История социологии

История науки
По тематике
Математика
Естественные науки
Астрономия
Биология
Ботаника
География
Геология
Физика
Химия
Экология
Общественные науки
История
Лингвистика
Психология
Социология
Философия
Экономика
Технология
Вычислительная техника
Сельское хозяйство
Медицина
Навигация
Категории

История социологии — наука о социологии, как дисциплине и отрасли гуманитарного знания, процессе её становления и развития.

Донаучный этап

Античность

В античности существовало две традиции по отношению к обществу: Общество естественно (Аристотель) и общество искусственно (Платон)

Средние века

Человек изначально грешен. Он является относительной личностью, поскольку является творением Бога как Абсолютной Личности. Человечество изначально едино как воплощение воли Творца, представляемого Церковью. Государство как способ организации человеческой жизни вторично по отношению к Церкви.

Эпоха Возрождения

В эпоху Возрождения были созданы идеи социалистов-утопистов Томаса Мора (1478—1538) и Томмазо Кампанеллы (1568—1639) и проект научного развития общества, осуществление которого предполагало всеобщее участие, Фрэнсиса Бэкона (1561—1626). Идеи Макиавелли знаменуют собой переход от социального утопизма к своего рода политическому реализму, предусматривавшему разделение государства и гражданского общества.

Новое время

Томас Гоббс (1588—1679) создал понятие общественного договора. В его труде «Левиафан» осуществляется идея перехода к гражданскому обществу и обоснование легитимности власти.

Джон Локк (1632—1704). Естественное состояние по Локку — это равенство, где господствуют законы разума. По Локку государство — это желание сохранить свободу и естественность. Главное отличие естественного состояния от гражданского по Локку — наличие общего установленного закона. Заключение общественного договора ограничивает свободу государства.

Тюрго (1727—1781) создал идею социального прогресса, далее она разрабатывалась Кондорсе (1743—1794). Прогресс — основной закон жизни человечества. Всё ведёт к прогрессу. Разные народы по-разному развиваются, так как в них разное количество талантливых людей. Просвещение ведёт к прогрессу. Скорость прогресса зависит от обстоятельств.

Первые попытки описания общества

Термин социология ввёл Огюст Конт (1798—1857) (свою социологию он также называл социальной физикой), став (в 1842 году) основоположником позитивной философии. На раннем этапе своего творчества Огюст Конт создавал свои труды, будучи личным секретарём социалиста-утописта Клода Сен-Симона (1760—1825), учение которого тогда оказало на него большое влияние.

Под социологией Конт понимал всю совокупность знаний об обществе. По его мнению, социология должна взять из естествознания такие методы, как наблюдение, эксперимент и сравнительный анализ. Конт делил социологию на социальную статику и социальную динамику. Социология по Конту исследует законы исторического развития, так как сущность общественных явлений в их историчности. Огюст Конт обычно рассматривается в качестве основоположника социологии, так как он первым поднял вопрос о необходимости создания обобщающей науки об обществе, однако основные идеи социологии разрабатывались ранее другими исследователями. Обеспечивает неминуемость прогресса, по Конту, духовное "Великое существо".

Натурализм в социологии XIX века

Среди первых социологов также следует назвать Герберта Спенсера (1820—1903). Его можно считать основоположником социалорганицизма и эволюционизма. Слабость идей органицизма в том, что аналогии подменяли конкретный анализ (органицисты пытались устанавливать закономерности в обществе по аналогии с закономерностями в живых организмах). Спенсер сформулировал независимо от Дарвина свою теорию эволюции. Социальная эволюция по Спенсеру — это часть всеобщей эволюции. В ней также действуют два фактора: борьба за существование и выживание наиболее приспособленных (естественный отбор). Он выделял две стороны процесса эволюции — интеграция и дифференциация: от неустойчивости к устойчивости; и три фазы эволюции: неорганическая, органическая, надорганическая. Социальная эволюция — это часть надорганической, которая отличается уровнем сложности, темпами изменения и важностью следствий.

Идеи эволюционизма развивались во многих странах независимо, одной из ветвей эволюционизма был социальный дарвинизм:

Людвиг Гумплович (1838—1909), Австрия. Написал ряд трудов: «Основы социологии», «Социология и политика», «Социологическая идея государства», «Раса и государство», «Расовая борьба». Считал, что предмет социологии — изучение социальных групп и взаимоотношений между ними. Социальная группа для него — не просто сумма составляющих её единиц, а обладающая групповым эффектом. Основной закон каждой социальной группы — стремление подчинить себе другие социальные группы, стремление к порабощению и господству, к самосохранению.

