Мария Джованна Савойская

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мария Джованна Батиста Савойско-Немурская
фр. Marie-Jeanne-Baptiste de Savoie-Nemours
итал. Maria Giovanna Battista di Savoia-Nemours
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Марии Джованны Батисты работы
Робера Нантейля, 1678</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Марии Джованны Батисты в замужестве</td></tr>

Герцогиня Савойская
20 мая 1665 — 12 июня 1675
(под именем Мария Джованна Батиста Савойская)
Предшественник: Франсуаза Мадлен Орлеанская
Преемник: Анна Мария Орлеанская
 
Вероисповедание: католицизм
Рождение: 11 апреля 1644(1644-04-11)
Париж, Франция
Смерть: 15 марта 1724(1724-03-15) (79 лет)
Палаццо Мадама, Турин, Савойское герцогство
Место погребения: Сакра ди Сан-Мишель, Сант-Амброджо-ди-Торино
Род: Савойский дом
Имя при рождении: Мария Жанна Батиста
Отец: Карл Амадей, герцог Немурский
Мать: Елизавета Вандомская
Супруг: Карл Эммануил II
Дети: Виктор Амадей II
 
Монограмма:

Мари́я Джова́нна Бати́ста Саво́йско-Нему́рская (фр. Marie-Jeanne-Baptiste de Savoie-Nemours, итал. Maria Giovanna Battista di Savoia-Nemours; 11 апреля 1644, Париж[1] — 15 марта 1724, Турин) — дочь герцога Немурского; в браке герцогиня Савойская; регент Савойи в годы малолетства сына.

После смерти отца Мария Джованна унаследовала обширные владения, которые сделали её желанной невестой. В 1662 году она обручилась с наследником герцога Лотарингского, однако брак так и не состоялся из-за Монмартрского договора[en]. В конечном итоге Мария Джованна стала женой Карла Эммануила II, герцога Савойского, в браке с которым родился единственный ребёнок — сын Виктор-Амадей II. При рождении Мария Джованна именовалась на французский манер Марией Жанной, однако после переезда в Савойю имя было итальянизировано. В годы регентства при сыне активно занималась строительством и реконструкцией дворцов и церквей, а также налаживала отношения с другими государствами. В 1684 году Мария Джованна организовала брак сына с французской принцессой Анной Марией Орлеанской и вскоре после этого была удалена от двора в резиденцию Палаццо Мадама, где и скончалась в 1724 году.

Среди внуков и правнуков Марии Джованны были король Франции, два короля Испании и король Сардинии.





Происхождение и ранние годы

Мария Жанна Батиста родилась в резиденции герцогов Немурских в Париже и стала первым ребёнком в семье Карла Амадея, 6-го герцога Немурского, и Елизаветы Бурбон-Вандомской[2]. По материнской линии девочка была правнучкой короля Франции Генриха IV и его фаворитки Габриэль д’Эстре; их сын Сезар де Вандом, дед Марии Жанны, носил титул Légitimé de France («узаконенное дитя Франции»)[3]. Принцесса приходилась родственницей не только королю Людовику XIV, но и большинству католических королевских семей того времени. По отцовской линии Мария Жанна принадлежала к младшей ветви Савойского дома, осевшей во Франции в XVI веке[4]. Вместе с Марией Жанной воспитывалась её младшая сестра Мария Франциска, мадмуазель де Омаль, родившаяся в 1646 году; кроме Марии Франциски и Марии Жанны в семье было трое сыновей и дочь, умершие во время или вскоре после рождения. Мария Жанна вплоть до заключения брака именовалась мадмуазель де Немур. В молодости Мария Жанна часто посещала салон знаменитой мадам де Лафайет, которая позже в переписке представила девушку мадам де Севинье. Оба этих знакомства позволили Марии Жанне лучше понять французский двор во время её регентства[5].

