Кондрашин, Виктор Викторович

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Виктор Викторович Кондрашин
член Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации — представитель от Законодательного Собрания Пензенской области V-го созыва
с 11 августа 2015 года
Предшественник:	Любовь Николаевна Глебова
Рождение:	4 августа 1961(1961-08-04) (62 года) Пенза, РСФСР
Партия:	Единая Россия
Учёная степень:	доктор исторических наук
Научная деятельность
Научная сфера:	история крестьянства России и СССР в XX веке, голод в СССР (1932—1933)
Место работы:	Пензенский государственный университет, историко-филологический факультет
Известен как:	крупный специалист по истории крестьянства и голода 1932—1933 гг. в СССР
Награды:

Виктор Викторович Кондрашин
Альма-матер:	ПГПУ им. В. Г. Белинского (1983)
Научный руководитель:	В. П. Данилов, Моше Левин

Ви́ктор Ви́кторович Кондра́шин (род. 4 августа 1961) — российский историк и политический деятель. Доктор исторических наук (2001), профессор (1997), почетный профессор ПГПУ (2008). Депутат Законодательного Собрания Пензенской области (с 2012 года). Член Совета Федерации РФ (с 2015 года) от законодательной власти Пензенской области.

Биография

Окончил Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г. Белинского (1983).

С 1999 года — заведующий кафедрой отечественной истории и методики преподавания истории исторического факультета Пензенского государственного педагогического университета им. В. Г. Белинского, с 2013 года — заведующий кафедрой истории России, краеведения и методики преподавания истории историко-филологического факультета Пензенского государственного университета. С 2016 г. - главный специалист Центра документальных публикаций Российского государственного архива социально-политической истории.

Живёт в Пензе.

Любимое время года: зима.

Любимое спортивное занятие: лыжи.

Любимое блюдо: зефир, пастила.

Любимый напиток: кока-кола.

Хобби: гитара.

Любимый исполнитель произведений на гитаре: Франси́ско Та́ррега.

Историческая личность, вызывающая восхищение: У.Черчиль..

Научная деятельность

Один из крупных современных российских специалистов по истории российского крестьянства в XX веке и голода 1932—1933 гг. в СССР.

В феврале 1992 г. после завершения обучения в очной аспирантуре Института российской истории РАН защитил кандидатскую диссертацию в ИРИ РАН на тему «Голод 1932—1933 гг. в деревне Поволжья» (научный руководитель В. П. Данилов). Затем работал научным сотрудником «Центра крестьяноведения» Московской высшей школы социальных и экономических наук, а с 1997 г. — в должности докторанта Института российской истории РАН, с 1998 по 2010 г. участник российско-британских проектов ИРИ РАН и МВШСЭН, организованных В. П. Даниловым, — «Крестьянская революция в России. 1902—1922 гг.», «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918—1939 гг.», «Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание. 1927—1939 гг.». Был одним из ответственных составителей и редакторов трёх томов документальной серии «Крестьянская революция в России»), 1-го тома серии «Трагедия советской деревни» и, соответственно, 1-го тома серии «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД».

После окончания аспирантуры участвовал в организации и осуществлении крупных международных проектов по истории советского крестьянства и истории Первой мировой войны с участием ученых из Японии, Австралии, Англии, Китая, США, Франции, Украины, Дании (российско-японского проекта с Токийским университетом «Современные российские и японские исследователи истории советского крестьянства ХХ века», международных проектов с Мельбурнским университетом Австралии и Университетом Назарбаева Казахстана по темам «Мировой голод ХХ века», «Голод в Казахстане начала 1930-х гг.», российско-украинских проектов, посвящённых голоду 1932—1933 гг. в СССР и крестьянскому повстанческому движению в России и на Украине в годы Гражданской войны (оба при поддержке РГНФ), международного проекта «Документальная история Пензенского края» и др.).

В 2001 г. защитил докторскую диссертацию по теме «Крестьянское движение в Поволжье в 1918—1922 гг.» в Самарском государственном университете (научный консультант В. П. Данилов).

С 2001 по 2005 г.– руководитель российско-японского научного проекта (с российской стороны) “История российского крестьянства в ХХ веке”, с 2006 по 2007 г. – руководитель российско-украинского проекта РГНФ–Национальной академии наук Украины (НАНУ): «Современная российская и украинская историография голода 1932 – 1933 гг. в СССР».

С 2008 по 2013 г. — научный руководитель международного проекта Федерального архивного агентства России «Голод в СССР. 1929—1934 гг.» с участием архивов Белоруссии и Казахстана, ученых из Франции, Австралии и Дании (ответственный редактор и ответственный составитель документальной серии). Опубликовано 4 тома сборников документов по теме проекта.

