Ортис, Виктор

Виктор Ортис
Общая информация
Полное имя:	Виктор Ортис
Прозвище:	«Злобный» (англ. «Vicious»)
Гражданство:	США США
Дата рождения:	31 января 1987(1987-01-31) (37 лет)
Место рождения:	Гарден-Сити, Канзас, США
Проживание:	Окснард, Калифорния, США
Весовая категория:	Полусредняя (до 66,678 кг)
Стойка:	Левосторонняя
Рост:	174 см
Размах рук:	178 см
Профессиональная карьера
Первый бой:	4 июня 2004 года
Последний бой:	30 апреля 2016 года
Количество боёв:	39
Количество побед:	31
Побед нокаутом:	24
Поражений:	6
Ничьих:	2
[www.therealvictorortiz.com Официальный сайт]
[boxrec.com/list_bouts.php?human_id=257314&cat=boxer Послужной список (boxrec)]

Виктор Ортис (англ. Victor Ortiz; 31 января 1987 года, Гарден-Сити, Канзас, США) — американский боксёр-профессионал мексиканского происхождения, выступающий в полусредней весовой категории. Бывший чемпион мира по версии WBC в полусредней весовой категории. Был признан самым перспективным боксёром 2008 года сайтом спортивного канала ESPN. Поединок Ортиса с Андре Берто был назван лучшим боем 2011 года по версии журнала «Ринг».

Биография

Виктор Ортис родился 31 января 1987 года в Гарден-Сити штат Канзас, в семье мексиканских эмигрантов. Виктор был вторым ребёнком в трёхдетной семье. Когда Ортису исполнилось 7 лет, его мать ушла из семьи. Вскоре после этого Виктор начал заниматься боксом. Его отец был алкоголиком и часто бил своих детей. Спустя 5 лет после ухода матери семью покинул и отец. Когда это случилось Ортису было 12 лет. Ему пришлось работать на кукурузных плантациях Канзаса, чтобы заработать на еду. В 13 лет Виктор попал под попечительство воспитательной системы штата Канзас и его разлучили с братом и сестрой.

В юности Ортис торговал марихуаной и экстази. В то же время он продолжал упорно заниматься спортом и сумел победить в турнире по любительскому боксу — «Золотые перчатки». После этой победы его фотографию опубликовали в газете, которая распространялась по всему штату. Это вдохновило Ортиса завязать с преступностью и более усердно заниматься боксом.

Во время тренировок в «Центре Армии спасения Красного щита» на Ортиса обратил внимание известный в 70-е годы тяжеловес — Рон Лайл. В начале своей карьеры Ортис тренировался в боксёрском клубе Гарден-Сити под руководством пяти тренеров: Игнасио Авильи, Мануэля Риоса, Антонио Ороско, Хуана Альданы и Альфреда Ритца.

В 2002 году его старшая сестра Кармен стала совершеннолетней и решила переехать в Денвер, она оформила опеку над Виктором и забрала его с собой. В 2003 году Ортис участвовал в юношеском Олимпийском турнире по боксу. Он выиграл пять боёв и стал чемпионом в лёгкой весовой категории.

На Ортиса обратил внимание ещё один бывший боксёр — Роберто Кортес. Он предложил Виктору тренироваться под его руководством в знаменитом боксёрском клубе — «Ля Колониа», который расположен в Окснарде штат Калифорния. Ортис согласился и переехал из Колорадо, позднее Гарсия стал официальным опекуном Виктора. В 17 лет Ортис побывал на просмотре в Олимпийскую сборную США по боксу, но был отсеян на финальной стадии (соревнование выиграл Висенте Эскобедо).

Первая полусредняя весовая категория

В 2004 году, в возрасте 17 лет, Ортис стал профессиональным боксёром. В 18 лет, когда Виктор стал совершеннолетним, он оформил опекунство над своим младшим братом Темо.

После перехода в профессионалы Ортис легко выиграл 7 своих первых боёв. 3 июня 2005 года он боксировал против Кори Элакрон — малоизвестного боксёра из Денвера. Уже в первом раунде Элакрон дважды оказался на настиле ринга. Однако удар, после которого соперник Ортиса второй раз попал в нокдаун, был после команды судьи остановиться. Элакрон не смог продолжить бой, Ортис был дисквалифицирован и проиграл бой. Элакрон был освистан публикой. Затем последовала серия из 9 побед подряд. 19 января 2007 года Ортис боксировал с Марвином Кордовой, в этом бою была зафиксирована ничья, из-за глубоко рассечения на голове одного из боксёров. Виктор одержал досрочные победы над двумя своими следующими соперниками и вышел на бой с первым известным соперником в своей карьере — Эммануэлем Клотти. Виктор доминировал на протяжении всего боя. В 10-м раунде он отправил Клотти в нокдаун, а затем провёл атаку, после которой судья остановил поединок. В следующем бою Ортис встречался с бывшим чемпионом мира — колумбийцем Карлосом Мауссой. В середине 1-го раунда Ортис, попав Мауссе в челюсть, послал его в нокаут. Маусса не смог вовремя подняться, и рефери остановил бой. 3 мая 2008 года Ортис одержал досрочную победу над Дэйро Исаласом. В 3-м раунде Виктор и Исалас оба побывали в нокдауне, после чего, Ортис ещё два раза отправлял своего соперника на настил ринга. В 5-м раунде Исалас вновь побывал в нокдауне и не смог продолжить поединок, судья остановил бой.

