Мужской гомоэротизм
Гомоэроти́зм, гомоэротика — репрезентация однополых отношений и гомосексуального желания в искусстве, прежде всего в изобразительном искусстве и литературе[1].
По мнению новейших исследователей, канон гомоэротического был заложен, прежде всего, литературой и искусством Древней Греции и Рима, послужившими затем основой для искусства Эпохи Возрождения, кодировавшей более или менее откровенные изображения гомоэротики использованием наиболее известных классических сюжетов, подразумевавших однополую любовь (Юпитер и Ганимед, Александр Македонский и Гефестион, Адриан и Антиной и т. д.), а также в наибольшей степени ассоциировавшихся с этой тематикой жанров (в поэзии, в частности, — элегии и пасторали)[2].
В дальнейшем круг сюжетов, вовлечённых в орбиту гомоэротических ассоциаций, расширялся: в частности, с гомоэротикой стал связываться образ Святого Себастьяна — как отмечает И. С. Кон, «художники Возрождения (Гвидо Рени, Перуджино, Боттичелли, Антонио да Мессина, Караваджо и др.) сделали его нежным женственным юношей, почти мальчиком, что давало обильную пищу гомоэротическому воображению»[3].
В остром переживании гомоэротизма картины Рени признавался, в частности, Юкио Мисима в книге «Исповедь маски», замечая при этом, что Магнус Хиршфельд «помещает изображения святого Себастьяна на первое место среди всех произведений скульптуры и живописи, пользующихся особым расположением гомосексуалистов»[4], а Сальвадор Дали сочинил поэму «Святой Себастьян» и посвятил её Федерико Гарсиа Лорке, которому, как указывает современный исследователь, «образ святого Себастьяна был близок в связи с его гомосексуальностью»[5].
Напишите отзыв о статье "Мужской гомоэротизм"
Примечания
- ↑ Существует и иная традиция употребления термина — в значении эротического влечения между людьми одного пола (в отличие от гомосексуальности, понимаемой как свойство личности, испытывающей такое влечение): см., например, Timothy F. Murphy. Gay Science: The Ethics of Sexual Orientation Research. — Columbia University Press, 1999. ([gaybookreviews.info/review/2758/880 рецензия в International Gay and Lesbian Review])
- ↑ [books.google.ru/books?id=VD_3e-PcMWoC Stephen Guy-Bray. Homoerotic space: The poetics of loss in Renaissance literature] — University of Toronto Press, 2002. — P. 4. (англ.)
- ↑ И. С. Кон. Лунный свет на заре: Лики и маски однополой любви. — М., Олимп, АСТ, 1998. — Стр. 393.
- ↑ [lib.ru/INPROZ/MISIMA/maska.txt Ю. Мисима. Исповедь маски] / Перевод Григория Чхартишвили. — СПб., Северо-Запад, 1994. — С. 33.
- ↑ [magazines.russ.ru/zvezda/2004/5/petr16.html Александр Петряков. Дали — литератор] // «Звезда», № 5, 2004.
См. также
- Бифкейк
- Слэш (жанр)
- Queerbaiting
- Гомоэротизм в истории кинематографа
- Лесбийские отношения в искусстве
Ссылки
- [filmlexikon.uni-kiel.de/index.php?action=lexikon&tag=det&id=2920 Homoerotik] // Lexikon der Filmbegriffe (нем.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мужской гомоэротизм
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
