Хабермас, Юрген

Юрген Хабермас
Jürgen Habermas
Дата рождения:	18 июня 1929(1929-06-18) (94 года)
Место рождения:	Дюссельдорф, Германия
Школа/традиция:	Критическая теория (Франкфуртская школа)
Направление:	Западная философия
Период:	Философия XX века
Основные интересы:	Эпистемология, политическая теория, социальная философия, социология, психоанализ
Значительные идеи:	Постметафизика, коммуникативная рациональность, коммуникативное действие, свободные от принуждения коммуникации, этика дискурса, всеобщая прагматика, моральный универсализм, постсекуляризм, структуральное преобразование общественной сферы, новый проект модерна, совещательная демократия, конституционный патриотизм, наднациональная власть, транснациональная власть
Оказавшие влияние:	Ж. Ж. Руссо, И. Кант, Ф. Шеллинг, Г. Гегель, К. Маркс, Ф. Энгельс, Роза Люксембург, В. Брандт, Э. Дюркгейм, М. Вебер, З. Фрейд, В. Гумбольдт, Прагматизм, Д. Лукач, Д. Г. Мид, Э. Гуссерль, Э. Ротхакер, М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Ж. Пиаже, Т. Парсонс, Г. Маркузе, Х. Арендт, К. О. Апель, Н. Луман
Испытавшие влияние:	К. О. Апель, Н. Луман, А. Хоннет, А. Моккус, Р. Форст, С. Бенхабиб, Н. Фрэзер, Х. Х. Хоппе, К. Уилбер
Премии:	Премия Соннинга

Ю́рген Ха́бермас (нем. Jürgen Habermas; 18 июня 1929, Дюссельдорф) — немецкий философ и социолог. Профессор во Франкфурте-на-Майне (с 1964 года). Директор (наряду с К. Вайцзеккером) Института по исследованию условий жизни научно-технического мира Общества Макса Планка в Штарнберге (1970—1981). Считается представителем франкфуртской школы. Взгляды Хабермаса оказали влияние на студенческое движение во многих странах Запада в 1960-е и 1970-е годы, и, хотя позднее он оказал наибольшее влияние на философию обеих Америк и других зарубежных стран, а влияние на философию Германии было опосредованным, в основном, через школу его друга Апеля, в настоящее время Хабермас считается самым крупным современным философом не только в мире, но и на родине.

Биография

Юрген Хабермас родился в Дюссельдорфе, но вырос в маленьком городке Гуммерсбах, где его отец, Эрнст Хабермас, был управляющим местного отделения торгово-промышленной палаты. Юрген — инвалид по рождению, родился с волчьей пастью, и общение с людьми для него долго было необычайно трудным — именно это впоследствии сыграло большую роль в его интересе к философии коммуникации. Но две тяжёлые корректирующие операции ещё в детстве позволили ему общаться с людьми. Отец Юргена был членом НСДАП, а Юрген несмотря на известное отношение НСДАП к инвалидам стал убеждённым членом гитлерюгенда. Впоследствии он признавался, что ему трудно было выдавить из себя раба рождённых здоровыми истинных арийцев, и после войны он не сразу стал подлинным убеждённым демократом — он поначалу просто считал истинными арийцами не соотечественников, а оккупировавших город солдат США, среди которых было много марксистов, а марксизм его вначале был подражательным.

Учился в университетах Гёттингена (1949—1950), Цюриха (1950—1951) и Бонна (1951—1954). Деятельность философа и социолога начал под руководством Э. Ротхакера, у которого Хабермас учился вместе с Апелем — взаимовлияние Хабермаса и Апеля очень велико. По окончании аспирантуры Юрген был ассистентом Теодора Адорно. В 1955 Юрген обвенчался с Утой Вессельгофт. В браке было трое детей. Тильманн Хабермас с 2002 работает профессором психоанализа в Франкфуртском университете, а Ребекка Хабермас с 2000 — профессором истории в Геттингенском университете. Юрген преподавал в Гейдельбергском университете. В 1964 году занял кафедру Макса Хоркхаймера во Франкфурте-на-Майне. Выдвинулся в наиболее видные представители «второго поколения» теоретиков Франкфуртской школы, существование которой отрицает, считая её философию обычным западным марксизмом. В середине 1960-х годов стал идеологом студенческого движения. Но в дни выступлений студентов в 1968 году отмежевался от радикального крыла студенчества, обвинив его руководителей в «левом фашизме». С конца 1960-х годов занимал позиции умеренного социал-демократа — последователя Вилли Брандта.

В 1970-х годах осуществлял программу исследований, соответствовавшую общему направлению Социал-демократической партии Германии. Её Хабермас стремился корректировать в духе идеалов Просвещения: эмансипации и равенства.

Проведя десятилетие в Институте имени Макса Планка по исследованию условий жизни научно-технического мира в Штарнберге неподалёку от Мюнхена, из-за расхождения во мнениях с коллегами в 1981 году вернулся во Франкфурт. С 1983 года до ухода на пенсию в 1994 году занимал кафедру философии в университете. После ухода не пенсию из-за правения социал-демократов и неизменности его политических воззрений оказался единомышленником и серым кардиналом европейских левых, вследствие собственного правения занявших прежнюю политическую нишу СДПГ.

Воззрения

В наше время его называют «самым главным философом Германии», наследником Иммануила Канта, ярости Карла Маркса, понимания реальности Фрейда, чёткости философов американского прагматизма, серым кардиналом европейских левых. Хабермас подчёркивает важность иудео-христианского наследия: «Это наследие [иудейская этика справедливости и христианская этика любви], практически не изменившееся , стало предметом постоянного присвоения и критического переосмысления. В настоящее время ему нет альтернатив. И в свете нынешних вызовов, выдвигаемых постнациональной плеядой, мы по-прежнему продолжаем черпать из сути этого наследия. Остальное – всего лишь бесполезная постмодернистская болтовня».

