План «Гельб»

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Жёлтый план»)
Перейти к: навигация, поиск

Жёлтый план, Гельб-план, План «Гельб» (нем. Fall Gelb) — кодовое название немецкого плана блицкрига против стран современного Бенилюкса: Бельгии, Голландии, Люксембурга, а также Франции в 1940 году. Позднее был частично реализован в ходе гитлеровского наступления, известного как Французская кампания. План стал одним из этапов «Странной войны», которая была умело использована немецким командованием как своего рода стратегическая пауза-передышка. Это позволило Германии успешно завершить Польскую кампанию, реализовать план оккупации Дании и Норвегии (Датско-Норвежская операция), а также подготовить вторжения во Францию (собственно План «Гельб»), окончательно закрепить результаты Аншлюса (аннексия Австрии) и захвата Судетов. Как развитие этого плана рассматривался План «Рот».





Альтернативы плана

Первый вариант военной кампании «Гельб», известный как «План ОКХ», имел скорее теоретический, позиционный характер. Ему не суждено было воплотиться в жизнь. Другой вариант, известный как «План Манштейна», оказался более удачен и был успешно реализован 10 мая 1940 года в первой фазе Французской кампании. Результатом осуществления плана стала оккупация немецкими войсками территорий Бельгии, Голландии, Люксембурга и северной Франции.

Обозначение стратегических целей

Разработка наступления на Францию была начата 27 сентября 1939 года. На собрании главнокомандующих и военачальников штабов Гитлер подчеркнул: «Цель войны — поставить Англию на колени, разгромить Францию».[1]

Против плана выступили главнокомандующий сухопутными войсками Браухич и начальник генерального штаба Гальдер. Они даже подготовили план отстранения Гитлера от власти, но, не найдя поддержки командующего резервной армией генерала Фромма, отказались от попытки.[2]

6 октября 1939 года немецкие войска завершили оккупацию Польши, а 9 октября командующим видами вооружённых сил Браухичу, Герингу и Редеру было выслано «Послание о ведении войны на Западном фронте». В этом документе на основе концепции «блицкрига» определялись стратегические цели будущей кампании:

«3. … для дальнейшего ведения военных действий приказываю:

а) на северном фланге Западного фронта подготовить наступление через территории Люксембурга, Бельгии и Голландии. Наступать необходимо как можно большими силами и как можно быстрее;
б) цель этой операции — уничтожить, по возможности, большие объединения французской армии и союзников, находящихся на её стороне, и одновременно захватить как можно больше территории Голландии, Бельгии и Западной Франции, чтобы создать плацдарм для успешного ведения воздушной и морской войны против Англии и расширить буферную зону жизненно важной Рурской области.»[3]

Высший немецкий генералитет отнёсся к указу Гитлера с сомнением. Один из генералов даже выкрикнул: «Франция — не Польша!». Но, несмотря на опасения о провальном исходе операции, главнокомандующий сухопутных войск Вальтер фон Браухич дал распоряжение генеральному штабу (ОКХ) разработать «Директиву Гельб о стратегическом развертывании войск».

План ОКХ от 19 октября 1939 года

За основу плана операции командованием сухопутных войск (ОКХ) был взят план Шлиффена 1914 года, но в отличие от плана Шлиффена, план ОКХ не ставил целью полную победу во Фландрии, а имел исключительно позиционный характер — его полное выполнение приводило только к установлению позиционного фронта по реке Сомма.

По директиве от 19 октября 1939 года планировалось создать группировки войск в составе:

Главный удар должна была наносить группа армий «B» по обе стороны Льежа с целью разбить англо-французские силы в Бельгии вместе с бельгийской и голландской армиями. Южнее расположится группа армий «A». 12 армия будет исполнять прикрытие южного фланга группы армий «B», 16 армия — удар в направлении южной Бельгии и Люксембурга. После марша через Люксембург 16 армия должна занять оборону севернее западного фланга линии Мажино между Сааром и Маасом. Против линии Мажино будет действовать группа армий «C». В зависимости от политического климата армейская группа «N» предназначалась для разгрома Голландии[5]. Директива оканчивалась распоряжением группам армий «A» и «B» сосредоточить свои войска таким образом, чтобы они за шесть ночных переходов смогли занять выходные позиции к наступлению.