В 1652 году отец Марии Жанны был убит на дуэли собственным шурином Франсуа де Бофором[6]. В течение последующих нескольких лет она и её родные находились под опекой брата Карла Амадея, Анри[en], который унаследовал титул герцога; сама Мария Жанна унаследовала многие владения её отца. После смерти Анри в 1659 году герцогство Немурское вернулось к короне, но Мария Жанна сохранила за собой наследственные имения[1]. Кроме того, Елизавета Вандомская получала помощь от своей семьи, в частности от матери Франсуазы Лотарингской[7].

Брачные планы

Семья Марии Жанны желала брачного союза с Карлом Эммануилом II, герцогом Савойским, сыном Кристины Французской, которой Мария Жанна приходилась внучатой племянницей. В 1659 году Кристина вызвала принцессу вместе с сестрой и матерью в Турин для личного знакомства[8]. Карл Эммануил проявили живой интерес к девушке как к потенциальной жене. Впрочем, его мать была предупреждена кардиналом Мазарини об амбициозном характере принцессы, что заставило Кристину отклонить это предложение о браке[9]. В конце концов, Кристина организовала помолвку между сыном и Франсуазой Мадлен Орлеанской, которая смогла доказать, что будет послушна свекрови. Свадьба состоялась в 1663 году[10].

Вернувшись во Францию, мадмуазель де Немур привлекла внимание Карла Леопольда, сына и наследника герцога Лотарингского[11]. Ранее её руки просил португальский двор, однако после некоторых раздумий принцесса отказалась[12]. Положение Карла было схоже с положением герцога Савойского; к тому же такой брак вполне устраивал мать Марии Жанны. 4 февраля 1662 года состоялось обручение. Этот союз был популярен при французском дворе и поддерживался матерью короля королевой Анной. Однако через два дня после подписания Монмартрского договора[en] герцогства Лотарингия и Бар были переданы Людовику XIV. Договор оставил герцога Лотарингского безземельным и заставил его постоянно прибывать при дворе. В результате Карл отказался от брака, аннулировав обручение[13].

Герцогиня Савойская

27 декабря 1663 года в Турине умерла Кристина Французская; 14 января следующего года умерла её невестка Франсуаза Мадлен Орлеанская[13]. Карл Эммануил II остался без жены и наследника[6]. В невесты ему была предложена любая из сестёр Франсуазы Мадлен, но ни одна из них не устраивала герцога Савойского. Стало ясно, что Карл Эммануил II желает брака с Марией Жанной, которая была членом его собственного дома[14]. Людовик XIV поддержал желание герцога. Ранее Карл Эммануил получил предложение о браке с Марианной Австрийской; опасаясь потери влияния в герцогстве король Людовик посоветовал герцогу дать отказ[15]. Переговоры с семьёй Марии Жанны продолжались более года прежде, чем девушка прибыла в Анси, где 1 мая 1665 года вместе с бабушкой Франсуазой Лотарингской встретила своего будущего мужа[16]. Грандиозная свадьба состоялась 20 мая того же года[17] в замке Валентино. В приданое Марии Жанны вошли провинции Женевуа[fr] и Фосиньи[fr], а также Бофор[18].

В Савойе принцессу стали называть на итальянский манер Марией Джованной Батистой; кроме того она стала известна по негласному титулу Мадам Реале, который произошёл от французского титула Мадам Руаяль, дававшегося старшей дочери монарха. В конце жизни так предпочитала называть себя и Кристина Французская[17]. Марию Джованну при савойском дворе считали привлекательной и умной женщиной[19]. Через год после свадьбы 21-летняя герцогиня Савойская родила сына, которого назвали в честь савойского деда Виктором Амадеем[20]. В том же году сестра Марии Джованны, Мария Франциска, вышла замуж за португальского короля Афонсу VI[6]. Несмотря на огромные расстояния между ними сёстры оставались близки всю жизнь. До смерти мужа Мария Джованна играла незначительную роль в политике. Её муж проводил различные улучшения в королевских резиденциях и оставил прекрасное архитектурное наследие в Савойе. Мария Джованна и Карл Эммануил II также заказали строительство нескольких церквей в Турине[21].