В 2008 г. привлекался МИДом РФ в качестве эксперта по вопросу противодействия фальсификации истории голода 1932—1933 гг. в СССР, был консультантом Федерального агентства РФ во время работы в Москве комиссии ПАСЕ по данной проблеме. Член редколлегий «Журнала российских и восточноевропейских исторических исследований» (фонд «Историческая память», Москва) и журнала «Центр и периферия» (НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республика Мордовия), главный редактор журнала «Известия высших учебных заведений. Поволжский регион». Занимал должность заместителя председателя специализированного докторского совета при Самарском государственном университете, был членом диссертационных советов при Пензенском государственном педагогическом университете имени В. Г. Белинского и Тамбовском государственном университете имени Г. Р. Державина.

С 1996 г. по темам своих научных исследований выступал с докладами на международных конференциях в США, Англии, Франции, Японии, Дании, Швеции, Италии, Германии, Китае, Украине, Казахстане.

В 2007 г. за научные заслуги решением Ученого Совета Пензенского государственного педагогического университета избран «Почетным профессором ПГПУ им. В. Г. Белинского». В 2009 г. решением независимого общественного совета «100 лучших вузов России» монография «Голод 1932—1933 годов: трагедия российской деревни» (М.: РОССПЭН, 2008) получила диплом лауреата и золотую медаль в номинации «Книга года».

В 2015г. профессор университета Тохоку (Япония).

Автор более 300 публикаций, в том числе изданных в Канаде, Японии, Германии, Украине, Италии, Франции и др. стран.

Член экспертного совета по историческим наукам ВАК Минобразования России, заместитель председателя экспертного совета по международным и целевым конкурсам РГНФ, эксперт РГНФ, РНФ.

Выступал с лекциями в университетах США, Италии, Японии и других стран.

Научный эксперт существовавшей в 2009—2012 годах Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России при президенте Российской Федерации.

Является противником теории голодомора как геноцида украинского народа, считая её «кощунственной и политически мотивированной». По его мнению, наступление голода было обусловлено комплексом причин, главной из которых была аграрная политика сталинского руководства. Голод 1932—1933 гг., по словам Кондрашина, — «общая трагедия народов СССР».

Политическая деятельность

14 октября 2012 года избран депутатом Законодательного Собрания Пензенской области пятого созыва от Пензенского регионального отделения политической партии «Единая Россия» (по партийным спискам).

11 августа 2015 года избран членом Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации — представителем от Законодательного Собрания Пензенской области.

Критика

Критике подверглась пояснительная записка В. В. Кондрашина к документальному трехтомнику «Голод в СССР. 1929—1934», в которой он указывал, что документы для этого сборника должны подбираться с таким расчётом, чтобы показать универсальный характер хлебозаготовок 1932 года, осуществляемый одними и теми же методами в кризисных регионах и трагедию всего советского крестьянства, без акцента на Украину. Историк Алексей Миллер назвал такой подход элементом „исторической политики“, которая ведет к «борьбе национальных историографий».

Историк Георгий Касьянов, признавая более солидную, по сравнению с его визави по проблеме голода 1932—1933 годов С. В. Кульчицким, источниковую и историографическую базу и более широкий интеллектуальный контекст исследования Кондрашина, указывал, на наличие не менее отчетливой, чем у его оппонентов, «политико-идеологической составляющей» и «явно неакадемической мотивации» в научной деятельности российского историка, которые проявляются, с одной стороны, в «просветительском и общественном мессианстве» (публикация обращений к украинским историкам с «аргументацией, которую трудно назвать академической»), с другой — в практических действиях наподобие вышеупомянутой практики подбора документов.

