Бергойн, Джон
| Джон Бергойн | |
| англ. John Burgoyne | |
 Портрет кисти Джошуа Рейнолдса (1766) | |
| Прозвище |
Джентльмен Джонни |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы |
1745—1777 и 1782—1784 |
| Звание | |
| Командовал |
Британские войска в Ирландии |
| Сражения/войны | |
Джон Бе́ргойн (Бу́ргойн, Бёргойн) (англ. John Burgoyne, 24 февраля 1722, Саттон, Бедфордшир — 4 августа 1792, Лондон) — британский военный и государственный деятель, генерал-лейтенант (1777), писатель и драматург, один из командиров британских войск в ходе войны за независимость США.
Биография
Родился в семье офицера Джона Бергойна и дочери купца Анны Марии Хакни. Предки его отца с 1642 года имели титул баронета, но по праву майората, ни его отец, ни он не могли носить титул.
Образование получил в Вестминстерской школе.
В августе 1737 года родители Бергойна купили для него патент на чин в Конной гвардии. В 1741 году Бергойн, что расплатиться с долгами, возникшими из-за его увлечения азартными играми, был вынужден продать свой патент на чин. Вступление Англии в войну за австрийское наследство привело к увеличению Британской армии. В апреле 1745 года Бергойн в чине корнета поступил в 1-й драгунский полк. В том же месяце получил чин лейтенанта. В 1747 году купил чин капитана. В 1751 году, из-за финансовых трудностей, снова был вынужден продать свой патент на чин.
Во время Семилетней войны, в 1758 году Бергойн участвовал в рейдах Британского флота на французское побережье. В августе 1759 года назначен командиром 16-го драгунского полка. В 1762 году получил чин бригадного генерала и был отправлен во главе 8-тысячной бригады в Португалию, для отражения испанского вторжения. Нанёс поражения испанцам при Вила-Вельи и Валенсии-де-Алькантара.
В 1761 и 1768 годах был избран членом Палаты общин Парламента Великобритании.
В 1769 году назначен комендантом Форта-Уильям в Шотландии.
После начала восстания в американских колониях, в чин генерал-майора, в мае 1775 года в прибыл в Бостон. В ноябре назначен заместителем губернатора и главнокомандующего британскими войсками в провинции Квебек генерал-майора Карлтона. Участвовал в обороне Бостона и сражении при Банкер-Хилле. В 1776 году командовал подкреплениями, направленными на деблокаду Квебека, осаждённого Континентальной армией. В декабре того же года вернулся в Англию.
В 1777 году снова направлен на театр военных действий. 2—6 июля взял форт Тикондерога, за что получил чин генерал-лейтенанта. Но 7 октября потеплел поражение и был окружён при Саратоге. 17 октября вступил в переговоры с американским командованием: он и его 6 тысяч солдат капитулировали, после чего должны были покинуть Америку и не возвращаться в неё до конца войны. Однако, условия капитуляции не были одобрены Континентальным конгрессом и солдаты Бергойна остались в плену.
После своего поражения Бергойн подвергся осуждению в политических и военных кругах Великобритании и был снят со всех занимаемых им должностей. Пять лет находился в опале. В 1782 году стал полковником 4-го пехотного полка. 4 июня того же его назначили главнокомандующим британскими войсками в Ирландии, но 1784 году он оставил этот пост и вернулся к частной жизни.
После смерти был похоронен в Вестминстерском аббатстве.
Личная жизнь
Бергойн женился на леди Шарлотте Стэнли, дочери влиятельного политика Эдуарда Стэнли, 11-го герцога Дерби. Брак был заключён против воли отца невесты, который оставил свою дочь без каких-либо средств к существованию.
В 1751—1755 годах вместе с женой путешествовал по Европе. Во Франции Бергойн познакомился с герцогом де Шуазёлем, будущим министром иностранных дел Франции. В Риме Бергойн позировал известному шотландскому портретисту Аллану Рэмзи.
В конце 1754 года в семье родилась дочь Шарлотта Элизабет. Бергойн, рассчитывая на примирение с тестем, в следующем году, вместе с семьёй вернулся в Англию. После ходатайства барона Стрейнжа, Дерби согласился простить дочь и зятя и начал покровительствовать Бергойну.
В 1776 году Шарлотта Стэнли скончалась. После её смерти, Бергойн сожительствовал оперной певицей Сьюзен Колфилд. У них было четверо внебрачных детей, один из них — Джон Фокс Бергойн участвовал в Наполеоновских, англо-американской и Крымской войнах, получил чин фельдмаршала и титул баронета.
Напишите отзыв о статье "Бергойн, Джон"
Литература
- Бургойн, Джон (генерал) // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Бергойн, Джон
– Ну уж там для чего бы ни было…В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