Замечания ОКВ

21 октября 1939 года командующий Верховного командования вермахта (ОКВ) Вильгельм Кейтель выложил Гитлеру критические замечания на счёт «плана Гельб». Они сводились к следующему:

  • Армейская группа «N» имеет неоправданно большие силы. У неё одинаково мало шансов прорвать укреплённую линию Греббе.
  • Левофланговая 4-я армия группы армий «B», наступающая южнее Льежа, должна нанести удар на запад, и только в крайнем случае — на северо-запад.
  • Стоит пересмотреть состав 6-й армии, которая наносит удар севернее Льежа. Выделенных ей трёх танковых и одной моторизованной дивизий недостаточно для развития успеха.
  • После начала наступления и снятия французских войск с линии Мажино из группы армий «C» можно будет передать для усиления наступающей группировки десять дивизий.

Таким образом, штаб оперативного руководства ОКВ предлагал ещё больше усилить, главным образом подвижными войсками, северный фланг.

План ОКХ от 29 октября 1939 года

В стратегическом плане от 29 октября 1939 года ставилась уже более широкая цель — уничтожить союзную группировку в районе севернее Соммы и выйти к Ла-Маншу. В состав группы армий «B» дополнительно была включена 18-я армия, а количество её дивизий увеличилось до 43-х (из них 9 танковых и 4 моторизированных). Состав группы армий «A» уменьшился до 22-х, а группы армий «C» — до 18-и дивизий. Освободившиеся дивизии усилили северное крыло фронта. Группа армий «B» получила задание прорваться одной ударной группировкой севернее Льежа, в район Брюсселя, а другим — южнее Льежа, в район на запад Намюра и потом продолжать наступление на северо-западном или юго-западном направлении. Группа армий «A» имела вспомогательное задание — прикрыть группу армий «B» на южном и юго-западном флангах; группа армий «С», как и в плане от 19 октября, занимала позицию против линии Мажино. Границу с Голландией прикрывал 6-й корпусный округ, который подчинялся группе армий «В».

Закончить развёртку планировалось до 5 ноября. 12 ноября 1939 года должно было начаться наступление.

Критика плана ОКХ

Адольф Гитлер назвал план, подготовленный ОКХ, верхом посредственности. На одном из совещаний по обсуждению оперативного плана Гитлер, обращаясь к Кейтелю и Йодлю, отметил:

«Так это же старый план Шлиффена с усиленным правым флангом и главным направлением удара вдоль атлантического побережья. Дважды такие номера не проходят!»[6]

Повторение шлиффеновского замысла начала столетия, наступление на Францию серповидным движением через Бельгию, не устраивал его. В 1939 году было очевиднее, чем в 1914, что если и случатся боевые действия между Германией и союзниками, то именно в Бельгии, так как линия Мажино вдоль франко-немецкой границы надежно защищала Францию. По сравнению с линией Мажино бельгийские укрепления были очень слабыми. Очевидно, что французы также понимали это и ожидали такого развития событий. Однако, хоть Гитлер и имел другую точку зрения, он желал как можно быстрого начала наступательной операции:

«Время работает на противника… Наша ахиллесова пята — Рур… Если Англия и Франция прорвутся через Бельгию и Голландию в Рур, мы окажемся в огромной опасности».[7]

5 ноября Браухич опять попробовал отговорить Гитлера от вторжения во Францию. Гитлер, в свою очередь, ещё раз подтвердил, что наступление необходимо начать не позже 12 ноября. Однако 7 ноября приказ был отменён в связи с неблагоприятными метеорологическими условиями. Позднее начало операции будет перенесено ещё 29 раз.

Замечания группы армий «A»

Ещё во время подготовки плана ОКХ начальник штаба группы армий «A» под командованием Рундштедта Эрих фон Манштейн отмечал, что его замысел слишком очевиден. Другим недостатком плана ОКХ, по мнению Манштейна, было то, что немецким войскам придётся столкнуться с английскими частями, которые точно будут более тяжёлым противником, чем французы. Более того, этот план не обещал решающей победы.

Обдумывая эту проблему, Манштейн сделал вывод, что лучше нанести главный удар через Арденны в направлении Седана, чего союзники никак не могли ожидать. Основной идеей этого плана было «заманивание». Манштейн не сомневался, что союзники обязательно прореагируют на вторжение в Бельгию. Но, разворачивая там свои войска, они потеряют свободный резерв (по крайней мере на несколько дней), загрузят до отказа дороги, а главное, ослабят «скольжением на север» оперативный участок Динан — Седан.

