Одоевские
Поделись знанием:
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
| Одоевские | |
| | |
|
Описание герба: см. текст | |
| Том и лист Общего гербовника: |
I, 4 |
|---|---|
| Титул: | |
| Период существования рода: |
С XV века по 1869 г. |
Подданство: | |
 Великое княжество Литовское
| |
 Великое княжество Московское
| |
 Царство Русское
| |
 Российская империя
| |
Эта статья — о дворянском роде. О носителях фамилии см. Одоевский.
Одо́евские — угасший в 1869 году русский княжеский род, ветвь князей Новосильских, происходящих из князей черниговских. Согласно родословным сказкам старшие среди верховских князей.
Вехи истории
Князь Роман Семёнович Новосильский (XIII колено от Рюрика[1]) в 1375 году из-за разорения города татарами перенёс столицу из Новосиля в Одоев, но именовался по-прежнему новосильским князем. После его смерти из Новосильского княжества выделяется собственно Одоевское княжество. Первым Одоеским удельным князем был Юрий Романович Чёрный. До конца XV века спорили с воротынскими князьями, происходящими от Льва Романовича, о старшинстве среди Новосильской ветви. С 1425 года на основе договоров (докончаний) Одоевские находятся на службе в Литве, хотя и сохраняют полную княжескую власть внутри Одоевского княжества. По миру 1494 года Одоевские князья отложились от Литвы и признали над собой власть великого князя московского Иоанна III Васильевича. От рода Одоевских происходит род князей Белёвских.
Герб князей Одоевских внесён в «Общий гербовик», часть I, страница 4. Высочайшим указом 30.06.1878 Н. Н. Маслову дозволено присоединить к своей фамилии и гербу фамилию, герб и титул угасшего рода князей Одоевских, из которого происходила его мать, и именоваться князем Одоевским-Масловым.
Описание герба
Родовой герб производен от герба Чернигова. В щите, имеющем золотое поле, изображён чёрный орёл с золотой короной на голове и распростёртыми крыльями, держащий в лапах позолоченный крест. Щит покрыт мантией и шапкой, принадлежащих княжескому достоинству.[2]
Персоналии
- Семён Юрьевич (князь одоевский) (? — 1473) — удельный князь, первым из верховских князей перешедший из Литвы со своим уделом в Россию и ставший родоначальником Одоевских[3]
- Одоевский, Иван Семёнович (? — после 1508) — воевода конца XV — начала XVI веков
- Одоевский, Роман Иванович (? — 1552) — воевода второй четверти XVI века
- Одоевский, Никита Романович (? — 1573) — московский боярин, воевода и опричник
- Одоевский, Михаил Никитич (? — 1590) — воевода
- Одоевский, Юрий Михайлович (? — 1685) — наместник в Рязани, боярин, новгородский воевода[4]
- Одоевский, Василий Юрьевич (1673 — ?) — руководитель Оружейной палаты и Конюшенной казны
- Одоевская, София Васильевна (1724—177х) — княжна, позднее — баронесса Лилиенфельд[5]; фрейлина, затем статс-дама императорского Двора
- Одоевский, Иван Васильевич (1710—1768) — князь, действительный тайный советник, сенатор, президент Вотчинной коллегии
- Одоевский, Сергей Иванович (1743—1811) — полковник
- Одоевский, Иван Сергеевич (1769—1839) — генерал-майор, участник наполеоновских войн
- Одоевский, Александр Иванович (1802—1839) — русский поэт, декабрист
- Одоевский, Фёдор Сергеевич
- Одоевский, Владимир Фёдорович (1803—1869) — писатель, философ, педагог, музыкальный критик; на нём прекратилась фамилия князей Одоевских
- Одоевский, Иван Сергеевич (1769—1839) — генерал-майор, участник наполеоновских войн
- Одоевский, Михаил Юрьевич
- Одоевский, Пётр Михайлович — генерал-майор