Совместная жизнь супругов не была безоблачной: Карл Эммануил имел множество любовниц и внебрачных детей, которых Мария Джованна была обязана игнорировать. В 1672 году Гортензия Манчини, сбежавшая от мужа, попросила и получила защиты у герцога Савойского[22]. К большому огорчению Марии Джованны Гортензия стала постоянной любовницей её мужа и получила в своё распоряжение шато-де-Шамбери. Герцогиня не могла вернуть Шамбери до самой смерти мужа[23]. 12 июня 1675 года Карл Эммануил внезапно умер в Турине в возрасте сорока лет после нескольких приступов лихорадки, сопровождавшейся судорогами[24]. На смертном одре Карл Эммануил назвал свою жену регентом Савойи при его сыне и наследнике[20].

Регентство

Став регентом при своём одиннадцатилетнем сыне, Мария Джованна приняла свои новые обязанности с большим энтузиазмом и амбициями. Она продолжила работу мужа по реконструкции савойского имущества, поддерживала строительные проекты, художественные организаций и образовательные учреждения[25]. Вдовствующая герцогиня поддерживала работу Алессандро Страделла, взяв его под защиту, когда он бежал в Турин из Венеции[26]. Она также продолжила финансировать и поддерживать работу Гварино Гварини, расписавшего во время регентства часовню Туринской плащаницы и здание Иезуитского колледжа[25]. Мария Джованна также планировала работы по расширению Турина вниз по реке По[27]. Она попыталась открыть университет в Шамбери, но успеха не достигла[28].

Мария Джованна сделала многое, чтобы поддерживать связи с могущественным соседом Савойи — Францией, которая была одновременно союзником герцогини и её семьёй. Марию Джованну критиковали за слишком большое желание сохранить власть, для чего она готова была стать марионеткой Людовика XIV[29]. Однако она также работала над поддержанием и развитием отношений с королевскими дворами Испании, Англии и других стран[30].

Отношения с сыном у Марии Джованны были всегда напряжёнными из-за её стремления сохранить власть в своих руках[31]. Кроме того, герцогиня тратила много времени на управление герцогством; на сына же времени у неё почти не оставалось[23]. Тем не менее, Мария Джованна держала сына под пристальным вниманием, чтобы убедиться, что он не будет пытаться забрать у неё власть. Несмотря на плохие отношения с сыном, она открыто содержала любовников при дворе: в возрасте тридцати трёх лет она имела близкие отношения с графом Сен-Морис, который был на десять лет младше неё. Их отношения продлились около четырёх лет, затем семья Мориса впала в немилость и покинула Турин из-за дипломатического провала отца семейства[31][32].

К 1677 году Мария Джованна стала подыскивать невесту для сына, который через три года должен был достигнуть совершеннолетия. Популярными кандидатками стали Мария Антония Австрийская, португальская племянница герцогини, Мария София Нейбургская и Анна Мария Орлеанская[33]. Сначала Мария Джованна встретилась с сестрой в Лиссабоне, чья единственная дочь инфанта Изабелла Луиза[34] была наследницей короля Педру II. Законы Португалии гласили, что наследница престола должна оставаться в стране и выйти замуж за родственника. Мария Джованна стала вести переговоры с Португалией, чтобы женить сына на её наследнице[35]. Такой весьма престижный брак позволил бы Марии Джованне оставить контроль над Савойей в своих руках, в то время как Виктор Амадей II должен был жить в Португалии. Однако против этого союза выступило большинство политиков; Виктор Амадей уговорил мать отложить брак на два года[36].

Мария Джованна стала рассматривать тосканское предложение о браке с Анной Марией Луизой Медичи[37]. Переговоры скрывались от Франции. Этот вариант брака был популярен в герцогстве, поскольку давал мощного союзника в Италии, и даже был одобрен Виктором Амадеем. Однако переговоры не увенчались успехом[38].