Контракт с Golden Boy Promotions

4 сентября 2008 года Ортис подписал договор с промоутерской компанией Golden Boy Promotions, во главе которой стоял Оскаром Де Ло Хойя.

Виктор Ортис — один из ярчайших молодых боксёров в первой полусредней весовой категории и мы очень рады, что смогли добавить его в список наших бойцов. Оригинальный текст (англ.)   Victor Ortiz is one of boxing's hottest young stars in the junior welterweight division and we are very excited to add him to the Golden Boy roster. — Оскар де ла Ойа

В сентябре 2008 года состоялся бой между Ортисом и аргентинцем Робертом Дэвидом Ариеттой. В начале 2-го раунда Ортис нанёс серию ударов в челюсть своего оппонента, Ариетта сел на пол, но сразу же поднялся. В начале 4-го раунда Виктор нанёс точный удар в голову, и Ариетта, не устояв на ногах, упал, но вновь сразу же поднялся. В конце 5-го раунда Ортис зажал Ариетту у канатов и провёл два правых апперкота в челюсть, после чего аргентинец опустился на колено. Рефери остановил бой, Ариетта выразил недовольство остановкой поединка. Ортис завоевал пояс чемпиона по версии WBO NABO. Сайт спортивного канала ESPN признал Ортиса самым перспективным боксёром 2008 года.

7 марта 2009 года Ортис провёл свой первый бой, который был показан на канале HBO. Его оппонентом был греческий боксёр Майк Арнаутис. Во 2-м раунде Ортис нанёс точный удар через правую руку соперника, Арнаутис был потрясён и не смог устоять после добивающей атаки Виктора, судья остановил бой.

Бой с Майданой

В июне 2009 года состоялся бой за звание временного чемпиона мира по версии WBA между Виктором Ортисом и Маркосом Рене Майдана. С первых минут поединка оба боксёра пошли в зрелищный размен ударами. Ортису удалось отправить Майдану в нокдаун в 1-м раунде, однако аргентинец, в оставшееся до гонга время, также сумел отправить оппонента на настил ринга. Во 2-м раунде Майдана ещё дважды побывал в нокдауне. Несмотря на это Маркосу удалось переломить ход боя и в конце 5-го раунда он нанёс Ортису удар, после которого у того открылось глубокое рассечение над правым глазом. В то же время левый глаз Виктора уже был полностью закрыт из-за гематомы. С самого начала 6-го раунда аргентинец начал атаковать Ортиса и вновь отправил его в нокдаун ударом по корпусу. Виктор поднялся, но был расстроен, после совещания с доктором судья остановил бой. Многие посчитали, что боксёр сдался и сам не захотел продолжать поединок. После боя Ортис заявил, что не заслужил такого избиения. Это высказывание было неоднозначно встречено поклонниками боксёра.

12 декабря 2009 года Ортис вернулся в ринг после тяжёлого поражения от Майданы. Соперником Виктора был мексиканский боксёр Антонио Диас. В 3-м раунде Ортис отправил Диаса в нокдаун, но тому удалось восстановиться, и бой был продолжен. Виктор провёл точную атаку в 6-м раунде, после которой у Диаса открылось рассечение над левым глазом. В перерыве между раундами команда Диаса приняла решение не продолжать бой. В следующем бою Ортис встречался с бывшим чемпионом мира в лёгкой весовой категории Нейтом Кэмпбеллом. Виктор был на 0,5 кг тяжелее своего соперника. В 1-м раунде Кэмпбелл побывал в нокдауне. Ортис доминировал на протяжении всего боя и победил с единогласным решением судей. 18 сентября 2010 года в Лос-Анджелесе прошёл поединок между Ортисом и Вивианом Хариссом. Во 2-м раунде Харрис дважды побывал на настиле ринга. В 3-м раунде он вновь оказался в нокдауне и судья остановил поединок.

Бой с Питерсоном

В начале октября 2010 года стало известно, что Ортис проведёт свой следующий бой против Ламонта Питерсона. В этом поединке должно было решиться — кто будет драться за титул чемпиона в своём следующем бою. 11 декабря боксёры вышли на ринг в Лас-Вегасе. Физически более сильный Ортис выступал агрессором в этом бою, тогда как Питерсон сделал ставку на скорость и старался держать противника на дистанции. В 3-м раунде Питерсон дважды побывал в нокдауне, но несмотря на это, двое судей пришли к мнению, что справедливым результатом встречи будет ничья. Оба боксёра считали себя победителями и не согласились с решением судей.