- Одоевский, Иван Михайлович (1702—1775) — действительный статский советник, президент Вотчинной коллегии
- Одоевский, Пётр Иванович (1740—1826) — полковник, московский благотворитель
- Одоевский, Василий Юрьевич (1673 — ?) — руководитель Оружейной палаты и Конюшенной казны
- Одоевский, Иван Никитич Большой (? — 1616) — русский боярин, новгородский воевода в Смутное время
- Одоевский, Никита Иванович (? — 1689) — государственный и военный деятель при царе Фёдоре Алексеевиче
- Одоевский, Михаил Никитич (? — 1652) — князь, стольник царя Алексея Михайловича
- Одоевский, Фёдор Никитич (? — 1656) — боярин и воевода
- Одоевский, Василий Фёдорович (? — 1686) — кравчий и боярин; дворецкий
- Одоевский, Алексей Никитич (? — 1655) — князь, стольник царя Алексея Михайловича[6]
- Одоевский, Яков Никитич (? — 1697) — боярин и воевода, первый судья в Аптекарском приказе[7]
- Одоевский, Иван Никитич Меньшой (? — 1629) — боярин и воевода, участник Русско-польской войны 1605—1618 годов
- Одоевский, Михаил Никитич (? — 1590) — воевода
- Одоевский, Фёдор Иванович Меньшой (? — 1547) — боярин и воевода
- Одоевский, Роман Иванович (? — 1552) — воевода второй четверти XVI века
- Одоевский, Василий Семёнович (? — 1534) — боярин и воевода
- Одоевский, Семён Васильевич(? — после 1543) — князь, боярин и воевода
- Одоевский, Даниил Семёнович — воевода в Мценске, Козельске, Калуге, Болхове, Одоеве, Туле[8]
- Одоевский, Пётр Семёнович — воевода конца XV — начала XVI веков
- Одоевский, Иван Семёнович (? — после 1508) — воевода конца XV — начала XVI веков
Напишите отзыв о статье "Одоевские"
Примечания
- ↑ По «Родословной» П. Долгорукова
- ↑ [gerbovnik.ru/arms/4.html Общий Гербовник дворянских родов Всероссийской Империи]
- ↑ Его племянник Фёдор Иванович, не оставил потомства.
- ↑ Кроме четырёх сыновей имел дочь, Евдокию (1675—16.04.1729), выданную замуж за М. В. Долгорукова.
- ↑ Вышла замуж за императорского камергера, молодого офицера для особых дипломатических поручений при Императрице — барона Карла Лилиенфельда. Оба попадут в немилость у новой императрицы Елизаветы Петровны.
- ↑ Его дочь, Феодосья Алексеевна (ум. 25 августа 1677), была первой женой И. Г. Куракина.
- ↑ Имел двух дочерей, Анну и Домну. Анна Яковлевна (ум. 1750) была замужем за князем Д. М. Голицыным.
- ↑ Вместе с супругой устроил в Лихвине Афанасьевский женский монастырь, в котором начальницами из рода Одоевских известны: в 1625 году — старица Аполлинария, в 1685 году — игуменья Матрёна.
Ссылки
- Одоевские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.russianfamily.ru/o/ Одоевские — княжеский род]
- Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Карла Вингебера, 1854. — Т. 1. — С. 46.
- История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 41-44. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7. [www.russianfamily.ru/o/odoevskii.html]
- Gajl T. [gajl.wielcy.pl/herby_nazwiska.php?lang=en&herb=odojewski Polish Armorial Middle Ages to 20th Century]. — Gdańsk: L&L, 2007. — ISBN 978-83-60597-10-1. (польск.)
| ||||||
Отрывок, характеризующий Одоевские
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Категории:
- Дворянские роды по алфавиту
- Дворянские роды России литовского происхождения
- Дворянство Великого княжества Литовского
- Дворянские роды России по алфавиту
- Дворянские роды Московского княжества
- Дворянские роды Русского царства
- Дворянские роды Российской империи
- Князья черниговские
- Княжеские роды России (Рюриковичи)
- Одоевские