Как философ, Хабермас связал понятие разума с подходами Маркса, Вебера и Т. Парсонса. Он отрицает философский априоризм и фокусируется вслед за Шеллингом, философии которого была посвящена его выполненная под руководством Э. Ротхакера первая докторская диссертация (аналог кандидатской), на разработке постметафизического «философского проекта». То есть, философское понятие разума не является независимым от эмпирических наблюдений и должно постоянно подтверждать себя в диалоге с конкретными научными дисциплинами. Диалог философии с частными науками Хабермас иллюстрирует на примере психоанализа («Познание и интерес»), теории социальной эволюции (К реконструкции исторического материализма, Zur Rekonstruktion des historischen Materialismus, 1976), теории общества (Теория коммуникативного действия), теории права (Фактичность и значимость, Faktizität und Geltung, 1992). В отличие от Маркса, Хабермас разграничивает философию истории и теорию социальной эволюции, что сближает его с Ж.Пиаже, Т. Парсонсом и Н. Луманом. Одной из главных идей Хабермаса является убеждение, что в современных условиях теория познания может существовать только как социальная теория.

Взгляды Хабермаса эволюционировали; условно можно выделить два основных периода его творчества. Главным сочинением первого периода считается его книга «Познание и интерес» (1968); центральной работой второго периода — «Теория коммуникативного действования» (1981). В первый период Хабермас обращается к психоанализу и герменевтике. В книге «Познание и интерес» (1968) Хабермас пишет: «Психоанализ для нас — это единственный осязаемый пример науки, принимающей во внимание методическую рефлексию», которая, по его мнению, освобождает индивида от «систематически искажаемой коммуникации».

Второй период включает в себя переосмысление Хабермасом своей прежней позиции и поиск нового синтеза (70-е годы); развёртывание основной теоретической модели и разработку этики дискурса и дискурсивной философии права как приложений к этой модели.

Теория коммуникативного действия

Критикуя логоцентризм западного мышления, Хабермас считает, что на деле логоцентризм является систематическим искажением той рациональности, которая внутренне присуща повседневной коммуникации. Если исходить не из субъективности «я», как это было принято делать в западной философии нового времени, а из обеспечиваемой коммуникацией интерсубъективности, то «я» изначально находится в ситуации общения с другой личностью, которое позволяет субъекту относиться к себе как к участнику взаимодействия, глядя на себя из перспективы другого. В этой модели осуществляющегося через естественный язык понимания характерная для западной философии объективистская установка утрачивает парадигмальный характер. Она теперь может быть понята как производная по отношению к коммуникации — как позиция присутствующего, но не задействованного в общении субъекта.

Давая характеристику европейской культуре эпохи модерна, Хабермас следует трактовке М. Вебера, согласно которой особенностью этой культуры является разделение разума на три аспекта: различные проблемы рассматриваются теперь дифференцированно — в перспективе истины, нормативной правильности или красоты, то есть как вопросы познания, справедливости или вкуса. Происходящая дифференциация культуры сопровождается ростом дистанции между культурами экспертов и широкой публикой, вследствие чего результаты деятельности специалистов всё в меньшей степени могут непосредственно осваиваться обыденным сознанием. С другой стороны, непосредственное вторжение специализированного знания в повседневность может нарушать интегративность жизненного мира, ведя к эстетизации, сциентизации или морализации тех или иных областей жизни, что проявляется в экспрессивистских движениях, технократическом реформировании общества, фундаменталистских движениях.

В связи с этим задачей, решению которой, по Хабермасу, может и должна способствовать философия, является обеспечение единства разума в многообразии его аспектов и обеспечение связи экспертных культур с повседневной коммуникацией.

Предложенная Хабермасом программа коммуникативной модификации философской рациональности приводит к созданию концепции универсальной, или формальной, прагматики, задача которой состоит в логическом анализе речи с целью реконструкции всеобщих условий возможности языкового взаимопонимания. Универсальная прагматика выделяет следующие аспекты коммуникации: когнитивный, интеракционный и экспрессивный, которые связаны с притязаниями речевого акта на значимость соответственно в отношении: а) истины, б) нормативной правильности и в) правдивости говорящего.

Коммуникативная рациональность символических проявлений субъекта (языковых выражений и регулируемых нормами действий) означает, по Хабермасу, их доступность для критики и возможность их обоснования.

Хабермас различает имплицитный и эксплицитный варианты обеспечения притязания речевого акта на значимость. Первый имеет место на уровне непосредственной, «наивной» коммуникации. Если же на этом уровне достичь согласия не удаётся, то в качестве альтернативы прекращению коммуникации или инструментальному использованию языка (для силового воздействия на партнёров) выступает дискурс — способ проверки спорного притязания на значимость посредством приведения аргументов в процессе диалога, осуществляемый с целью достижения общезначимого согласия.

Дискурс основывается на следующих правилах:

• участие в дискурсе открыто для любого способного к речи субъекта при его полном равноправии со всеми остальными участниками дискурса;
• в дискурсе запрещается осуществлять какое-либо принуждение в целях достижения согласия;
• участники дискурса вправе действовать лишь на основе мотива достижения кооперативного и аргументированного согласия.

По отношению к фактически существующей коммуникации дискурс является «идеальной речевой ситуацией».

Хабермас полагает, что идеальная речевая ситуация представляет собой необходимую предпосылку, из которой исходят участники фактических коммуникативных практик, если они серьёзно относятся к перспективе признания своих притязаний другими.

Хабермас различает инструментальные, стратегические и коммуникативные действия. Последние предполагают использование языка с целью достижения взаимопонимания. Условием коммуникативного действования является попытка акторов совместно согласовать свои планы в горизонте общего для них жизненного мира, опираясь на совместно разделяемые трактовки ситуации. При этом промежуточные цели — выработку общих для себя трактовок ситуации и согласование целей действия — эти акторы готовы достигать на основе процессов взаимопонимания, которое достигается через посредство притязаний на значимость, доступных критике, выражаемых в речевых актах; при необходимости эти притязания на значимость должны быть дискурсивно обеспечены.

