Парамерион

Парамерион (греч. Παραμήριον от Παρα+μήριον — возле+бедра) — византийское длинно-клинковое оружие, представлявшее собой саблю с клинком небольшой кривизны, общей длиной около 90 см. В византийских источниках упоминается с конца IX века. Парамерион использовался как пехотинцами, так и кавалеристами наряду с прямым обоюдоострым мечом-спатионом, причём в трактате Praecepta Militaria, приписываемом императору Никифору II Фоке (965 год), указывалось, что тяжёлый конник-катафракт должен иметь при себе и спатион, и парамерион. При этом спатион подвешивался на плечевой перевязи, свисая почти вертикально, тогда как парамерион подвешивался к поясу на двух точках подвески, находившихся на ножнах со стороны обуха, так что он располагался почти горизонтально, с небольшим наклоном. Такой способ ношения позволял катафракту вынимать любой клинок на выбор. Именно благодаря такому способу подвески парамерион и получил своё название. Кроме того, Никифор Фока особо выделяет разновидность катафрактов, называемых греч. οι τα παραμήρια βαστάζοντες, у которых парамерион являлся основным оружием и, предположительно, даже заменял в таком качестве пику.

Отрывок, характеризующий Парамерион

– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.