Уильям Самнер (1840—1910), США. Считал, что социальная эволюция происходит независимо от воли и желания людей и законы естественного отбора и борьбы за существование универсальны. Основная работа Самнера: «Народные обычаи», где он осуществляет попытку объяснения происхождения и развития некоторых важных групповых привычек и социальных форм жизни людей. Обычай по Самнеру — стандартные групповые формы поведения, выступающие на уровне индивида как привычки. Ввёл понятие In-референтных и Out-референтных групп.

Также в рамках социал-дарвинизма существовала расово-антропологическая школа. Самый известный её представитель — Артюр де Гобино (1816—1882). Основной труд — «Опыт о неравенстве человеческих рас». Он пытался оправдать существующее неравенство в обществе и обосновал его расовыми различиями. Главный критерий — уровень интеллекта расы.

Психологизм в социологии на рубеже XIX—XX веков

На рубеже веков психологизм в социологии выступает общей тенденцией. Это связано с тем, что психологи стали учитывать социальные факторы, а не только психологические, а социологов не удовлетворяли биологические аналогии в социологии.

Психологический эволюционизм разрабатывал Франклин Гиддингс (1855—1931) — основатель первой в США кафедры социологии. Позже он встал на позиции позитивизма и бихевиоризма.

Вильгельм Вундт (1832—1920), Германия. Написал труд «Психология народов», который был попыткой начать исследования взаимоотношений культуры и индивидуального сознания.

Уильям Мак-Дугалл, (1871—1938), США. Считал, что теоретической основой всех социальных наук должна быть психология инстинктов. Называл свою концепцию «гормической психологией». «Горме» — стремление к биологически значимой цели.

Габриель Тард (1843—1904) — один из основоположников социальной психологии. Модель социального бытия у Тарда выглядит, как взаимоотношения двух индивидов, один из которых подражает другому. Источник всех социальных явлений — взаимодействие открытий и подражаний. Критиковал Дюркгейма за отрыв «социальных фактов» от их личностно-психических оснований. Законы социологии Тард делит на логические и внелогические. Логические объясняют, почему одни инновации распространяются, а другие нет, насколько созрела потребность в новшестве.

Густав Лебон (1841—1931), Франция. Описывал «Психологию толп». Анализируя проблемы «психики толп», Лебон отмечал такие её особенности, как преимущественно эмоциональный характер, заражённость общей идеей, сознание непреодолимости собственной силы, утрата чувства ответственности, нетерпимость, догматизм, внушаемость, импульсивность и готовность следовать за лидерами. Потому критиковал идеи социализма.

Основополагающие социологические теории

"Социология" Карла Маркса

Карл Маркс, (1818—1883), Германия.

К. Маркс создал научный подход к пониманию общественного развития, использовав открытие классов и классовой борьбы английской классической политэкономией и французской исторической школой.

Маркс показал, что существование классов связано с исторически преходящими формами общественного производства человеческой жизни. Господство частной собственности требует государства как "первой идеологической силой над человеком" (Ф. Энгельс), то есть как исторически первого способа выражения частных интересов в виде всеобщих.

Основные этапы общественного развития представляют собой общественно-экономические формации, основу которых образует господствующий способ производства. Переход от одной формации к другой представляет собой общественный переворот как способ разрешения противоречий между производительными силами и препятствующими их восходящему развитию производственными отношениями.

Переход к капиталистическому способу производства выступает в форме социальной революции.

Существование классов до социализма указывает на антагонистический (то есть непримиримый в рамках классового общества) характер общественной жизни.

С победой капиталистического способа производства создаются условия для политической власти рабочего класса (диктатуры пролетариата) и возникновения социалистического общества как исторически необходимого перехода к бесклассовому обществу. Возникает задача осуществления социалистической революции.

Ссылаясь на Маркса, принято выделять следующие общественно-экономические формации: первобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и, в итоге, коммунистическая, хотя у Маркса речь идет о них постольку, поскольку их существование доказано. Маркс никогда не сводил развитие истории к реализации схемы, состоящей из этих формаций.

Маркс не был социологом, а учение О. Конта он не принимал всерьез. Описания идей Маркса как социологических не выдерживают критики.