Интерсубъективным согласием не может считаться то, что явно достигается посредством вознаграждения или угрозы, суггестии или введения в заблуждение. Поскольку же в фактическом общении за видимостью коммуникативного согласия может скрываться силовое воздействие на партнёра, Хабермас вводит понятие «латентно стратегического действования». Характер скрыто стратегического действия речевые акты приобретают при наличии явно не высказываемых внешних по отношению к коммуникации целей. «Коммуникативное действие отличается от стратегических интеракций тем, что все участники безоговорочно преследуют иллокутивные [направленные только на понимание речевого акта слушателем] цели для достижения согласия, которое выступает основанием для координации соответствующих индивидуально реализуемых планов действия» (Хабермас).

Интеграция общества, если её рассматривать идеализированно, осуществляется исключительно посредством взаимопонимания. Однако в фактическом обществе действия акторов координируются также посредством функциональных взаимосвязей, которые не зависят от намерений действующих и в значительной мере вообще не воспринимаются в повседневной жизни.

Наиболее простые формы коммуникации непосредственно опираются на фоновое знание участников, на их жизненный мир. По мере проблематизации традиционных смысловых ресурсов жизненного мира, происходящей в процессе развития общества, для достижения согласия требуется всё больше усилий. Освобождение от этих издержек языковой коммуникации и от риска разногласия может обеспечиваться подчинением действия механизмам системной (в противоположность социальной) интеграции. Происходит разделение системы и жизненного мира, которое делает возможным детерминирующее воздействие первой на второй. Вторжение системных механизмов в формы социальной интеграции (то есть такой, которая обеспечивается согласием участников) остаётся скрытым: детерминирующее воздействие системы на жизненный мир маскируется таким феноменом как «ложное сознание». В связи с этим можно говорить о структурном принуждении, которое незаметно проникает в структуры возможного взаимопонимания и трансформирует их.

В обществе, разделённом на систему и жизненный мир, на одной стороне находятся подсистемы экономики и бюрократизированного государственного управления, на другой — сферы семьи, соседства, свободных ассоциаций, общественных объединений.

Процесс рационализации общества приводит к исчезновению «ложного сознания», однако скрытое вмешательство системы в структуры жизненного мира в позднекапиалистических обществах остаётся. Теперь эта скрытость достигается за счёт того, что повседневное сознание лишается синтезирующей силы, фрагментируется, что является следствием специализации знания и его отделения от традиции.

Одной из попыток решения проблемы осуществления свободы и равенства был проект анархического социализма, развивавший идею свободных ассоциаций. Общество, интегрированное через ассоциации, было бы порядком, свободным от господства. «Анархисты возводят спонтанную социализацию к иному импульсу, чем модерное рациональное право (Vernunftrecht), — не к выгоде полезного обмена благами, а к готовности к договариванию, решающему проблемы и координирующему действия. Ассоциации отличаются от формальных организаций тем, что цель единения (Vereinigung) ещё функционально не обособилась относительно ценностных ориентаций и целей ассоциированных членов» (Хабермас). Потребность современного общества в регулировании и организации делает этот проект в настоящее время неосуществимым. Однако идея свободных ассоциаций может быть перспективной.

Отношение к марксизму и проблеме модерна. Демократия и взгляды на современную политику

С точки зрения Хабермаса, Маркс и Энгельс понимали социализм как воплощение конкретной нравственности. Они не раскрывали его как совокупность условий, необходимых для существования форм эмансипации, о которых разным группам общества предстоит самим договориться между собой, прийти к общему взгляду. Решение проблемы, по Хабермасу, состоит в размышлении Канта — соединении практического разума и суверенной воли, прав человека и демократии. Раз совокупная воля граждан государства может проявиться лишь в форме всеобщих и абстрактных законов, то эту волю необходимо принудить к исключению любых интересов, которые невозможно обобщить, и допускать только такие установления, которые будут гарантировать всем равные свободы. По Хабермасу, в соответствии с этой концепцией Канта практика народного суверенитета одновременно обеспечивает и права человека без капитуляции перед политическим либерализмом и без измены идеалам демократии и социализма.

По Хабермасу, демократия, которую он называет «волшебным словом» своей философии, должна быть объединена с нравственностью, а этика нового типа — с философией и политикой. Проведя содержательный пересмотр идей мыслителей Франкфуртской школы — Адорно, Хоркхаймера и других, Хабермас характеризует своё учение, как «бескомпромиссный ревизионизм». А. Зёльтер так суммирует размежевание Хабермаса с ортодоксальным марксизмом:

Согласно Хабермасу, четыре фактора развития современного общества восстают против [ортодоксального] марксизма. 1) Существенное изменение состоит в том, что на смену типологически понятому отделению государства от общества в эпоху индустриального капитализма приходит взаимоотрицание и взаимопроникновение обеих сфер. Это означает, что лишается своего значения способ рассмотрения, при котором преимущественное внимание отдается экономике. Связывание базиса и надстройки в версиях ортодоксального марксизма Хабермас также считает неприемлемым. 2) Кроме того, материальный уровень жизни широких слоев населения возрос настолько, что интерес общества к освобождению уже нельзя формулировать лишь в экономической терминологии… Феномен отчуждения ни в коей мере не устранён, но уже никак не может быть понят только в качестве экономической нищеты. Согласно новой теории, на смену „телесной“ эксплуатации пришло психосоциальное обнищание, а открытое насилие переросло в господство на основе манипуляций, предполагающих вмешательство в сознание индивидов. 3) Исчез носитель революционных устремлений, пролетариат. Поэтому марксистская теория революций утратила свой традиционный адресат… 4) Системная дискуссия о марксизме была парализована утверждением советской системы в результате революции 1917 года. Что касается позиции Хабермаса, то он, вслед за основателями франкфуртской школы, упрекал ортодоксальных марксистов в невнимании к возможностям „политической модификации рыночного экономического механизма“ и к заключённым внутри общества возможностям противостоять собственно капиталистическим тенденциям развития экономики. Это породило высказывания о том, что Хабермас, собственно, отказался от самого главного в марксизме….

—

Сам Хабермас полагает, что «истинный Маркс», как признавался и сам Маркс, не был марксистом и проявился в трудах Маркса в области философской антропологии, и поэтому необходимо произвести кардинальную переоценку привычного понимания его поздних произведений и пересмотреть их смысл в духе философско-антропологического периода творчества Маркса, в котором он наиболее ярко и совершенно однозначно проявил себя как сторонник именно либертарного социализма.