Свой план Манштейн сначала обсудил с командиром 19-го армейского корпуса Хайнцом Гудерианом, а потом убедил в своей правоте генерала Рундштедта. После этого Рундштедт и Манштейн направили памятную записку в штаб сухопутных войск Браухичу и Гальдеру. Записка содержала следующие предложения:

  • Целью наступления на западе должно быть одержание решительной победы на суше. Желание достичь частичной победы, что лежит в основе директив ОКХ, не оправданно ни с политической (нарушение нейтралитета трёх стран), ни с военной точки зрения.
  • Главный удар в наступательной операции должна наносить группа армий «A», а не группа армий «B». Если удар будет наносить группа армий «B», она встретит подготовленного к нему противника, на которого ей придется наступать фронтально. Такие действия сначала приведут к успеху, однако, могут быть остановлены на Сомме. Группа армий «A» имеет шансы на успех при условии нанесения ею внезапного удара через Арденны в направлении нижнего течения Соммы. Только таким путём можно ликвидировать весь северный фланг противника в Бельгии, что станет предпосылкой для одержания полной победы во Франции.
  • Если противник будет действовать правильно, он попробует избежать неблагоприятного для него результата боя в Бельгии, отойдя за Сомму. Одновременно он может бросить все имеющиеся у него в распоряжении силы для контрнаступления на широком фронте против южного фланга с целью окружения главных немецких сил в Бельгии, или южнее Нижнего Рейна. Чтобы предотвратить это, необходимо разбить силы противника, которые сосредотачиваются против южного фланга, примерно в районе южнее и севернее реки Маас или между реками Маас и Уазой.
  • Группа армий «A» должна получить три армии вместо двух (обязательно с увеличением танковых соединений), хотя из соображений ширины фронта в составе группы армий «B» могло бы действовать больше дивизий.

В штабе сухопутных войск не согласились с предложениями Манштейна, но Франц Гальдер всё таки доложил Гитлеру об этом варианте плана, заметив, что наступление в этом направлении невозможно, так как лес и гористая местность помешают продвижению техники. Главным аргументом противников плана Манштейна был опыт Первой мировой войны: в 1914 году даже кавалерийские части с большим трудом преодолевали этот участок фронта.

Дополнения к плану ОКХ

Критические замечания на счёт плана ОКХ заставили внести некоторые коррективы. Так директива ОКХ от 29 октября предвидела временный отказ от наступления против Голландии, чтобы освободить силы для наращивания удара по главному направлению. Но 15 ноября 1939 года ОКВ пересмотрело это решение и выдало директиву про захват Голландии. В этот же день по приказу Браухича это задание было возложенно на группу армий «B»[8].

20 ноября 1939 года Гитлер подписал директиву № 8 ОКВ. В ней было указано, что операция «Гельб» будет проведена соответственно директиве ОКХ от 29 октября 1939 года. Однако, очевидно опираясь на предложения Манштейна, как дополнение к ней было отдано следующее распоряжение:
Необходимо принять все подготовительные меры к тому, чтобы перенести направление главного удара в операции с полосы группы армий «B» в полосу группы армий «A», если там, как можно предположить из нынешнего размещения сил, можно достичь более быстрых и глобальных успехов, чем у группы армий «B»[9].

«Мехеленский инцидент»

10 января 1940 года Гитлер назначил окончательную дату наступления — 17 января. Но в тот самый день, когда Гитлер принял это решение, поблизости бельгийского города Мехелен произошел довольно загадочный «случай» (известный как «Мехеленский инцидент»). Эта история упоминалась в многочисленных вариантах, но наиболее сжато её изложил главнокомандующий воздушно-десантными войсками Германии, генерал Курт Штудент:

«10 января майор, назначенный мною как офицер связи во 2-й воздушный флот, вылетел из Мюнстера в Бонн с заданием уточнить некоторые малозначимые детали плана в командовании флота. При себе у него был полный оперативный план наступления на западе.

Вследствие морозной погоды и сильного ветра над замёрзшим, покрытым снегом Рейном самолёт сбился с курса и залетел на территорию Бельгии, где ему пришлось сделать вынужденную посадку. Майор не смог сжечь важные документы, а значит, общий состав наступательных действий на западе стал добычей бельгийцев. Немецкий военно-воздушный атташе в Гааге сообщил, что в этот же вечер король Бельгии имел долгую телефонную беседу с королевой Голландии.»[10]

Растущая мощь западных стран, сомнение в том, позволит ли оперативный план от 29 октября 1939 года достичь чего-либо, кроме более-менее первичного успеха, а также потеря секретных документов[11] привели в следующие месяцы к общему пересмотру плана всеми высшими инстанциями и штабами групп армий.