Концепция Фердинанда Тённиса

Фердинанд Тённис (1855—1936), Германия. Основоположник немецкой классической социологии. Возглавлял германское социологическое общество с 1921 года. Социология Тённиса вытекает из противоречия между рационалистическим и историческим подходами к проблеме возникновения государства, права и социальных институтов. Основная работа: «Общность и общество». Тённис разработал формальную социологию, анализирующую свой предмет независимо от его отдельных содержательных характеристик. Это способствовало предметному и методологическому самоопределению социологии. Также он осуществил антипозитивистский переворот в истории социологии, который заключается в переходе от понимания общества как механической связи, к пониманию общности как субъективно-смысловой реальности.

Формальная социология Георга Зиммеля

Георг Зиммель (1858—1918), Германия. Основоположник «формальной социологии». Общество для Зиммеля — это совокупность форм взаимодействий (форм социации), а поэтому они должны исследоваться сами по себе, а не как функциональные элементы целого. Главный объект исследования Зиммеля — обобществление или взаимодействие, и оно первично по отношению к обществу.

Макс Вебер и «Понимающая социология»

Макс Вебер (1864—1920), Германия. Родоначальник «Понимающей социологии». Разработал теорию бюрократии. Предмет его анализа — поведение человека, которое можно понятно истолковать. Отличие понимания истории от понимания социологии — в действиях индивида есть некий смысл. Таким образом, предмет социологии — действие, связанное с субъективно подразумеваемым смыслом. Понятны только осмысленные действия, то есть, направленные на достижение явно означенных индивидом целей. Создал типологию действий: Целерациональное (идеальный тип, чисто рациональное действие), Ценностно-рациональное, Аффективное, Традиционное. По Веберу, социология изучает только те действия, которые может объяснить.

Эмиль Дюркгейм — социологизм

Эмиль Дюркгейм (1858—1917), Франция. Основатель социологического реализма и структурного функционализма. Основатель социологии религии. По Дюркгейму основу социальной жизни составляют социальные факты, не сводимые ни к экономическим, ни к психологическим, ни к физическим факторам действительности и обладающие рядом самостоятельных характеристик. Их главные признаки — объективное, независимое от индивида существование и способность оказывать на индивида давление — «принудительная сила». Согласно принципу социального детерминизма он при изучении общества требовал объяснять «социальное социальным». Широко известны работы «Самоубийство» и «Метод социологии».

Вильфредо Парето — теория элит

Вильфредо Парето (1848—1923), Италия. Концепция называется «акцентуированный гиперпозитивизм». Его философская антропология направлена против рационалистической модели человека, когда человек сначала обдумывает поступки, а потом действует. По Парето человек сначала действует, а потом ищет основания своих действий. Таким образом, человек в духе Фрейда иррационален и стремится рационально объяснить иррациональные основания своего поведения. Общество — система, состоящая из взаимосвязанных частей (механистическая модель общества). Теория элит: элита бывает властная и потенциальная. Основной тезис Парето — общество это кладбище аристократии. Элиты постоянно циркулируют и движутся. Парето описывает признаки упадка аристократии: она пытается присвоить себе максимум богатств и становится чересчур либеральной, после чего погибает.

Особенность институционализации социологии в США в том, что социология сразу получила доступ на университетские кафедры. Особенность американской социологии — ориентация на практическую работу. Многие отождествляли социологию с социальной работой. Главная проблема того периода — отсутствие теоретической и методологической базы. Две главные характеристики — эмпиризм и прагматизм. Первая кафедра социологии в мире появилась в Чикагском университете в 1892 г.

Чикагская школа

Основная статья: Чикагская школа социологии

Уильям Томас (1863—1947). Совместно с Флорианом Знанецким провел и описал исследование случая (case-study) «Польский крестьянин в Европе и Америке», которое стало поворотным в развитии социологии в США и в мире. Вошёл в историю также благодаря сформулированной теореме об определении ситуации: «Если люди определяют ситуации как реальные, то они реальны по своим последствиям».

Флориан Знанецкий (1882—1958). Считал, что социология — наука о социальной организации, изучающая правила поведения, которые касаются активных взаимоотношений как между отдельными членами группы, так и между каждым её членом и всей группой в целом. Ядром социальной организации выступает социальный институт. Изменение общества трактуется как взаимодействие с окружающей средой. Общество меняется, приспосабливаясь к среде, человек — адаптируясь к обществу. Разработал концепцию социального действия: социальное действие — это поведение, которое стремится воздействовать на других людей. Два основных типа действия — приспособление и оппозиция.