Учения левых гегельянцев, правых гегельянцев и Ницше Хабермас рассматривает как «три перспективы» дальнейшего обсуждения «проекта модерна». Хабермас считает, что «постмодернистская» критика Хайдеггера, Лакана, Фуко и Деррида принципиально не отличается от ряда идей второй половины XIX в., выдвинутых гегельянцами и марксистами, прежде всего представлений о разуме как инструменте власти, угнетения, контроля в эпоху модерна. Но гегельянцы и марксисты рассчитывали на обновленный разум как средство преобразования «царства превращенных форм и иллюзий». Позиция Ницше была кардинально иной, с точки зрения Хабермаса, более продуктивной: «он отказался от ревизии понятия разума и распрощался с диалектикой Просвещения». Для противостояния постмодернистскому дискурсу Хабермас предложил обновленный проект критики разума на основе «коммуникативного разума».

При этом Хабермас критикует и предшествующий совместный проект модерна капитализма и бюрократического социализма. Его характеристиками, по Хабермасу являлись: 1. Рационализация жизненного мира через переориентацию на деньги и власть. 2. Вычленение хозяйства и государства как систем, для которых жизненный мир становится «окружающим миром». 3. Значительная динамика экономического роста в западных странах, с одной стороны, и автономизация управления в обществах бюрократического социализма — с другой 4. Возникновение неравновесий и кризисов в системах, появление вследствие этого патологий жизненного мира: овеществление коммуникативных отношений в капиталистических обществах и фальшивая демонстрация коммуникативных отношений в обществах бюрократического социализма. Раз монетаризация и бюрократизация, присущие хозяйственной и государственной сферам, проникают и в символическое воспроизводство жизненного мира, а не только в его материальное воспроизводство, то неизбежно возникают патологические побочные следствия. Хозяйственная подсистема подчиняет себе «жизненную форму частного домохозяйства», навязывает потребителям свои императивы. Это приводит к потребительству, собственническому индивидуализму, установкам на достижение и конкуренцию. Повседневная коммуникативная практика подвергается односторонней рационализации в пользу утилитаристского жизненного стиля, которому привержены специалисты. А такой фокус на целерациональные ориентации действия вызывает появление гедонизма, свободного от давления рациональности. Складывающееся в результате краха бюрократического социализма новое капиталистическое общество характеризуется тем, что и в старых, и в новых капиталистических странах, подобно тому, как приватная сфера подчиняется хозяйству, так и общественность попадает под власть административной системы. Бюрократическое овладение процессами складывания общественного мнения и волеизъявления расширяет возможности целенаправленного формирования массовой лояльности власти «Большого брата». В рамках противостояния философии «Большого брата» Хабермас, Джон Роулз и Ричард Рорти, защищая разные версии философского либерализма, активно включились в дискуссию с коммунитаризмом.

Вместе с Чарльзом Тейлором Хабермас считается автором и является популяризатором концепции постсекулярного общества, в котором большую роль будут играть идеи справедливости и любви традиционных религий, хотя и в интерпретации левых и новых левых, и взаимодействие с лидерами традиционных религий. Развивая сформулированную им позицию в отношении международного терроризма, Хабермас возводит причины возникновения и перерождения терроризма к побочному эффекту модернизации, ситуации конфликта миров, войны различных культур, того, что Сэмюэл Хантингтон определил как «столкновение цивилизаций» — но столкновения секулярной цивилизации с религиозной. Выход из сложившейся ситуации Хабермас видит в диалоге, коммуникации, разработке практик взаимного перевода с религиозного языка на секулярный.

Для таких мыслителей, как Юрген Хабермас, Европа определяется как ряд обществ, которые социально более ответственны и более гуманны, чем США, по ряду причин: в том числе, европейские страны более секулярны и толерантны в своих привычках и более миролюбивы в своей внешней политике, чем США. Для него европейская модель капитализма является более регулируемой и подверженной влиянию со стороны государства и общества, чем американская модель. Большинство западноевропейских обществ являются социально ориентированными, и все они в совокупности обладают гораздо меньшей военной мощью, чем США, больше используют мягкую силу. Тем не менее, хотя структурные изменения и различия между Европейским Союзом и США хотя и остаются серьёзными, но они имеют тенденцию к сокращению. Хабермас подчёркивает недопустимость повторения ошибок 1914 и 1941 годов, когда Германия делала ставку на военную силу и была слишком слаба экономически, чтобы использовать «мягкую силу». Хабермас всегда бескомпромиссно отрицательно относился к изменениям во внутренней политике Социал-демократической партии Германии — отказу от прежних социал-демократических идеалов политического контроля за рынком и глобальным классом менеджеров; с другой стороны, мыслитель вначале вместе с СДПГ поддержал действия НАТО против Югославии, однако пересмотрел свою точку зрения сразу же после известий о массовых жертвах бомбардировок НАТО в Косово и Сербии. Хабермас в результате этого сделал вывод, что современная Европа создала духовные предпосылки и заложила материальные основы для формирования современного мира агрессии, а идеал Просвещения — культ разума — обернулся культом силы — террора государств, особенно США, организаций, личностей. Тем не менне, именно Европа, уклоняясь в то же время от антиамериканизма, должна возглавить противостояние культу силы благодаря своим демократическим традициям.

Критика

Этика дискурса по Хабермасу характеризуется тем, что: (1) ни одна из сторон, затрагиваемых предметом обсуждения, не должна исключаться из дискурса (требование общности); (2) все участники должны иметь равную возможность предъявлять и критиковать претензии на общезначимость в ходе дискурса (автономия); (3) участники должны быть готовы и способны «вчувствоваться (to empathise)» в претензии других на общезначимость (принятие идеальных ролей); (4) существующие между участниками различия в смысле обладания властью не должны оказывать никакого воздействия на выработку консенсуса (нейтральность); и (5) участники должны открыто разъяснить свои цели и намерения (прозрачность). Такой подход теоретически должен обеспечить рациональное формирование политической воли, предполагая, что суверенитет может быть в принципе сосредоточен в руках «короля» (гегемона), способного благодаря своей мудрости чуть ли не бесконфликтно вести общество по пути демократического консенсуса. Эта точка зрения Хабермаса критиковалась как идеалистическая и утопическая, исходящая из теоретизирования, а не анализа действительности.

