Персональные мастерские Академии художеств

Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина (Институт им. И. И. Репина)
Год основания	1893
Расположение	Россия, Санкт-Петербург
Юридический адрес	Санкт-Петербург, Университетская наб. 17
Сайт	[www.artsacademy.ru www.artsacademy.ru]

К:Учебные заведения, основанные в 1893 году

Персональные мастерские — самостоятельные творческие и учебные образования в структуре высших учебных заведениях Академии художеств России и СССР, возглавляемые ведущими художниками и педагогами, в которых студенты проводили основную часть своего обучения, как правило, начиная с третьего курса и до завершения работы над дипломным проектом.

История

1893-1917

Персональные мастерские в Академии художеств возникли как часть реформы 1893-1894 годов. «Временный устав», утверждённый в конце 1893 года, разделил старую Академию на два учреждения: на собственно Академию (Академическое Собрание в составе президента, вице-президента, конференц-секретаря, 60 действительных и 20 почётных членов Академии), государственное учреждение «для поддержания, развития и распространения искусства в России», и на учебное заведение - Высшее художественное училище (ВХУ) при Академии. Оба располагались в Петербурге в историческом здании Императорской Академии художеств на Университетской набережной.

В ВХУ классы с дежурными профессорами заменили персональные мастерские под постоянным руководством ведущих педагогов. Четырёхлетнему обучению в них у профессора-руководителя предшествовали два года занятий в «общих классах» рисования с натуры. «Впервые ученики академии, освободившись от узких рамок специализации в классах исторической, портретной, жанровой, батальной и пейзажной живописи, получили возможность учиться искусству в мастерских под руководством известных мастеров, где они смогли почувствовать вкус к свободе творчества».

Реформа 1893-1894 годов, хоть и с опозданием, открыла двери искусству передвижников, вместе с которым в Академию пришли новые профессора, среди которых выделялась фигура И. Е. Репина. Мастерская для него была специально перестроена из других помещений верхнего этажа Императорской Академии художеств. Руководить другими персональными мастерскими были приглашены В. Е. Маковский, И. И. Шишкин, А. И. Куинджи, А. Д. Кившенко, позднее А. А. Киселёв, Д. Н. Кардовский, Н. Н. Дубовской, В. Е. Савинский, Н. С. Самокиш, В. В. Матэ. Почти все они были активными деятелями Товарищества передвижных художественных выставок.

Изменениям подверглись и сами принципы преподавания искусства. Впечатления учащихся хорошо передаёт следующее мнение А. П. Остроумовой-Лебедевой, учившейся в Академии в 1890-х годах: «Моделями для нас теперь служат старик мужик, отставной лакей, мастеровой, вдова, приказчик, девочка…Классицизм долой! Первое время моя модель просто отталкивала своим безобразием, но теперь я работаю с удовольствием, так как нашла более глубокую красоту — выразить на холсте самую жизнь со всеми её достоинствами и недостатками».

Хотя формально деление мастерских по жанрам ещё сохранялось (так, мастерская И. Е. Репина считалась мастерской исторической живописи, В. Е. Маковского – жанровой, А. Д. Кившенко – батальной, А. И. Куинджи и И. И. Шишкина – пейзажной), однако на практике его не существовало. У А. И. Куинджи и В. Е. Маковского писали картины на исторические темы, у И. Е. Репина - портреты и пейзажи. При выборе учеником мастерской основным критерием было то, какой живописец ближе ему по духу. Именно личность педагога определяла не только круг сюжетов, но и понимание вопросов искусства.

Преподавательская деятельность Репина, Куинджи, Кардовского, Матэ стала яркой страницей истории русского искусства. В мастерской Репина в отдельные годы было до девяносто учеников, среди них Д. Н. Кардовский, Б. М. Кустодиев, О. Э. Браз, Н. И. Фешин, И. Я. Билибин, И. Э. Грабарь, К. А. Сомов, Ф. А. Малявин, М. Б. Греков, И. И. Бродский, А. М. Любимов и многие другие. Среди учеников мастерской А. И. Куинджи были К. Ф. Богаевский, Константин Вроблевский, Виктор Зарубин, Николай Химона, Николай Рерих, Аркадий Рылов, Вильгельм Пурвит, Фердинанд Рушиц, Александр Борисов, Евгений Столица, Николай Калмыков и другие. Все они оставались преданными учителю до конца жизни. Николай Рерих впоследствии вспоминал: «Куинджи любил учеников. Это была какая-то особенная любовь, которая иногда существует в Индии, где понятие учителя-гуру облечено особым пониманием».