Роберт Парк (1864—1944). Парк понимал социологию как науку о коллективном поведении. Общество — это организация социального контроля. Социальный контроль — общество символов, знаков и значений, которое преобразует коллективное поведение во взаимодействие. В работе «Город» рассмотрена проблема социальной экологии: социальная экология позволяет рассматривать город как своеобразную органическую целостность, обладающую структурой, закрепляющую функции за отдельными социальными институтами и группами. Социальную экологию интересует значение позиций во времени и пространстве. В работе «Город» показан принцип расселения по принципу борьбы за существование. («Самое лучшее для самых лучших»). Посредством порядков в обществе поддерживается динамическое равновесие, степень свободы уменьшается. Центральная проблема социальной экологии — проблема равновесия и кризисов.

Уильям Огборн (1886—1959). Оказал большое влияние на внедрение психоанализа в американскую социологию. Использовал теории неврозов Фрейда и индустриальных психозов К. Паркера. С него началась концепция технологического детерминизма. В социологии стали разрабатываться вопросы адаптации, урбанизации, порядка и контроля.

Особенности Чикагской школы социологии: 1) методика- анализ личности 2) государственный заказ 3) конкретика и прагматизм

Колумбийская школа

Пауль Лазарсфельд (1901—1976). Разрабатывал качественные и количественные методы в социологии. Социологи изучают человека вообще, а методолог — социолога в работе. Лазарсфельд полагал, что такая методология может возникнуть только при развитии социологии. Требовал единства количественных и качественных методов, чтобы не разделять теорию и практику.

Якоб Леви Морено (1892—1974). Основоположник нового направления на стыке социологии, психологии и философии — социометрия (исследование малых групп). Социометрию можно назвать антипозитивизмом. Это особая школа социальной науки и практики, новый, особый подход к изучению социальных явлений. Свою процедуру Морено противопоставляет психоанализу. Социальная реальность по Морено — это совпадение внешнего представления общества и социометрической матрицы.

Современная социология

Структурно-функционалистская парадигма

Альфред Рэдклифф-Браун (1881—1955) первым применил системный подход к изучению обществ. Общество по нему — это суперорганизм, который имеет необходимые условия существования, из-за которых и возникают социальные институты. Функция социальных явлений — создавать и поддерживать солидарность.

Бронислав Малиновский (1884—1942) уточняет понятия функции и применяет функциональный подход к изучению культуры. То есть каждый элемент культуры первобытного общества выполняет важную функцию.

Толкотт Парсонс (1902—1979). Классик мировой социологии, основоположник системно-функциональной парадигмы. Разработал метатеорию — теорию действия, на её основе — теорию систем. Предложил структуру элементарного акта действия:

1. Агент (действующее лицо) = актор. Понимается не как организм, а как сознание, «Я».
2. «Цель» — такое будущее положение вещей, на которое ориентировано выполняемое действие.
3. Ситуация действия (она разбита на средства и условия). Средства контролируются, а условия нет.
4. Нормативная ориентация — ценностная оценка средств, которая накладывает ограничения.

Основные черты функционализма для самого общества таковы:

1. Общество рассматривается как система.
2. Процессы системы рассматриваются с точки зрения взаимосвязанности её частей.
3. Подобно организму система считается ограниченной (то есть в ней действуют процессы, направленные на сохранение целостности её границ).

Основные функции, которые должны выполняться в любой социальной системе:

1. Адаптация — система адаптируется к условиям.
2. Достижение цели — достижение конкретных целей и мобилизация средств для получение результатов.
3. Интеграция — связь между элементами.
4. Воспроизводство образца (латентность) — запас внутренней прочности (для социальных систем) и возможность выдерживать напряжение между элементами.

Теорию дорабатывал Роберт Мертон (1910—2003). Ввел в социологию понятие «ТСУ» — (Теория среднего уровня), понятие явных и латентных функций. Построение всеобъемлющей теории считал преждевременным, так как для этого нет материалов. Теория Парсонса по его мнению не применима к практике, потому нужна альтернатива — ТСУ. ТСУ — теории, ориентированные на ограниченный круг явлений и подкрепленные эмпирическими данными (например, изучение преступности дает материал для теории девиации и т. п.). Основная теорема функционального анализа Роберта Мертона: «Точно так же, как одно и то же явление может иметь многочисленные функции — так и одна и та же функция может по-разному выполняться различными явлениями»

Бихевиоризм

Концепцию разработал Б.Скиннер (1904—1990). Скиннер полагал, что элементарные принципы поведения животных характерны и для человеческого поведения. Поведение индивида обуславливается и контролируется окружающей средой (язык, обычаи).