По мнению Лорана Тевено, Юргену Хабермасу удалось создать социальную теорию, в которой столкновения разных точек зрения в дискуссии затрагивают и социальные нормы, что позволяет уйти от детерминизма в социальном поведении.

Награды

• Премия Теодора Адорно (1980)
• Мессенджеровские лекции (1984)
• Премия Ганса и Софи Шолль (1985)
• Премия имени Лейбница (1986)
• Премия Соннинга (1987)
• Karl-Jaspers-Preis (1995)
• Theodor-Heuss-Preis (1999)
• Hessischer Kulturpreis (1999)
• Медаль Гельмгольца (2000)
• Премия мира немецких книготорговцев (2001)
• Премия принца Астурийского (2003)
• Премия Киото (2004)
• Премия Хольберга (2005)
• Bruno-Kreisky-Preis für das politische Buch (2005)
• Staatspreis des Landes Nordrhein-Westfalen (2006)
• Viktor-Frankl-Preis (2011)
• Heinrich-Heine-Preis (Stadt Düsseldorf) (2012)
• Georg-August-Zinn-Preis (2012)
• Kultureller Ehrenpreis der Landeshauptstadt München (2012)
• Премия Эразма (2013)
• Das Glas der Vernunft (2013)
• Премия Клюге (2015)
• В его честь назван астероид (59390) Habermas.

Сочинения

• Das Absolute und die Geschichte: Von der Zwiespältigkeit in Schellings Denken. (Dissertation) — Bonn: H. Bouvier, 1954.
• Student und Politik: Eine soziologische Untersuchung zum politischen Bewußtsein Frankfurter Studenten. (Совместно с L. v. Friedeburg, Ch. Oehler и F. Weltz.) — Neuwied / Berlin, Luchterhand, 1961.
• Strukturwandel der Öffentlichkeit. Untersuchungen zu einer Kategorie der bürgerlichen Gesellschaft. (Habilitationsschrift.) — Neuwied / Berlin, Luchterhand, 1962.
• Theorie und Praxis. Sozialphilosophische Studien. — Neuwied / Berlin, 1963.
• Erkenntnis und Interesse. — Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1968.
• Technik und Wissenschaft als «Ideologie». — Frankfurt am Main, 1968, ISBN 3-518-10287-7.
• Protestbewegung und Hochschulreform. — Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1969.
• Der Positivismusstreit in der deutschen Soziologie. (Совместно с Theodor W. Adorno & Hans Albert & Ralf Dahrendorf & Harald Pilot & Karl R[aimund] Popper.) — Neuwied / Berlin: Luchterhand, 1969.
• Zur Logik der Sozialwissenschaften. — Frankfurt am Main, 1970, ISBN 3-518-28117-8.
• Philosophisch-politische Profile. — Frankfurt am Main, 1971.
• Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnologie. Was leistet die Systemforschung? (Совместно с N. Luhmann.) — Frankfurt am Main, 1971, ISBN 978-3-518-06358-3.
• Kultur und Kritik. Verstreute Aufsätze, Frankfurt am Main, 1973, ISBN 978-3-518-36625-7.
• Legitimationsprobleme im Spätkapitalismus. — Frankfurt am Main, 1973, ISBN 3-518-10623-6.
• Zwei Reden: aus Anlass der Verleihung des Hegel-Preises 1973 der Stadt Stuttgart an Jürgen Habermas am 19. Jan. 1974. (Совместно с D. Henrich.) — Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1974. — ISBN 3-518-06702-8, ISBN 978-3-518-06702-4.
• Zur Rekonstruktion des Historischen Materialismus. — Frankfurt am Main, 1976, ISBN 3-518-27754-5.
• Politik, Kunst, Religion. Essays über zeitgenössische Philosophen. — Stuttgart, 1978, ISBN 3-15-009902-1.
• Das Erbe Hegels. Zwei Reden aus Anlass der Verleihung des Hegel-Preises 1979 der Stadt Stuttgart an Hans-Georg Gadamer am 13. Juni 1979. (Совместно с Hans-Georg Gadamer.) — Frankfurt am Main, 1979. — 94 S.
• Kleine politische Schriften (I—IV). — Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1981. — 535 S. — ISBN 3-518-06561-0.
• Theorie des kommunikativen Handelns. (Bd. 1: Handlungsrationalität und gesellschaftliche Rationalisierung; Bd. 2: Zur Kritik der funktionalistischen Vernunft.) — Frankfurt am Main, 1981, ISBN 3-518-28775-3.
• Moralbewußtsein und kommunikatives Handeln. — Frankfurt am Main, 1983, ISBN 3-518-28022-8.
• Vorstudien und Ergänzungen zur Theorie des kommunikativen Handelns. — Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1984. — 606 S. — ISBN 3-518-57651-8.
• Die neue Unübersichtlichkeit. Kleine Politische Schriften, V. — Frankfurt am Main, 1985, ISBN 3-518-11321-6.
• Der philosophische Diskurs der Moderne, Frankfurt am Main, 1985, ISBN 3-518-57722-0.
• Eine Art Schadensabwicklung: kleine politische Schriften VI. — Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1987. — ISBN 3-518-11453-0.
• Nachmetaphysisches Denken. Philosophische Aufsätze. — Frankfurt am Main, 1988, ISBN 978-3-518-28604-3.
• Die Moderne — ein unvollendetes Projekt: Philosophisch-politische Aufsätze 1977—1990. — Leipzig: Reclam-Verl., 1990. — 254 S. — ISBN 3-379-00658-0, ISBN 978-3-379-00658-3.
• Vergangenheit als Zukunft. — Zürich, Pendo Verlag, 1990. — ISBN 3-85842-251-7.
• Die nachholende Revolution. — Frankfurt am Main, 1990, ISBN 978-3-518-11633-3.
• Erläuterungen zur Diskursethik. — Frankfurt am Main, 1991, ISBN 978-3-518-28575-6.
• Texte und Kontexte. — Frankfurt am Main, 1991, ISBN 978-3-518-28544-2.
• Faktizität und Geltung. — Frankfurt am Main, 1992, ISBN 3-518-28961-6.
• Die Normalität einer Berliner Republik. — Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1995. — ISBN 3-518-11967-2.
• Die Einbeziehung des Anderen. Studien zur politischen Theorie. — Frankfurt am Main, 1996, ISBN 3-518-29044-4.
• Vom sinnlichen Eindruck zum symbolischen Ausdruck. Philosophische Essays. — Frankfurt am Main, 1997, ISBN 3-518-22233-3.
• Die postnationale Konstellation. Politische Essays. — Frankfurt am Main, 1998, ISBN 978-3-518-12095-8.
• Wahrheit und Rechtfertigung. Philosophische Aufsätze. — Frankfurt am Main, 1999, ISBN 978-3-518-29323-2.
• Zeit der Übergänge. Kleine Politische Schriften IX. — Frankfurt am Main, 2001, ISBN 978-3-518-12262-4.
• Die Zukunft der menschlichen Natur. Auf dem Weg zu einer liberalen Eugenik? — Frankfurt am Main, 2001, ISBN 978-3-518-29344-7.
• Kommunikatives Handeln und detranszendentalisierte Vernunft. — Stuttgart, Reclam Verlag, 2001, ISBN 3-15-018164-X.
• Glauben und Wissen. — Frankfurt am Main, 2002, ISBN 3-518-06651-X.
• Zeitdiagnosen: Zwölf Essays 1980—2001. — Frankfurt am Main, 2003, ISBN 3-518-12439-0.
• Der gespaltene Westen. Kleine politische Schriften X. — Frankfurt am Main, 2004, ISBN 3-518-12383-1.
• Zwischen Naturalismus und Religion. Philosophische Aufsätze. — Frankfurt am Main, 2005, ISBN 3-518-58447-2.
• Dialektik der Säkularisierung. Über Vernunft und Religion. (Совместно с Joseph Ratzinger.) — Freiburg, Herder Verlag, 2005. — ISBN 978-3-451-28869-2.
• Ach, Europa. Kleine politische Schriften XI. — Frankfurt am Main, 2008, ISBN 3-518-12551-6.
• Philosophische Texte, 5 Bände. — Frankfurt am Main, Suhrkamp, 2009, ISBN 978-3-518-58515-3.
• Zur Verfassung Europas. Ein Essay. — Berlin, Suhrkamp, 2011, ISBN 978-3-518-06214-2.
• Nachmetaphysisches Denken II. Aufsätze und Repliken. — Berlin, Suhrkamp, 2012, ISBN 978-3-518-58581-8.
• Im Sog der Technokratie. Kleine politische Schriften XII. — Berlin, Suhrkamp, 2013, ISBN 978-3-518-12671-4.