Основные работы

• Кондрашин В. В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918—1922 гг. — М., 2001. — 544 с.
• Кондрашин В. В., Пеннер Д. Голод: 1932—1933 годы в советской деревне (на материалах Поволжья, Дона и Кубани) — Самара — Пенза, 2002. — 432 с.
• Кондрашин В. В. Голод 1932—1933 гг. в российской деревне. — Пенза, 2003. — 366 с.
• Кондрашин В. В. Голод 1932—1933 годов. Трагедия российской деревни. — М., 2008. — 520 с.
• Кондрашин В. В. Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма. М., 2009. — 575 с.
• Современная российско-украинская историография голода 1932—1933 гг. в СССР / науч. ред. В. В. Кондрашин. М., 2011. — 471 с.
• Кондрашин В. В. Люди во времени: записки историка. Пенза — Саранск, 2012. — 552 с.
• Victor Kondrashine. La famine en URSS. 1929—1934. Paris: AEHREE, 2013. — 384 p.
• Кондрашин В. В. Хлебозаготовительная политика в годы первой пятилетки и её результаты (1929—1934 гг.). М., 2014. — 375 с.
• Голод в СССР. 1929—1934: В 3 т. Т. 1: 1929 — июль 1932: В 2 кн. Кн. 1 / Отв. составитель В. В. Кондрашин. М.: МФД, 2011. — 656 с. (Россия. ХХ век. Документы).
• Голод в СССР. 1929—1934: В 3 т. Т. 1: 1929 — июль 1932: В 2 кн. Кн. 2. / Отв. составитель В. В. Кондрашин. М.: МФД, 2011. — 560 с. (Россия. ХХ век. Документы).
• Голод в СССР. 1929—1934: В 3 т. Т. 2: Июль 1932 — июль 1933 / Отв. составитель В. В. Кондрашин. М.: МФД, 2012. — 912 с. (Россия. ХХ век. Документы).
• Голод в СССР. 1929—1934: В 3 т. Т. 3: Лето 1933—1934. Отв. составитель В. В. Кондрашин. М.: МФД, 2013. — 960 с. (Россия. ХХ век. Документы).
• Пензенская губерния в годы Первой Мировой войны. 1914 — март 1918: В 2 кн. Кн. 1: 1914—1916 / отв. сост. В. В. Кондрашин. — Прага: Vedecko vydavatelske centrum «Sociosfera-CZ», 2014. — 544 с. (Документальная история Пензенского края).
• Пензенская губерния в годы Первой Мировой войны. 1914 — март 1918: В 2 кн. Кн. 2: 1917 — март 1918 / отв. сост. В. В. Кондрашин. — Прага: Vedecko vydavatelske centrum «Sociosfera-CZ», 2014. — 596 с. (Документальная история Пензенского края).

Награды

• Национальная премия "Лучшие книги и издательства - 2015" за цикл работ по истории российского крестьянства
• В 1992–2008 гг. – лауреат грантов фондов Форда, Сороса, РГНФ и других за работы по аграрной истории России, Поволжья и Украины первой трети ХХ века.

Ссылки

•  [youtube.com/watch?v=IBu6Qfe5DbA Кондрашин В. В. Лекция «Голод 1932-1933 годов в СССР»]
• [dep_irkimpi.pnzgu.ru/page/21387 Биография В. В. Кондрашина на официальном сайте Пензенского государственного университета], ПГУ
• [scepsis.ru/library/id_459.html Кондрашин В. В. Голод 1932—1933 годов в деревнях Поволжья], «Вопросы истории», № 6, 1991. — С. 176—181.
• [izvestia.ru/news/319294 Лория Е. «Люди у нас такие голодные, что даже едят дохлую конину». «Известия» публикуют документы из архивов ФСБ о жертвах голода 1930-х годов в СССР], "Известия", 24.11.2006 г.
• [izvestia.ru/news/341984 Максимова Э. Историк Виктор Кондрашин: «Не Россия убивала Украину. Вождь — свой народ»],"Известия", 22.10.2008 г.
• [katyn.ru/forums/viewtopic.php?id=732 Интервью В. В. Кондрашина радиостанции «Эхо Москвы»], 20.07.2008 г.
• [www.echo.msk.ru/programs/staliname/540954-echo/ Интервью В. В. Кондрашина радиостанции «Эхо Москвы»], 20.09.2008 г.
• [www.rg.ru/2008/10/29/a277907.html Саванкова Н. Информационный голод. Российские историки намерены донести до Европарламента всю правду о голодоморе], «Российская газета», № 4782, 29.10.2008 г.
• [www.inosmi.ru/translation/241726.html О самом главном. Профессор Станислав Кульчицкий и его российский коллега Виктор Кондрашин: чем был Голодомор 1932—1933 годов?], «День» (Украина), 3.06.2008 г.
• [tv-express.ru/news_info/7931/ Издательские проекты Виктора Кондрашина и Ольги Суховой презентовали], пензенский телеканал «Экспресс», 01.11.2008 г.
• [atn.kharkov.ua/newsread.php?id=28803 В Харькове прошла Международная научно-практическая конференция «Голод в СССР 30-х годов»], kharkov.ua 21.11.2008 г.
• [www.rian.ru/society/20090225/163170651.html Голод 30-х годов был следствием сталинского режима — историки], РИА НОВОСТИ, 25.02.2009 г.
•  [youtube.com/watch?v=c2moWqGAgvo Разговор с Кондрашиным (часть 1)]

Отрывок, характеризующий Кондрашин, Виктор Викторович

При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!