Официально регентство Марии Джованны завершилось в 1680 году, хотя реальная власть оставалась в её руках до 1684 года[39]. Людовик XIV стремился поддержать своё и без того немалое влияние в Савойе и предложил брачный союз Виктора Амадея со своей племянницей Анной Марией Орлеанской, дочерью Филиппа I, герцога Орлеанского, и его первой жены Генриетты Английской. Виктор Амадей дал согласие на брак, который состоялся 6 мая 1684 года[40].

Дальнейшая жизнь

В начале 1684 года Виктор Амадей II окончательно забрал власть над герцогством в свои руки и решил лишить мать любого влияния при дворе[31], выслав её в Палаццо Мадама[41]. Палаццо Мадама был домом Кристины Французской во вдовстве, а при Марии Джованна был расширен под руководством Филиппо Юварра, фаворита её сына[42].

В 1686 году Мария Джованна продала Омальское герцогство Луи Огюсту де Бурбону, внебрачному сыну Людовика XIV от мадам де Монтеспан. Омаль был личной собственностью Марии Джованны, унаследованной ею после смерти отца. Мария Джованна также стала последней графиней Женевы, которая после её смерти перешла к Савойскому герцогству[43].

В браке Виктора Амадея и Анны Марии родилось 9 детей (троё мёртворождённых, одна дочь и один сын умерли в детстве и младенчестве соответственно), четверо из которых имели потомство. Мария Джованна стала крёстной матерью своей старшей внучки Марии Аделаиды[44]. С Анной Марией у вдовствующей герцогиней сложились хорошие отношения[45]. Кроме того, близка она была и с внучками Марией Аделаидой и Марией Луизой, которые еженедельно навещали бабушку в Палаццо Мадама[44]. Мария Аделаида в частности вела регулярную переписку с бабушкой после 1696 года, когда юная принцесса вышла замуж за Людовик, герцога Бургундского[46]. Мария Луиза стала женой брата герцога Бургундского, испанского короля Филиппа V[47]. Мария Аделаида, к великому огорчению бабушки, умерла в Версале от кори в 1712 году[48]. Два этих престижных брака были организованы Людовиком XIV, чтобы привлечь Савойю на свою сторону в Войне за испанское наследство. В ходе войны Мария Джованна вместе с внуками бежала в Геную[49] и была вынуждена продать свои драгоценности, чтобы поддержать семью во время осады Турина в 1706 году[50].

Благодаря Утрехтскому мирному договору 1713 года сын Марии Джованны получил Королевство Сицилию[51]. Карл Амадей был коронован в Кафедральном соборе Палермо в декабре 1713 года. Виктор Амадей поручил матери поддерживать правительство в его отсутствие, однако она отказалась и регентом стал её внук Виктор Амадей, принц Пьемонта[en][52].

Несколько месяцев спустя савойский двор узнал о смерти Марии Луизы, произошедшей в феврале 1714 года; в марте следующего года от оспы скончался принц Пьемонта. Три смерти, произошедшие в течение последних четырёх лет сблизили мать и сына. Со смертью Виктора Амадея-младшего наследником отца стал другой внук Марии Джованны — Карл Эммануил[41].

Мария Джованна скончалась в марте 1724 года в Палаццо Мадама чуть меньше, чем за месяц до своего восьмидесятилетия[53].