Книги на русском языке

• Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность: лекции и интервью. Москва, апр. 1989 г. — Москва: Наука, 1992. — 175 с. — (Философы современного мира: лекции в ин-те философии АН СССР). — ISBN 5-02-008157-4.
  • Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. — Москва: Academia, 1995. — 245 с. — ISBN 5-86187-044-6.
• Хабермас Ю. В поисках национальной идентичности: Философские и политические статьи. — Донецк: Донбасс, 1999. — 123 с.
• Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие / Пер. с нем. под ред. Д. В. Скляднева, послесл. Б. В. Маркова. — СПб.: Наука, 2000. — 380 с. — («Слово о сущем»). — ISBN 5-02-026810-0.
• Хабермас Ю. Вовлечение другого: Очерки политической теории / Пер. с нем. Ю. С. Медведева; под ред. Д. А. Скляднева. — М.: Наука, 2001. — 417 с. — («Слово о сущем»). — ISBN 5-02-026820-8.
• Хабермас Ю. Будущее человеческой природы: На пути к либеральной евгенике? / Пер. с нем. М. Л. Хорькова. — М.: Весь Мир, 2002. — 144 с. — ISBN 5-7777-0171-X
• Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне / Пер. с нем. М. М. Беляева и др. — М.: Весь мир, 2003. — ISBN 5-7777-0263-5 [www.krotov.info/lib_sec/22_h/hab/haber_0.htm] [soc.lib.ru/su/607.rar]
• Хабермас Ю. Политические работы. — М.: Праксис, 2005. — 368 с. — («Новая наука политики»). — ISBN 5-901574-43-5.
• Хабермас Ю., Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Диалектика секуляризации: О разуме и религии. = Dialektik der Sakularisierung / Пер. с нем. В. Витковского. — М.: Библейско-богосл. ин-т св. апостола Андрея, 2006. — 112 с. — (Современное богословие). — ISBN 5-89647-164-5.
• Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология». — Праксис, 2007. — 208 с. — ISBN 978-5-901574-61-4.
• Хабермас Ю. Расколотый Запад / Пер. с нем. О. И. Величко и Е. Л. Петренко. — М.: Изд-во Весь мир, 2008. — 192 с. — ISBN 978-5-7777-0400-9.
• Хабермас Ю. Проблема легитимации позднего капитализма. — М.: Праксис, 2010. — 272 с. — ISBN 978-5-901574-81-2.
• Хабермас Ю. Между натурализмом и религией. Философские статьи. — М.: Весь мир, 2011. — 336 с. — ISBN 978-5-7777-0386-6.
• Хабермас Ю. От картин мира к жизненному миру = Von den Weltbildern zur Lebenswelt. — Москва: Идея-Пресс, 2011. — 126, [1] с. — (Лекции зарубежных профессоров на философском факультете МГУ имени М. В. Ломоносова). — 1000 экз. — ISBN 978-5-903927-16-6.
• Хабермас Ю. Ах, Европа. Небольшие политические сочинения, XI. — М.: Весь мир, 2012. — 160 с.