Дж. Хоманс (1910—1989) на этой основе разработал теорию обмена. Основная проблема социологии по Хомансу: решить, как поведение многих людей в соответствии с психологическими положениями сплачивается для образования и поддержания устойчивых социальных структур. Хоманс концептуализировал человеческое поведение как обмен вознаграждениями и наказаниями. Оперантное поведение — подкрепление.

Символический интеракционизм

Чарльз Хортон Кули (1864—1929). Он сам называл себя не социологом, а социальным психологом. Основная проблема, которая волновала интеракционистов — каким образом взаимодействие между индивидами формирует социальную структуру и как эти социальные структуры, выступая в роли сети взаимодействий, формируют индивидов. Человеческая природа по Кули — продукт коммуникации. Человек становится личностью и развивает своё «Я» посредством интеракции между людьми. Каждый индивид — продукт определенной специфической комбинации отношений между людьми. «Я» всегда динамично, оно находится в постоянном изменении.

Символический интеракционизм Дж. Г.Мида (1863—1931). Мид ничего не писал сам, его книга написана с лекций студентов. Основной тезис Мида — что личность и социальное действие формируется с помощью символов, которые приобретаются в процессе социализации и взаимно подтверждаются и изменяются в процессе социального взаимодействия его участниками. В данном контексте основная способность человека — сознание и способность к интерпретации. Ввел в социологию понятие «Self» — «Самость». Оно означает что человек относится к себе как к объекту (рефлексия). Наличие self позволяет интерпретировать мир. Self делится на I и Me. «Me» — воспринятая и усвоенная индивидом организованная совокупность социальных установок, норм, диспозиций. «I» — импульсивное Я. Me — требования к человеку, а I — реакция на это, нерефлексируемая часть.

Феноменологическая социология

Альфред Щюц (1899—1959). Феноменология — наука о феноменах, которые существуют в сознании непосредственно и не связаны с умозаключениями. Основные понятия в феноменологической социологии Щюца: жизненный мир и естественная установка. Первое — это все, на что направлено сознание. Второе — дорефлексивная точка зрения. Предметом феноменологии является процесс приобретения человеком социального опыта и то, как его опыт определяет общение с миром. Взаимопонимание людей происходит благодаря процессам типизации и идеализации.

Питер Бергер (р. 1929) и Томас Лукман (р. 1927) написали трактат по социологии знания «Социальное конструирование реальности» (1966).

Общество по Бергеру-Лукману включает два основных момента: существует как субъективная, так и объективная реальность. Общество — непрерывный диалектический процесс. Во взаимоотношениях вырабатываются общие значения, а взаимодействия типизированы. Общество как объективная реальность строится на экстернализации и объективации (включающую институционализацию). Для передачи знания его нужно объективировать. Для поколения, которое его создаёт впервые оно субъективно, для следующего уже объективно. Важно понятие роли, так как оно показывает институционализацию. Процесс перевода объективированного социального мира в сознании в ходе социализации — интернализация. Человек — социальный продукт, общество и объективная реальность, и человеческий продукт.

Неомарксизм Франкфуртской школы

Франкфуртская школа была основана в 1930. В 1933 переехала в США. Основные представители: М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм. Методологические принципы:

1. Отрицание позитивизма с его размежеванием ценностей и фактов (в Дюркгеймовском смысле).
2. Приверженность к гуманизму, освобождение человека от всех форм эксплуатации.
3. Акцент на значимость человеческого начала в социальных отношениях.

Направленность трудов ученых Франкфуртской школы — в основном на критику капиталистического общества.

Теория интегрального синтеза

Разрабатываются с 70-х годов XX века.

Юрген Хабермас (р. 1929) Последний представитель Франкфуртской школы. Первый представитель теории интегрального синтеза. Пытается соединить марксизм с новейшими тенденциями современной философии \ социологии (герменевтика, феноменология). Создал труд: «Теория коммуникативного действия». Это теория общества, стремящегося выяснить свои критические масштабы: попытка перенести теорию общества в парадигму коммуникации, так как именно коммуникативная модель дает возможность выявить универсалистский рационалистический потенциал структур сознания и указать на использование этого потенциала в социальных процессах модернизации. Есть два способа рассмотрения общества — общество как жизненный мир и общество как социальная система. Жизненный мир — общества с точки зрения субъекта, система — общество с позиции наблюдателя извне. Система колонизирует жизненный мир. В итоге он может быть разрушен. Выход в его рационализации.