«Затяжной старт»

Так как основной состав оперативного плана стал добычей союзников, ставка на внезапность военной операции потеряла свою привлекательность. В соответствии с директивами ОКХ от 19 и 29 октября немецкие войска должны были занять исходные позиции для наступления за шесть ночных переходов с момента получения приказа. До этого характер их расположения не позволял противнику разгадать направление главного удара. 16 января после «мехеленского инцидента» в ставке Гитлера было принято решение «построить операцию на новой основе».

18 января 1940 года ОКВ сообщает новую концепцию наступательной операции: никакой внезапности. Изменены методы: войска пребывают в постоянной боевой готовности, необходимо поддерживать впечатление, что наступление может начатся в любой день. Вместо общего разворачивания ОКВ предложило постепенное: «затяжной старт». Для этого в первом эшелоне и в ближайшей глубине сосредотачивались все подвижные силы, необходимые для нанесения первого уничтожающего удара и выполнения основного задания. Они должны были пребывать в постоянной готовности, чтобы перейти в наступательные действия в течение 24-х часов после приказа («старт с места»). Основная идея операции оставалась неизменной.

План ОКХ от 30 января 1940 года

30 января 1940 года, учитывая изменения к предыдущей редакции плана, Браухич подписал третий вариант плана «Гельб». В отличие от предыдущих, в этом варианте при неизменных целях предвиделось усилить группу армий «A» подвижными войсками. Кроме того, командование группы армий «A» обязалось
принять все меры для того, чтобы подвижные соединения резерва ОКХ (14-й моторизованный корпус, 2-я, 9-я и 13-я пехотные дивизии, дивизия СС «Мертвая голова», 9-я танковая дивизия), предназначенные для быстрого усиления войск на фронте, использовались с первого-же дня наступления в её полосе или, если в том будет нужда, могли быть перекинуты в полосу группы армий «B»[12].

Военно-штабные игры

7 февраля 1940 года по приказу ОКХ в Кобленце была проведена военно-штабная игра. Её целью было выяснить готовность к наступлению и оперативные возможности 12-й и 4-й армий, а также 19-го танкового корпуса. Особенное внимание было обращено на использование подвижных войск 19-го танкового корпуса и организацию форсирования Мааса поблизости Седана. Результат этой игры оказался малоутешительным. Между Гудерианом, командующим 19-м корпусом, и Виттерсгеймом (14-й корпус), с одной стороны, и командованием группы армий «A» вместе с ОКХ, с другой, возникли серьёзные расхождения насчёт действий после форсирования реки Маас. Гальдер, Рундштедт и Блюментрит считали, что наступление через Маас невозможно раньше 9-го или 10-го дня с начала операции, то есть, после подтягивания пехотных соединений. Гудериан, которого поддержал Виттерсгейм, предлагал начать наступление танковыми и моторизованными войсками через Маас с ходу, не ожидая пехотных дивизий, то есть на 5-й день операции. Таким образом, консенсуса по принципиальным вопросам ведения операции достигнуто не было.

14 февраля 1940 года в штабе 12-й армии провели ещё одну военно-штабную игру. Эта игра выявила возможность срыва всей операции из-за недостатка сил в группе армий «A». Из этого вытекала её неспособность обеспечить быстрое продвижение правого крыла наступающей группировки, если командованием союзников будет нанесён контрудар большими силами по флангу наступающих немецких войск в районе между Седаном и Метцом.

16 февраля 1940 года в своем дневнике Гальдер сделал запись:

«Итоги обеих игр:
а) проблема использования танков;
б) недостатки наступления без предварительного подтягивания сил;
в) сомнения в успехе операции в целом.»
[13]
Позднее в своих мемуарах Эрих Манштейн напишет:
«У меня создалось впечатление, что генерал Гальдер, присутствовавший на маневрах, наконец начал понимать правильность нашего [группы армий „А“] замысла»[14]

План Манштейна

Результаты штабных игр заставили вспомнить о плане Манштейна. 17 февраля 1940 года произошла встреча Эриха Манштейна и Адольфа Гитлера. Так как взгляды на проведение операции у них во многом совпадали, Гитлер на следующий же день приказал штабу сухопутных войск разрабатывать новый план.