Советский период

События 1917 года перевернули жизнь Академии и ВХУ. Декретом Совнаркома от 12 апреля 1918 года Академия как академическое Собрание была упразднена. Тем же декретом вместо ВХУ в стенах Академии учреждались Петроградские государственные свободные художественно-учебные мастерские (ПГСХУМ). Согласно уставу нового учебного заведения учащиеся получили право свободно выбирать себе руководителя. Двадцать голосов учащихся давали право любому избранному ими профессору открыть свою мастерскую. Желающим работать без руководителя предоставлялась и такая возможность. На 15 лет Академия художеств (так с 1921 года на некоторое время опять называлось учебное заведение) стала ареной борьбы сторонников «левых» взглядов и «старой» школы по вопросу о путях развития искусства и художественного образования.

Разрушительный для академической школы период завершился в октябре 1932 года принятием постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О создании Академии художеств». Институт пролетарского изобразительного искусства (так к тому времени называлось высшее учебное заведение) был преобразован в Институт живописи, скульптуры и архитектуры. В 1934 году Всероссийскую Академию художеств и институт возглавил ученик Репина И. И. Бродский. На живописном и других факультетах была восстановлена система персональных мастерских, в которых студенты продолжали обучение после второго курса. Первыми руководителями мастерских стали профессора И. И. Бродский, Б. В. Иогансон, В. Н. Яковлев, Д. Н. Кардовский, А. А. Осмёркин, А. И. Савинов, Р. Р. Френц, П. А. Шиллинговский, М. П. Бобышов, А. Т. Матвеев. К преподаванию были привлечены известные художники и педагоги П. С. Наумов, И.Я.Билибин, А. И. Любимов, В. И. Шухаев, М. Д. Бернштейн, С. Л. Абугов, Н. Н. Пунин, В. А. Синайский, М. Г. Манизер, Л. Ф. Овсянников, И. П. Степашкин, Е. Е. Лансере, А. П. Остроумова-Лебедева, Д. И. Киплик, П. Д. Бучкин, К. И. Рудаков и другие.

В основу подготовки будущих живописцев было положено овладение рисунком, композицией, живописью, а также историей искусств. Были повышены требования к поступающим в институт, организован рабфак и подготовительные курсы. . Специально созданная комиссия после проверки знаний студентов отчислила из института 60 учащихся ввиду их полной неподготовленности, 52 студента были переведены в подготовительный класс, 62 – со старших курсов на младшие и 173 оставлены на второй год. О строгости установившихся требований можно судить и по такому факту: из 60 человек, принятых в 1934 году на подготовительные курсы, только 11 в 1937 году стали студентами института.

В 1930-е годы процесс воссоздания и развития новой Академии художеств сопровождался дискуссиями о путях и методах воспитания молодых художников, о жанрах и отношении к тенденциям в европейском искусстве. Эти споры обнаруживали известную конкуренцию между персональными мастерскими, вовлекали в свою орбиту студентов и, как сейчас видно, немало способствовали выявлению индивидуальности молодых художников, росту разнообразия в рамках общей художественной школы, что в конечном счёте положительно сказалось на её способности к развитию.

В 1940-1950 годы наибольшую известность получили мастерские ЛИЖСА имени И. И. Репина, руководимые Б. В. Иогансоном, В. М. Орешниковым, Р. Р. Френцем, М. П. Бобышовым, Ю. М. Непринцевым, позднее в 1960-1990-х – И. А. Серебряным, В. В. Соколовым, Е. Е. Моисеенко, А. А. Мыльниковым, Б. С. Угаровым, Н. П. Фоминым.

