Московский международный кинофестиваль 1935
Поделись знанием:
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
 |
Для этой статьи не заполнен шаблон-карточка {{Кинофестиваль}}. Вы можете помочь проекту, добавив его.
|
Московский кинофестиваль 1935 года (или Советский Кинофестиваль в Москве) — первый международный кинематографический смотр в СССР. Прошёл с 21 февраля по 1 марта 1935 года в Москве и является, таким образом, вторым старейшим киноконкурсом мира после Венецианского фестиваля, впервые проведённого в 1932 году. Участвовали 9 стран[1]: Великобритания, Венгрия, Италия, Китай, Польша, СССР, США, Франция, Чехословакия[2]. Официально считается предшественником Московского международного фестиваля, однако нумерацию послевоенных конкурсов решено было вести с номера I — I Московский международный кинофестиваль 1959 года[3].
Предыстория
В 1934 году организаторы Венецианского кинофестиваля включили в свою конкурсную программу сразу несколько советских фильмов: «Весёлые ребята» (режиссёр Григорий Александров), «Гроза» (Владимир Петров), «Окраина» (режиссёр Борис Барнет), «Три песни о Ленине» (режиссёр Дзига Вертов). По итогам смотра кинематографистам СССР был вручён главный приз, который в тот период носил название «Кубок Муссолини» (итал. Coppa Mussolini). Из-за идеологического неприятия двух разных политических режимов возникла двусмысленная ситуация. В Москве появился план проведения собственного кинофестиваля (других конкурсов ещё не существовало), чтобы советские фильмы получали премии с «правильным» социальным названием. Кроме того, свободная демонстрация в СССР последних киноновинок могла стать хорошим аргументом в идеологическом противостоянии[3]. 21 февраля 1935 года показом фильма «Чапаев» в кинотеатре «Ударник» открылся Московский международный кинофестиваль.
Жюри
Председателем жюри стал Сергей Эйзенштейн. В состав жюри входили Всеволод Пудовкин, Александр Довженко, представитель французской семьи изобретателей и изготовителей киноаппаратуры Анри Дебри и другие.
Фильмы-участники
На фестиваль было заявлено 65 фильмов. Комиссия ГУКФ (Главного Управления КиноФотопромышленности) отобрала из них 26 фильмов.
В советскую программу были включены звуковые фильмы:
(в алфавитном порядке)
- Авиамарш (документальный, короткометражный) / режиссёр Михаил Кауфман
- Горячие денёчки / режиссёры Александр Зархи, Иосиф Хейфиц
- Крестьяне / режиссёр Фридрих Эрмлер
- Лётчики / режиссёр Юлий Райзман
- Любовь и ненависть / режиссёр Альберт Гендельштейн
- Новый Гулливер / режиссёр Александр Птушко
- Чапаев / режиссёры Братья Васильевы
- Частная жизнь Петра Виноградова / режиссёр Александр Мачерет
- Юность Максима / режиссёры Григорий Козинцев, Леонид Трауберг
Международная программа включала:
(в алфавитном порядке стран-участниц и переведённых на русский язык названий)
- Эвер Грин / Evergreen / Великобритания / режиссёр Виктор Сэвилл
- Частная жизнь Генриха VIII / The Private Life Of Henry VIII / Великобритания / режиссёр Александр Корда
- Петер / Peter / Венгрия, США, Австрия / режиссёр Генри Костер
- 1860 / 1860 / Италия / режиссёр Алессандро Блазетти
- Песнь рыбака / Китай / режиссёр Цай Чушэн
- Молодой лес / Młody las / Польша / режиссёр Юзеф Лейтес
- Вива Вилья! / en:Viva Villa! / США / режиссёр Джек Конуэй
- Клеопатра / Cleopatra / США / режиссёр Сесиль Демилль
- Лавка древностей / The Old Curiosity Shop / США / режиссёр Томас Бентли
- Маленькие женщины / Little Women / США / режиссёр Джордж Кьюкор
- Три поросёнка / [Three Little Pigs / США / The Walt Disney Company
- Мария Шапделен / Maria Chapdelaine / Франция / режиссёр Жюльен Дювивье
- Последний миллиардер / Le Dernier milliardaire / Франция / режиссёр Рене Клер
- Эй, ухнем! / Hej rup! / Чехословакия / режиссёр Мартин Фрич
Награды
- Главный приз — Большой серебряный кубок, — вручён киностудии «Ленфильм» за кинокартины «Чапаев», «Юность Максима» и «Крестьяне», как «утверждающие реалистический стиль советской кинематографии и сочетающие идейную глубину, жизненную правдивость и простоту с высоким качеством режиссёрского мастерства, актёрской игры и операторской работы»[1].
- Вторая премия — Малый серебряный кубок, — вручена французскому режиссёру Рене Клеру за фильм «Последний миллиардер».
- Третья премия (также малый серебряный кубок) — The Walt Disney Company «за художественные мультипликационные фильмы, являющиеся высоким образцом мастерства»[4].
Кроме того, награждены:
- Чарльз Лоутон (заглавная роль в исторической драме «Частная жизнь Генриха VIII») — лучший актёр;
- комедия «Петер» — почётным дипломом картине, «соединяющей занимательный сюжет четко сконструированного сценария с высоким актёрским мастерством»[5];
- киноповесть «Лётчики» и анимационно-игровая комедия «Новый Гулливер» — почётная грамота студии «Мосфильм» за обе работы;
- историческая драма «1860» — особое упоминание фестиваля, как попытка «отобразить на экране великие эпизоды истории итальянского народа»[5].
Напишите отзыв о статье "Московский международный кинофестиваль 1935"
Примечания
- ↑ 1 2 Пиотровский А. И., стр. 475.
- ↑ Указание в большинстве современных источников 19 или 20 стран участниц является ошибочным. В них упоминаются все страны, которые подавали заявки на участие в фестивале.
- ↑ 1 2 [ria.ru/spravka/20100617/246536606.html Первый Московский кинофестиваль 1935 года. Справка.] (рус.). РИА Новости (15.06.2010). Проверено 8 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CP4FrBdT Архивировано из первоисточника 24 ноября 2012].
- ↑ [www.disney.ru/DisneyCMS/Content/History/Events/03.jsp Дисней. История в России.] (рус.)
- ↑ 1 2 Пиотровский А. И., стр. 476.
Литература
- Пиотровский А. И. Международный смотр кинематографии (К итогам кинофестиваля в Москве) // [www.teatr-lib.ru/Library/Piotrovsky/Teatr_Kino_Zhizn/#_te0010424 Театр. Кино. Жизнь] / Сост. и подгот. текста Акимова А. А., общ. ред. Добин Е. С.. — Л.: Искусство, 1969. — 511 с.
Ссылки
| ||||||||||
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Пиотровский А. И., стр. 475, Пиотровский А. И., стр. 476 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Московский международный кинофестиваль 1935
– Прикажите посадить, ради Бога.– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