Фрагменты и рефераты книг, статьи и интервью на русском языке

• Хабермас Ю. Понятие индивидуальности // Вопросы философии. — 1989. № 2.
• Интервью с Ю. Хабермасом // Вопросы философии. — 1989. — № 9. — С. 80—83.
• Хабермас Ю. Хайдеггер: творчество и мировоззрение (Пер. В. И. Кононова, сверка перевода Г. М. Тавризян) // Историко-философский ежегодник'1989. — Москва: «Наука», 1989. — 373 с. — ISBN 5-02-007995-2.
• Хабермас Ю. Познание и интерес // Философские науки. 1990. № 1.
• Хабермас Ю. Социальная проекция Фрейда и утопия общества // Философская и социологическая мысль. — 1990. — № 2.
• Хабермас Ю. Модерн — незавершенный проект // Вопросы философии. 1992. № 4.
• Хабермас Ю. Современная западная теоретическая социология: реф. сборник / под ред. Н. П. Поляковой. М.: ИНИОН, 1992. Вып. 1. 134 с.
  • Хабермас Ю. К логике социальных наук // Современная западная теоретическая социология. Вып. 1. Юрген Хабермас. М., 1992. С. 29—56.
  • Хабермас Ю. Теория коммуникативного действия. Сводный реферат // Современная западная теоретическая социология. — М., 1992. — Вып. 1. С. 57—101.
• Хабермас Ю. [web.archive.org/web/20040307230936/znl.boom.ru/bibl/Hbrms.htm Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма] (Jurgen Habermas. Das Verhältnis zwischen System und Lebenswelt im Spätkapitalismus. In: J. Habermas. Theorie der Kommunikativen Handelns. 2. Bde. 3, durchges. Aufl. Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1985, Bd. 2., S. 504—522. © Suhrkamp Verlag, 1981 Перевод к. ф. н. В. И. Иванова) // THESIS, 1993, вып. 2.
• Хабермас Ю. Формальная и эмпирическая прагматика // Современная зарубежная социология (70—80 годы). — М., 1993.
• Хабермас Ю. К проблематике смыслопонимания в эмпирико-аналитических и поведенческих науках // Ступени. 1994, № 1.
• Хабермас Ю. Идея университета. Процессы обучения // Alma mater. 1994. — № 4.
• Хабермас Ю. Примирение через публичное употребление разума. Замечания о политическом либерализме Джона Роулса // Вопросы философии, 1994, № 10.
• Хабермас Ю. О субъекте истории. Краткие замечания по поводу ложных альтернатив // Философия истории. Антология. — М.: Аспект-пресс, 1995. С. 283—289.
• Хабермас Ю. [www.bim-bad.ru/docs/habermas_simmel.pdf Зиммель как диагност времени] // Зиммель Г. Избранное. Т. 2. М., 1996, с. 539—549.
• Хабермас Ю. Уроки истории? // Международные чтения по теории, истории и философии культуры. — СПб., 1997. — Вып. 2. — С. 356—362.
• Хабермас Ю. Модерное сознание времени и его потребность в самоудостоверении // Философские науки. 1997. № 2, 3, 4.
• Хабермас Ю. [www.ruthenia.ru/logos/number/1999_05/1999_5_04.htm Зверство и гуманность. Война на границе права и морали] // Логос. — 1999. — № 5 (15).
• Хабермас Ю. Европейское национальное государство: его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др.; пер. с англ. и нем. Л. Е. Переяславцевой, М. С. Панина, М. Б. Гнедовского. — М.: Праксис, 2002. — 416 с. — (Серия «Новая наука политики») —­ 2000 экз. —­ ISBN 5­901574­07­9.
• Хабермас Ю. [magazines.russ.ru/logos%20/2003/1/haber-pr.html Что означает низвержение памятника?] // Логос, 2003, № 1.
• Хабермас Ю. Дискуссия о прошлом и будущем международного права. Переход от национальной к постнациональной структуре // Вестник Российского философского общества. 2003. № 3.
• Хабермас Ю. [www.ruthenia.ru/logos/number/39/09.pdf Постнациональная констелляция и будущее демократии] = Die Postnationale Konstellation und die Zukunft der Demokratie, aus: Habermas, Jürgen. Die Postnationale Konstellation. Politische Essays. Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1998. S. 91—163. — Перевод Б. М. Скуратова // Логос, 2003, № 4—5 (39).
• Деррида Ж., Хабермас Ю. [www.strana-oz.ru/2003/6/nashe-obnovlenie-posle-voyny-vtoroe-rozhdenie-evropy Наше обновление после войны: второе рождение Европы] // Отечественные записки. № 6 (15) 2003.
• Хабермас Ю. Теория коммуникативного действия (Фрагменты) — Пер. А. Б. Рахманова // Личность. Культура. Общество: журнал. — 2004, № 1 (21), с. 303—312. — ISSN 1606-951X.
• Хабермас Ю. [www.strana-oz.ru/2004/5/prisutstvie-derrida Присутствие Деррида] // Отечественные записки. № 5 (20) 2004.
• Хабермас Ю. Реконструктивные и понимающие науки об обществе // Философия науки: Хрестоматия / Под ред. Л. А. Микешиной. — М., 2005. — С. 863—870.
• Хабермас Ю. Когда мы должны быть толерантными? О конкуренции видений мира, ценностей и теорий // Социологические исследования. 2006. № 1.
• Хабермас Ю. [magazines.russ.ru/nz/2006/47/ha2.html Первым почуять важное. Что отличает интеллектуала] / Пер. с нем. К. Левинсона // Неприкосновенный запас. — 2006. — № 3.
• Хабермас Ю. [www.russ.ru/pole/Kak-spasti-nezavisimuyu-pressu Как спасти независимую прессу?] (Источник: «Signandsight». Перевод Иосифа Фридмана) // Русский Журнал
• Хабермас Ю. Постсекулярное общество — что это? Часть 1. — Российская философская газета. 2008. № 4 (18). Апрель. Хабермас Ю. Постсекулярное общество — что это? Часть 2. — Российская философская газета. 2008. № 5 (19). Май.
• Хабермас Ю. [www.fdp.hse.ru/data/282/524/1238/sr018.pdf#page=3 Проблематика понимания смысла в социальных науках] (Habermas J. Die Problematik des Sinnverstehens in den Sozialwissenschaften // Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd. 1: Handlungsrationalität und gesellschaftliche Rationalisierung. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1981. S. 152—203.) // Социологическое обозрение. Том 7. № 3. 2008.
• Хабермас Ю. [journals.kantiana.ru/upload/iblock/85a/agcqevzviypxdktu%20js..pdf Границы между верой и знанием: об истории влияния и актуальном значении религиозной философии Канта] (перевод с нем. А. Ю. Шачиной и С. В. Шачина) // Кантовский сборник. Выпуск 2 (30) за 2009 год.
• Хабермас Ю. [sociologica.hse.ru/data/2011/03/30/1211854936/8_3_4.pdf Теория рационализации Макса Вебера] // Социологическое обозрение. Т. 8. № 3. 2009.
• Хабермас Ю. [sociologica.hse.ru/data/2011/03/07/1211611885/9_1_3.pdf Расколдовывание религиозно-метафизических картин мира и возникновение современных структур сознания] // Социологическое обозрение. Т. 9. № 1. 2010.
• Хабермас Ю. [www.politstudies.ru/index.php?id=4252&page_id=453 Религия, право и политика. Политическая справедливость в мультикультурном Мир-Обществе] // Полис. Политические исследования. 2010. № 2. С. 7—21.
• Хабермас Ю. [sociologica.hse.ru/data/2011/03/04/1211596442/Soc_Oboz_9_3.pdf#page=3 Модернизация как общественная рационализация: роль протестантской этики] (Перевод с немецкого Татьяны Тягуновой. Перевод сделан по: Habermas J. Max Webers Theorie der Rationalisierung // Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd. 1: Handlungsrationalität und gesellschaftliche Rationalisierung. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1981. S. 299—331. Параграф 3.) // Социологическое обозрение. Т. 9. № 3. 2010.
• Хабермас Ю. [russ.ru/Mirovaya-povestka/CHto-takoe-politicheskoe Что такое «политическое». Рациональный смысл сомнительного наследия политической теологии] (Сокращенный перевод под редакцией Дмитрия Узланера по изданию The Power of Religion in the Public Sphere: Judith Butler, Jürgen Habermas, Charles Taylor, Cornel West; ed. E. Mendieta, J. VanAntwerpen, C. Calhoun. N.Y.: Columbia University Press, 2011.) // Русский Журнал
• Хабермас Ю. [sociologica.hse.ru/data/2012/01/25/1264323930/10_3_12.pdf Рационализация права и диагноз современности] (Пер. с нем. Т. В. Тягуновой. Источник: Habermas J. Rationalisierung des Rechts und Gegenwartsdiagnose // Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd. 1: Handlungsrationalität und gesellschaftliche Rationalisierung. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1981. S. 332—366) // Социологическое обозрение. Т. 10. № 3. 2011.

