Рождество в богослужении Православной церкви

Рождество Христово в богослужении Православной церкви

Тексты богослужебных последований праздника содержатся в Минее, а порядок их совершения — в Типиконе.

Богослужение Рождества Христова имеет значительные отличия от богослужения прочих двунадесятых праздников. Так, в состав всенощного бдения накануне праздника входит великое повечерие (как и в канун Богоявления) вместо Великой вечерни (как в остальные двунадесятые праздники).

Первое в литургическом году рождественское песнопение — катавасия «Христос рождается…» (ирмосы первого Рождественского канона) — положено во все дни от праздника Введения во Храм Пресвятой Богородицы на службе с великим славословием. Катавасия поётся до отдания праздника Рождества, то есть 31 января по юлианскому календарю.

На дни Рождественского поста, предшествующие Рождеству Христову, приходится память многих ветхозаветных пророков: Авдия, Наума, Аввакума, Софонии, Аггея и Даниила. В дни памяти пророков (а также в некоторые иные дни поста — подробнее см. статью Рождественский пост) богослужение, согласно Уставу, совершается по великопостному чину: вместо пения «Бог Господь» на утрене поётся «Аллилуиа», за богослужением читается покаянная молитва Ефрема Сирина. Две последние Недели (воскресенья) пред Рождеством Христовым — Неделя святых пра́отец и Неделя святых отец — посвящены памяти всех ветхозаветных праведников и пророков и предков Иисуса Христа по плоти соответственно. Этим Церковь воспоминает жизнь человечества до пришествия в мир Христа. Всё это указывает на то, что до воплощения Христа над человечеством тяготело бремя первородного греха и подготавливает к мысли о том, что лишь Рождество Христово дало надежду на скорое снятие печати греха.

Праздник Рождества Христова, также как и Богоявление, в отличие от прочих двунадесятых праздников, имеет пять дней предпразднства. Такая продолжительная подготовка к празднику свидетельствует об особой важности для жизни христиан того события, которое отмечает церковь в этот день. В богослужебных текстах служб предпразднства содержатся призывы к молящимся устремить свой взор к Вифлеему и, очистив свои грехи, с чистым сердцем взирать на Деву Марию, «ищущую родити в вертепе всех Господа и Бога нашего». Христиане призываются к тому, чтобы также и они были свидетелями тайны Воплощения Бога-Слова. Каноны предпразднства составлены по образцу канонов Страстной Седмицы. В них Богомладенцу противопоставляется царь Ирод и его советники, занимающие в службах предпразднства такое же место, как Иуда и соборище иудейское в службах Страстной Седмицы. Канон последнего дня предпразднства, 24 декабря, составлен по образцу канона Великой Субботы. Его главная мысль — плод Божества на земле, а именно — соединение земного с небесным.

Последний день предпразднства именуется Навече́рием Рождества Христова или Рождественским сочельником. В богослужебных текстах этого дня скорбные мотивы и призывы к достойной встрече родившегося Спасителя постепенно сменяются радостью и ликованием по поводу рождающегося Спасителя. Если службы предпразднства раскрывают тайну воплощения Бога, то в Навечерие внимание обращается уже на земные обстоятельства этого события: говорится о времени и месте, когда оно должно совершиться, а также упоминаются все его участники — Дева Мария и Иосиф Обручник, волхвы и пастухи. Служба Навечерия, помимо своего содержания, характеризуется также и своим богослужебным строем, отличным от богослужебного строя всего остального годичного круга (за исключением дня Крещения Господня). Так, в Навечерие Рождества Христова читаются Царские часы вместо вседневных; эта служба совершается лишь три раза в году. Псалмы, читаемые на этой службе, представляют собой пророчества о явлении в мир Мессии. Чтения из Священного Писания — из Ветхого Завета, апостольских посланий и Евангелия, положенные на царских часах уже по своему содержанию раскрывают смысл самого праздника. Евангельские чтения охватывают промежуток от явления ангела во сне Иосифу до возвращения младенца Иисуса вместе с семьёй из Египта.

В случае, если Навечерие выпадает на субботу или воскресенье, то в этот день Царские часы не служат, а переносят на пятницу. В таком случае в эту пятницу литургия не совершается. Если Навечерие случится в понедельник, вторник, среду, четверг или пяток, то утром — Царские часы; а в 1-м часу пополудни — вечерня в соединении с литургией Василия Великого. На вечерне читается 8 паремий — вместо обычных для праздничной вечерни трёх. Паримии содержат повествование о сотворении мира, пророчества о пришествии на землю Христа и о грядущем Царстве Христовом. Если Навечерие случится в субботу или Неделю (воскресенье), то обычным порядком и в обычное время совершается литургия Иоанна Златоуста; а в первом часу пополудни отдельно от литургии (по чтении 9-го Часа) — великая вечерня. Любопытно, что Типикон содержит явно ошибочное указание, которое митрополит Филарет (Дроздов) именует «замешательством в Уставе», назначая в Навечерие в субботу или Неделю, на вечерне, совершаемой после литургии, чтения евангелия от Матфея, зачало 53-е, — вместо праздничного чтения от Луки, зачало 5-е, а также чтение послания к Галатам, зачало 207-е (об оправдании в Новом Завете верой во Христа) — вместо праздничного послания к Евреям, зачало 303-е (о превечном рождении Сына Божия от Отца). В субботу или Неделю по отпусте вечерни, а в прочие дни седмицы по отпусте литургии — поставляется свещник посреди храма, а оба лика (и все клирики), ставши вместе, поют тропарь Рождества, «Слава и ныне» и кондак «Дева днесь». По пении «входим в трапезу, и ядим варение [то есть варёную пищу] со елеем, рыбы же не ядим»; в субботу же или Неделю «ядим совершенно [то есть до сытости], рыбы же не ядим, но со древяномаслием, и сочиво обварено, или кутию с медом.»

Бдение в канун Рождества начинается с великого повечерия (в котором, однако, опускаются конечные молитвы) — вместо обычной вечерни, которая уже отправлена вместе с литургией Навечерия. «Аще случится Рождество Христово в неделю, воскресно ничтоже поем» — предписывает Устав. По прочтении великого славословия — лития и благословение хлебов; затем праздничная утреня.

В сам праздник Рождества служится литургия Иоанна Златоуста; или, если он выпадает на воскресение или понедельник, — Василия Великого, так как литургия Василия Великого уже совершалась накануне. За этой литургией вместо обычных изобразительных псалмов поются торжественные праздничные антифоны. Апостольское чтение этого дня (Гал 4. 4—7) говорит о том, что дало воплощение Бога Слова христианам. В евангельском чтении праздника (Мф 2. 1—12) говорится о поклонении волхвов. Вместо Трисвятой песни — «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся, аллилуия»; вместо «Достойно есть» — «Величай, душе́… Любити убо нам…» (ирмос 9-й песни 2-го канона).

До 1918 года с Рождеством в России соединялось воспоминание «избавления Церкви и Державы Российския от нашествия Галлов и с ними двадесяти язык в 1812 году». По литургии 25 декабря совершался благодарственный молебен с коленопреклонением; возглашались многолетие здравствующему Императору и всему Царствующему Дому и «вечная память» Александру I, а также многолетие воинству.

На следующий день после Рождества Христова православная церковь совершает празднование Собору Пресвятой Богородице.

Отрывок, характеризующий Рождество в богослужении Православной церкви

– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?