Конструктивный структурализм Пьера Бурдье

Пьер Бурдье (1930—2002). Теоретическая позиция: попытка избежать противопоставления теоретической и эмпирической социологии (практический социолог). Цели Бурдье — исследовать диалектическую связь между объективными структурами и субъективными явлениями. Вместо понятий субъект и индивид он вводит понятие «агент», который осуществляет стратегии, то есть системы практик. Основными понятиями также являются «габитус» и «поле». Понятие «габитус» ввел Марсель Мосс. Габитус — это система приобретенных диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Так как Бурдье отказывается от понятия структуры, он заменяет его понятием поля. Поле — сеть отношений между объективными позициями. Преимущественно Бурдье говорит о трех полях и видах капитала: экономическом, культурном, социальном. Подробнее см. [bourdieu.name на сайте «Социологическое пространство Пьера Бурдьё»]

Источники

• [web.archive.org/web/20070929204303/auditorium.ru/books/1172/full1172.pdf «Список» Д. Белла (вместо введения)]  (PDF) // Политическая наука. Политическая наука на рубеже веков. — М.: ИНИОН РАН, 2000. — № 4. — С. 7—16. — Список шестидесяти двух «фундаментальных открытий в социальных науках (1900—1965 гг.)» по версии Карла Вольфганга Дойча (Science, 1971) и Дэниела Белла (1982).
• Ритцер, Дж. [socioline.ru/book/dzhordzh-rittser-sovremennye-sotsiologicheskie-teorii Современные социологические теории]. 5-е изд. — СПб.: Питер, 2002. — 688 с.:ил. — (Серия «Мастера психологии»). ISBN 5-318-00687-6
• Гофман А. Б. [www.isras.ru/publ.html?id=809 Эмиль Дюркгейм в России: Рецепция дюркгеймовской социологии в российской социальной мысли.] — М.: ГУ ВШЭ, 2001. — 100 с. ISBN 5-7598-0080-9
• Гофман А. Б. [socioline.ru/pages/ab-gofman-sem-lektsij-po-istorii-sotsiologii Семь лекций по истории социологии.]

Литература

• Галактионов А. А. Русская социология IX-XX веков: Учебник. - СПб.: Издательство "Лань", 2002, - 416 с.
• Введение в историю российской социологии М.: Эконом-пресс, 2000.
• История социологии в Западной Европе и США. М.: Информ-М, Норма, 1999.
  • [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/Osipov/index.php История социологии в Западной Европе и США] / Ответственный редактор — академик РАН Г. В. Осипов. — М.: Норма, 2001. — 576 с. — (Учебник для вузов). — ISBN 5-89123-244-8.
• [buch.ucoz.ru/news/istorija_burzhuaznoj_sociologii_xix_nachala_xx_veka/2010-07-10-464 История буржуазной социологии XIX — начала XX века] / Под ред. И.С. Кона. Утверждено к печати Институтом социологических исследований АН СССР. — М.: Наука, 1979. — 6400 экз.
  • В перевод этой книги на английский язык включена новая, 13-я глава «Социология в предреволюционной России» («Sociology in Prerevolutionary Russia» by Igor Golosenko):
    [www.archive.org/details/AHistoryOfClassicalSociology A History of Classical Sociology] / Edited by Prof I.S. Kon. Translated by H. Campbell Creighton, M.A. (Oxon). — Moscow: Progress Publishers, 1989. — 376 p. — (Student's Library). — 15 230 экз. — ISBN 5-01-001102-6.
• История теоретической социологии Т.1. М.: Канон, 1997.
• История теоретической социологии Т.2. М.: Канон, 1998.
• История теоретической социологии Т.3. М.: Канон, 1998.
• История теоретической социологии Т.4. М.: Канон, 2000.
• Докторов Б. З. Биографические интервью с коллегами-социологами.[www.socioprognoz.ru/publ.html?id=385 4-е дополненное издание] [электронный ресурс] / Ред.-сост. А. Н. Алексеев. Ред. электр. издания Е. И. Григорьева. М.: ЦСПиМ, 2014. С.1687

См. также

• История социологии в России
• Социальная философия
• Школы и направления в западной макросоциологии
• Социология революции

Ссылки

• [voluntary.ru Национальная социологическая энциклопедия]

Отрывок, характеризующий История социологии

Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.