Литература

На русcком языке:

• Алхасов А. Я. Антипозитивизм в социологической теории Юргена Хабермаса: Автореф. дис. … канд. филос. наук: 22.00.01 / МГУ им. М. В. Ломоносова, Социол. фак., Дис. Совет Д 053.05.67. — М., 1997.
• Беляев А. Б. Социально-философская концепция Ю. Хабермаса: восприятие в российской социологии // Журнал социологии и социальной антропологии. — Том IV, 2001. — № 3.
• Дабосин П. С. «Критическая» теория общества и государства Ю. Хабермаса: Методол. аспект / Удмурт. гос. ун-т. — Ижевск : Изд-во Удмурт. гос. ун-та, 2001.
• Кусраев Б. Н. Коммуникативная рациональность Ю. Хабермаса: Дис. … канд. филос. наук : 09.00.13. — М., 2002.
• Плотников Н. [www.ruthenia.ru/logos/number/1999_08/1999_8_12.htm Власть аргумента и public relations: 70 лет Хабермасу] // Логос. — 1999. — № 8 (18).
• Соболева М. Е. [www.ruthenia.ru/logos/number/2002_02/07.htm К концепции философии языка Юргена Хабермаса] // Логос. — 2002. — № 2.
• Соболева М. Е. Универсальная прагматика Юргена Хабермаса // Соболева М. Е. Философия как «критика языка» в Германии. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005.
• Современная западная теоретическая социология: Реф. сб.: Вып.1. Юрген Хабермас. 1992.
• Тищенко П. Д. [ec-dejavu.net/e/Eugenics-2.html Новейшие биомедицинские технологии: Философско-антропологический анализ] [Анализ идей либеральной евгеники Ю. Хабермасом] // Вызов познанию: Стратегии развития науки в современном мире. — М.: Наука, 2004. — С. 309—332.
• Тавризян Г. М. «Актуальный» вариант «критической теории общества» // Вопросы философии. — 1976. — № 3.
• Фарман И. П. Социально-культурные проекты Юргена Хабермаса / Рос. акад. наук. Ин-т философии. — М.: ИФ РАН, 1999.
• Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1983. — С. 752—753.
• Фливберг Б. Хабермас и Фуко — теоретики гражданского общества / Пер. Н. В. Романовский // Социологические исследования — 2000. — № 2. — С. 127—136.
• Фурс В. Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. — Мн.: Экономпресс, 2000.
• Шачин С. В. Коммуникативная теория разума Юргена Хабермаса: Дис. … канд. филос. наук : 09.00.03. — СПб., 1996.
• Шульц В. Л. Философия Ю. Хабермаса / Рос. акад. наук, Ин-т соц.-полит. исслед. — М.: Наука, 2005.

На других языках

• Die Linke antwortet J. Habermas. — Fr/M., 1969.
• Rohrmoser G. Das Elend der kritischen Theorie. — Freiburg im Breisgau, 1970.
• Glaser W.R. Soziales und instrumentales Handein. Probleme der Technologie bei Arnold Gehien und Jürgen Habermas. — Stuttg., 1972.

Ссылки

• [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000197/st075.shtml О Хабермасе в сборнике История философии: Запад-Россия-Восток (книга четвёртая. Философия XX в.)]
• [www.politizdat.ru/author/14/ На сайте «Политиздата»]
• [archive.is/20130416210441/www.inosmi.ru/europe/20111128/178621730.html Миссия философа: спасти Евросоюз]
• [old.russ.ru/authors/habermas.html Публикации] в Русском журнале

Отрывок, характеризующий Хабермас, Юрген

– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.