Полусредняя весовая категория

Бой с Берто

Для боя за звание чемпиона мира по версии WBC с Андре Берто, Ортис принял решение подняться на одну ступень весовой категории. Берто считался фаворитом поединка, у него не было поражений в послужном списке. На взвешивании Виктор оказался на 0,5 кг тяжелее своего оппонента. Уже в 1-м раунде Ортис отправил Берто на настил ринга левым боковым ударом, но рефери расценил это как толчок и не стал отсчитывать нокдаун. В том же раунде Андре снова упал после ударов оппонента, на этот раз судья открыл счёт. Во 2-м раунде уже Ортис побывал в нокдауне — Берто нанёс точный встречный удар в голову. В начале 3-го раунда боксёры пошли в размен ударами, Ортис оказался более успешным и практически всю вторую половину раунда атаковал Берто у канатов. В 6-м раунде точным попаданием правым ударом Андре смог отправить Ортиса в нокдаун, но в последовавшем за этим добиванием он сам пропустил точную атаку и тоже оказался на настиле ринга. Виктор вёл по очкам и довёл бой до победы — судьи единогласно отдали победу Ортису. Он стал новым чемпионом мира по версии WBC в полусредней весовой категории. Этот поединок получил звание «Бой года» от журнала «Ринг».

Бой с Мэйуэзером

Флойд Мэйуэзер присутствовал на поединке Ортиса с Берто, и комментаторы предположили, что победитель боя станет его следующим соперником. 7 июня 2010 года Мэйуэзер подтвердил, что его следующим соперником станет Виктор. С 1-го раунда боя Мэйуэзер начал демонстрировать превосходство в технике бокса над Ортисом. Виктор постоянно наступал, но не мог попасть по своему противнику. В 4-м раунде Флойд нанёс несколько точных сильных ударов, Ортис начал ответную атаку, но его удары вновь не достигли цели. Затем Виктор зажал Мэйуэзера у канатов и нанёс ему умышленный удар головой, судья остановил бой и снял с Виктора 1 очко. Сразу после возобновления поединка Ортис извинился перед Мэйуэзером, однако во время того, как Виктор начал отходить назад с опущенными руками — Флойд левым хуком и правым прямым отправил его в тяжёлый нокаут. Ортис не смог подняться и судья остановил бой. Рефери поединка рассказал в интервью, что после начала боя боксёр должен постоянно защищать себя, и что Флойд не сделал ничего противоречащего правилам.

После поражения от Мэйузера было объявлено о матче-реванше Ортиса с Андре Берто, который должен был состояться 11 февраля 2012 года, но из-за травмы левого бицепса Берто он был перенесён на 23 июня. На обязательном допинг-тесте перед боем в крови у Берто был обнаружен запрещённый анаболический препарат Нандролон, он был снят с боя. Американский боксёр Хосесито Лопес согласился заменить Берто и стать оппонентом Ортиса на предстоящем боксёрском вечере. Ортис считался явным фаворитом, но вплоть до девятого раунда, зрелищный поединок проходил в равном ключе. В концовке раунда Лопес провёл точный боковой удар в челюсть Ортиса, в перерыве между раундами Виктор отказался выходить в ринг. Как выяснилось позднее, Лопес сломал ему челюсть тем боковым ударом. На момент остановки боя Ортис вёл по очкам в карточках у всех трёх судей.

Особенности стиля

Ортис является правшой, однако, он боксирует в левосторонней стойке. Виктор объясняет это тем, что несмотря на то, что он правша и всё делает правой рукой, у него очень сильная левая. Ортис начал тренироваться в левосторонней стойке и это принесло результаты — он стал меньше пропускать и в целом стал лучше, как боксёр. Виктор отмечает, что ему не нравится боксировать в правосторонней стойке. Ортис обладает нокаутирующим ударом, 75 % победных боёв по ходу своей карьеры он закончил досрочно.

Достижения

Титул чемпиона мира

• Чемпион мира по версии WBC в полусредней весовой категории (2011 год).

Региональные титулы

• Чемпион по версии WBO NABO в 1-й полусредней весовой категории (2008—2009, 3 защиты титула).
• Чемпион по версии USBA в 1-й полусредней весовой категории (2009).

Награды

• Самый перспективный боксёр по версии сайта спортивного канала ESPN (2008 год).

Фильмография

1. Левша (2015) - Southpaw - Ramone
2. Неудержимые 3 (2014) The Expendables 3 - Mars
3. Latin Button (видео, 2012)

Отрывок, характеризующий Ортис, Виктор

Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.