Генеалогия

Предки Марии Джованны Батисты Савойско-Немурской
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
16. Филипп I Савойский[it]
 
 
 
 
 
 
 
8. Жак Савойский, герцог Немурский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
17. Шарлотта де Лонгвиль
 
 
 
 
 
 
 
4. Генрих Савойский[it], герцог Немурский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18. Эрколе II д’Эсте, герцог Феррары, Модены и Реджио
 
 
 
 
 
 
 
9. Анна д’Эсте
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19. Рене Французская, герцогиня Шартрская и Монтаржи
 
 
 
 
 
 
 
2. Карл Амадей Савойский[it], герцог Немурский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
20. Клод II, герцог Омальский
 
 
 
 
 
 
 
10. Карл де Гиз, герцог Омальский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
21. Луиза де Брезе
 
 
 
 
 
 
 
5. Анна Омальская[it]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
22. Рене II Лотарингский, макиз д’Эльбёф
 
 
 
 
 
 
 
11. Мария Лотарингская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
23. Луиза де Рьё
 
 
 
 
 
 
 
1. Мария Джованна Батиста
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Антуан де Бурбон, герцог де Вандом
 
 
 
 
 
 
 
12. Генрих IV
король Франции и Наварры
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Иоанна III
королева Наварры
 
 
 
 
 
 
 
6. Сезар де Бурбон, герцог де Вандом
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Антуан д’Эстре[fr], маркиз де Кёвр
 
 
 
 
 
 
 
13. Габриэль д’Эстре
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
27. Франсуаза Бабу де ла Бурдезьер[fr]
 
 
 
 
 
 
 
3. Елизавета де Бурбон-Вандомская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
28. Николя Лотарингский, герцог де Меркёр
 
 
 
 
 
 
 
14. Филипп Эммануэль Лотарингский, герцог де Меркёр[fr]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
29. Джованна Савойская
 
 
 
 
 
 
 
7. Франсуаза Лотарингская[fr]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
30. Себастьен де Люксембург-Мартиг
 
 
 
 
 
 
 
15. Мария де Люксембург-Мартиг
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
31. Мария де Бокер[fr]
 
 
 
 
 
 

Напишите отзыв о статье "Мария Джованна Савойская"

Примечания

  1. 1 2 Oresko, 2004, p. 17.
  2. Quatrime, 2009, p. 431.
  3. Fraser, 2007, p. 293.
  4. Hatton, 1997, p. 334.
  5. Oresko, 2004, pp. 31—32.
  6. 1 2 3 Pitts, 2000, p. 172.
  7. Oresko, 2004, p. 19.
  8. Oresko, 2004, pp. 19—20.
  9. Oresko, 2004, p. 20.
  10. Williams, 1909, p. 7.
  11. Oresko, 2004, p. 22.
  12. Hahn, 1971, p. 105.
  13. 1 2 Oresko, 2004, p. 21.
  14. Hatton, 1997, p. 332.
  15. Hatton, 1997, p. 333.
  16. Oresko, 2004, pp. 21—22.
  17. 1 2 Oresko, 2004, p. 23.
  18. Cochrane-Baillie Nobili-Vitelleschi, 1905, p. 66.
  19. Hahn, 1971, p. 101.
  20. 1 2 Symcox, 1983, p. 69.
  21. Frézet, 1827, p. 579.
  22. Oresko, 2004, p. 25.
  23. 1 2 Oresko, 2004, p. 26.
  24. Frézet, 1827, p. 594.
  25. 1 2 Oresko, 2004, pp. 28—31.
  26. Oresko, 2004, p. 24.
  27. Oresko, 2004, p. 29.
  28. Oresko, 2004, p. 31.
  29. Oresko, 2004, p. 32.
  30. Oresko, 2004, p. 33.
  31. 1 2 3 Symcox, 1983, p. 70.
  32. Oresko, 2004, pp. 33—34.
  33. Williams, 1909, p. 13.
  34. Symcox, 1983, p. 81.
  35. Williams, 1909, p. 9.
  36. Symcox, 1983, p. 82.
  37. Williams, 1909, p. 12.
  38. Williams, 1909, p. 23.
  39. Storrs, 2000, p. 11.
  40. Williams, 1909, p. 17.
  41. 1 2 Oresko, 2004, p. 41.
  42. Oresko, 2004, pp. 28, 41—44.
  43. Frézet, 1827, p. 546.
  44. 1 2 Williams, 1909, p. 35.
  45. Oresko, 2004, p. 39.
  46. Oresko, 2004, pp. 39—40.
  47. Kamen, 2001, p. 11.
  48. Fraser, 2007, p. 363.
  49. Storrs, 2000, p. 275.
  50. Storrs, 2000, p. 97.
  51. Storrs, 2000, p. 160.
  52. Oresko, 2004, p. 40.
  53. Symcox, 1983, p. 227.