План Манштейна, объединённый с собственными мыслями Гитлера был простым, но обещал победу. Группа армий «B» под командованием фон Бока имела задание быстро оккупировать Голландию, предотвратить соединение голландцев с союзниками, отбросить противника на линию Антверпен — Намюр, а также прорваться через Бельгию и Северную Францию, имитируя непоколебимость идей Шлиффена. Если фон Боку удастся зайти за французские части с севера, то он непременно будет угрожать Парижу. Если французы и англичане встанут на его пути и даже оттеснят на восток, они окажутся в ловушке. На левом фланге группа армий «C» (генерал Вильгельм Риттер фон Лееб) заставит французов всерьез защищать линию Мажино, а по возможности и захватит её. Решающий удар переносился в зону действия группы армий «A», которая согласно новому плану усиливалась 4-й армией и имела в своем составе 44 дивизии. Группа армий «A», с танковой группой Клейста в авангарде, прорвется через Арденны, захватит переправы через Сомму, пройдет между Седаном и Динаном, а потом повернет на северо-запад по долине реки Соммы до Амьена, Абвиля и побережья Ла-Манша. Именно тут будут задействованы семь из десяти танковых дивизий вермахта. У Лееба на юге не будет ни единой танковой дивизии, а у фон Бока их будет только три.

Этот план от 24 февраля 1940 года стал окончательным вариантом плана «Гельб».

Критика плана Манштейна

Не все в немецком высшем генералитете поддержали план Манштейна. Командующий группой армий «B», генерал-полковник Федор фон Бок выражал серьёзные сомнения относительно окончательного варианта плана «Гельб». В марте 1940 года на докладе Браухичу он заявил:

«Мне не даёт покоя ваш оперативный план. Вы знаете, что я за смелые операции, но тут перейдены границы разумного, иначе это не назовёшь. Продвигаться ударным крылом вдоль линии Мажино в 15-ти километрах от неё и думать что французы будут смотреть на это равнодушно! Вы сосредоточили основную массу танков на нескольких дорогах в гористой местности Арденн, как будто авиации противника не существует! Вы надеялись форсировать Маас выше Намюра, хотя французы уже занимают позиции в этом районе южнее Динана и им будет необходима для выхода к реке на участке Динан — Намюр только четверть того времени, которое необходимо нам… Что вы будете делать, если форсирование Мааса не удастся, и вы крепко застрянете между границей и Маасом в бездорожьи Арденн?.. И наконец, как вы вообще представляете себе операцию, если противник не сделает вам услуги и не вступит в Бельгию? Думаете, он так и пойдёт в бельгийскую ловушку? Вы играете ва-банк!»[15]

Стоит, однако заметить, что некоторая авантюрность плана нивелировалась пониманием настроений высшего французского командования и хорошо организованной дезинформацией. По свидетельствам генерала Лоссберга, работающего в то время в штабе оперативного руководства ОКВ, по разным каналам к союзникам направлялось огромное количество слухов. При этом не допускалось никакой грубой работы, которая могла вызвать подозрения. Выдумки перемешивались с правдой. Для этого использовались люди, ездившие в нейтральные страны. По телефонным линиям, к которым подключался для прослушивания противник, велись «неосторожные разговоры». Так, за несколько месяцев до наступления безостановочно распространялись в разнообразнейших формах слухи о немецком «плане Шлиффена 1940 года».

Воплощение плана «Гельб»

10 мая 1940 года в 5 часов 35 минут немецкие войска согласно с планом «Гельб» начали широкомасштабные наступательные действия.

Наступление началось с воздушного налёта на аэродромы, командные пункты, военные склады и самые важные индустриальные центры Голландии, Бельгии и Франции. Использовав тактику парашютных и планерных десантов, гитлеровцам удалось за короткий срок парализовать внутренние районы Нидерландов. 13 мая начался штурм «Голландской крепости», а уже 14 мая королевой Голландии была подписана полная капитуляция.

11 мая была разрушена оборона бельгийцев на канале Альберта. Из трёх мостов через канал два были захвачены немецкими десантниками практически без боя. Большой резонанс в мире приобрёл десант на форт Эбен-Эмаэль. Последние очаги сопротивления бельгийской армии были подавлены к утру 28 мая. Через территорию Бельгии, обойдя линию Мажино с севера, немецкие войска захватили почти всю северо-восточную Францию. Остатки англо-французской армии были оттеснены в район Дюнкерка, где они эвакуировались в Великобританию. Франция вынуждена была подписать позорную капитуляцию в известном с 1918 года штабном вагоне маршала Фоша в Компьене.