В Московском государственном художественном институте имени В. И. Сурикова, который наряду с ЛИЖСА имени И. И. Репина входит в подчинение Российской Академии художеств, персональные мастерские в конце 1930-х возглавляли С. В. Герасимов, Г. Г. Ряжский, Г. М. Шегаль, И. Э. Грабарь, Н. М. Чернышёв. Восстановление лучших традиций «московской школы», их преемственность связаны с именем И. Э. Грабаря, который в 1937 году стал директором МГХИ. Грабарь поставил перед педагогическим коллективом задачи укрепления «профессиональных знаний» учащихся, в особенности рисунка. «Не только все великаны прошлых лет, но и мастера более близких нам эпох, которых я застал в живых, — писал И. Э. Грабарь, — Мане, Дега, Ван Гог, даже Матисс и Гоген — прошли самую суровую академическую школу и, только одолев её, стали искать путей к «свободным художествам». Так как рисунок был самой сильной стороной «петербургской школы», И. Э. Грабарь пытался пригласить для преподавания в Москве профессора Ленинградской Академии художеств М. Д. Бернштейна и выпускников Д. К. Мочальского и А. А. Деблера. Чувствуя особенности двух основных российских художественных школ, он стремился к их тесному сотрудничеству в целях взаимообогащения.

После войны в 1950-1980 годы персональными мастерскими в МГХИ руководили Д. К. Мочальский, П. И. Котов, В. Н. Яковлев, П. Д. Корин, С. А. Чуйков, В. П. Ефанов, Е. А. Кибрик, М. Ф. Бабурин, Н. В. Томский, М. Г. Манизер, Г. Г. Королёв, К. А. Тутеволь, Ю. К. Королев. Заметный след оставили в истории института мастерские Т. Салахова, И. С. Глазунова, В. М. Сидорова, П. Ф. Никонова, Т. Г. Назаренко, скульптурными мастерские Л. Е. Кербель, П. И. Бондаренко, А. И. Рукавишникова, мастерская театрально-декорационной живописи, которую возглавляли возглавляли М. П. Бобышов, М. И. Курилко, В.Ф. Рындин, М. М. Курилко-Рюмин.

Современная Россия

В современной России персональные мастерские сохранили своё место в системе подготовки художников высшей квалификации. Мастерскую Репина, которой после него руководили П. П. Чистяков, И. И. Бродский, И. Э. Грабарь, В. М. Орешников, Б. С. Угаров, возглавляет профессор В. С. Песиков. Среди его учеников студенты из России, Китая, Монголии, Израиля, Дании, США, Германии, Эстонии, Азербайджана. Имя Репина, выбитое на мраморной мемориальной доске в мастерской, по выражению Ю. Г. Боброва, словно осеняет художников, учившихся и преподававших здесь все эти многие десятилетия. Среди них были академики и президенты Академии художеств, ректоры института, народные художники СССР и заслуженные деятели искусств. При всей своей творческой индивидуальности и различии эпох, в которые им довелось творить, они оставались верными «репинскому» пониманию принципов художественной школы.

Литература

• Памяти И. И. Бродского. Воспоминания. Документы. Письма. — Л., Художник РСФСР, 1959.
• И. А. Бродский. Исаак Израилевич Бродский. — М., Изобразительное искусство, 1973.
• Александр Иванович Савинов. Письма. Документы. Воспоминания. — Л., Художник РСФСР, 1983.
• Двести лет русской художественной школы. Альбом. Под ред. Е. В. Гришиной, А. А. Мажаевой. — Л., 1991.
• В. Г. Лисовский. Академия художеств.— СПб., Алмаз, 1997.
• С. А. Ротницкий. Сила красоты. Записки художника. — СПб, 2000.
• В.—И. Т. Богдан. Исторический класс Академии художеств второй половины XIX века. — СПб., 2007.
• С. В. Иванов. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. — СПб., НП-Принт, 2007.
• Ю. Г. Бобров. Последние из могикан: персональная мастерская Владимира Симоновича Песикова // Мастерская Владимира Песикова. — СПб, Артиндекс, 2014. — С.9-10.
• Мастерская Владимира Песикова. — СПб, Артиндекс, 2014.

См. также

• Императорская Академия художеств
• Институт имени Репина
• Академия художеств СССР

Ссылки

[www.liveinternet.ru/users/2964668/post139837851/ Репинская мастерская или как девять художников одну картину писали]

Отрывок, характеризующий Персональные мастерские Академии художеств

В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.