Литература

  • Cochrane-Baillie Nobili-Vitelleschi, Amy Augusta Frederica Annabella (marchesa). The romance of Savoy, Victor Amadeus II and his Stuart bride. — Hutchinson & co., 1905. — Т. I. — P. 488, 497.
  • Fraser, Antonia. [books.google.ru/books?id=dRdGPgAACAAJ Love and Louis XIV: The Women in the Life of the Sun King]. — Phoenix, 2007. — 470 p. — ISBN 0753822938, 9780753822937.
  • Frézet, Jean. [books.google.ru/books?id=qho5AAAAcAAJ Histoire de la maison de Savoie]. — Alliana et Paravia, 1827. — Т. 2. — 590 p.
  • Hahn, Emily. [books.google.ru/books?id=ZWtn3BSXX0wC Love Conquers Nothing: A Glandular History of Civilization]. — Books for Libraries Press, 1971. — 315 p. — ISBN 083698062X, 9780836980622.
  • Hatton, Ragnhild Marie. [books.google.ru/books?id=kfXtdrD6kVIC Royal and Republican Sovereignty in Early Modern Europe: Essays in Memory of Ragnhild Hatton] / Oresko, Robert; Gibbs, G. C.. — Cambridge University Press, 1997. — 671 p. — ISBN 0521419107, 9780521419109.
  • Kamen, Henry. [books.google.ru/books?id=htkqJr0SThsC Philip V of Spain: The King who Reigned Twice]. — Yale University Press, 2001. — 277 p. — ISBN 0300087187, 9780300087185.
  • Oresko, Robert. Maria Giovanna Battista of Savoy-Nemours (1644-1724): daughter, consort, and Regent of Savoy // [books.google.ru/books?id=QORvlXsmsYQC Queenship in Europe 1660-1815: The Role of the Consort] / Clarissa Campbell Orr. — Cambridge University Press, 2004. — P. 16—55. — 419 p. — ISBN 0521814227, 9780521814225.
  • Pitts, Vincent Joseph. [books.google.ru/books?id=G_6lL1gPvCcC La Grande Mademoiselle at the Court of France: 1627-1693]. — The Johns Hopkins University Press, 2000. — 367 p. — ISBN 0801864666, 9780801864667.
  • Quatrime, Tome. [books.google.ru/books?id=dpB9nJIRa4kC Les Anciennes Maisons de Paris Sous Napoléon III]. — BiblioBazaar, 2009. — 646 p. — ISBN 1115279084, 9781115279086.
  • Storrs, Christopher. [books.google.ru/books?id=iivJoAEACAAJ War, Diplomacy and the Rise of Savoy, 1690-1720]. — Cambridge University Press, 2000. — P. 364. — ISBN 0521551463, 9780521551465.
  • Symcox, Geoffrey. [books.google.ru/books?id=WSaUCA1HzroC Victor Amadeus II: Absolutism in the Savoyard State, 1675-1730]. — University of California Press, 1983. — 272 p. — ISBN 0520049748, 9780520049741.
  • Williams, Hugh Noel. [books.google.ru/books?id=-L1CAAAAYAAJ A Rose of Savoy: Marie Adélaïde of Savoy, Duchesse de Bourgogne, Mother of Louis XV]. — Charles Scribner's Sons, 1909. — 478 p.

Отрывок, характеризующий Мария Джованна Савойская

– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.