Заметки

  1. Гальдер Ф. Военный дневник — сентябрь 1939
  2. Halder, F. Kriegstagebuch. Bd. III. Stuttgart, 1984
  3. «Военно-исторический журнал», 1968, № 1, стр.76—78.
  4. Heusinger, A. Befehl im Widerstreit. S. 83 — 84
  5. В дневнике Ф. Гальдера есть запись от 15 октября 1939 года: «С Голландией попробовать договориться мирным путём.»
  6. Кейтель В. 12 ступенек на эшафот… — Ростов на Дону: изд-во «Феникс», 2000. стр. 242.
  7. [militera.lib.ru/h/jacobsen/03.html Из выступления Гитлера на совещании командующих объединёнными частями вермахта 23 ноября 1939 года]
  8. Р. de Mendelssohn. Die Nurnberger Dokumente. Hamburg, 1946, S. 156; Dokumente zur Vorgeschichte des Westfeldzuges 1939—1940. S. 55
  9. IMT, vol. XXVI, р. 38
  10. Лиддел Гарт Б. Г. Вторая мировая война. — М.: АСТ, СПб.: Terra Fantastica, 1999. стр. 60-61
  11. Впоследствии «мехеленского инцидента» 16 января союзниками были приведены в состоянии боевой готовности 1-я группа армий и 3-я армия, действующая в составе 2-й французской группы армий на левом её фланге. Готовность № 1 была объявлена и в английской экспедиционной армии. Правительство Бельгии приняло указ о вызове резервистов и частичной мобилизации.
  12. Dokumente zur Vorgeschichte des Westfeldzuges 1939—1940. S. 61
  13. Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба Сухопутных войск 1939—1942 гг. — Военное издательство Министерства обороны СССР, 1968—1971: Том I. стр. 275.
  14. Манштейн Э. Утерянные победы. — М.: ACT; СПб Terra Fantastica, 1999. стр. 124.
  15. Гальдер Ф. Военный дневник — март 1940
  16. Heusinger, A. Befehl im Widerstreit. S. 85 — 86

Источники

  • Директива Гельб на счёт стратегического развертывания (от 19 октября 1939 года)  (укр.)
  • Манштейн Э. Утерянные победы. — М.: АСТ, СПб.: Терра Фантастика, 1999. [militera.lib.ru/memo/german/manstein/index.html]
  • Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба Сухопутных войск 1939-1942 гг.. — М.: Воениздат, 1968-1971. [militera.lib.ru/db/halder/index.html]
  • Кейтель В. [militera.lib.ru/memo/german/keytel_v/index.html 12 ступенек на эшафот...]. — Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 2000. — ISBN ISBN 5-222-01198-4.
  • [downloads.sturmpanzer.net/MLW/p151_operational_basis_for_the_first_phase_of_the_french_campaign_in_1940.pdf Operational basis for the first phase of the french campaign in 1940]  (англ.)

Напишите отзыв о статье "План «Гельб»"

Литература

  • Лиддел Гарт Б.Г. Вторая мировая война. — М.: АСТ, СПб.: Терра Фантастика, 1999. [militera.lib.ru/h/liddel-hart/index.html ]
  • Паллю Ж.-П. План «Гельб»: Блицкриг на западе 1940. — Эксмо, 2008. — ISBN 978-5-699-24394-5.
  • Типпельскирх К. История Второй мировой войны. — СПб.:Полигон; М.:АСТ, 1999. [militera.lib.ru/h/tippelskirch/index.html ]
  • История второй мировой войны. 1939-1945.. — М.: Воениздат. [www.istorya.ru/book/ww2/index.php]
  • Фуллер Дж.Ф.Ч. Вторая мировая война 1939-1945 гг. Стратегический и тактический обзор.. — М.: Иностранная литература, 1956. [militera.lib.ru/h/fuller/index.html]
  • Уткин А. И. Вторая мировая война. — М.: Алгоритм, 2002. [militera.lib.ru/h/utkin3/index.html]
  • Тейлор А. Дж. П. Вторая мировая война: Два взгляда. — М.: Мысль, 1995. [militera.lib.ru/h/taylor/index.html]

Ссылки

  • [www.igstab.ru/materials/Pereslegin/Per_EchoSchl.htm С. Б. Переслегин. План «Гельб» — эхо-вариант плана Шлиффена"]
  • [bse.sci-lib.com/article009181.html Значение слова «Гельб-план» в Большой советской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий План «Гельб»

Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.