Сааринен, Элиэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Элиэль Сааринен
фин. Gottlieb Eliel Saarinen

Элиэль Сааринен
Основные сведения
Страна

Российская империя (Великое Княжество Финляндское), Финляндия, США

Место рождения

Рантасалми, Финляндия

Место смерти

Блумфилд-Хилс, штат Мичиган, США

Работы и достижения
Работал в городах

Хельсинки, Выборг, Сортавала, Таллин и др.

Архитектурный стиль

модерн, арт-деко, интернациональный стиль

Важнейшие постройки

павильон «Финляндия», виллы Виттреск и Суур-Мерийоки, здание комании Pohjola, железнодорожные вокзалы Хельсинки и Выборга

Готтлиб Элиэль Сааринен (фин. Gottlieb Eliel Saarinen) (20 августа 1873, Рантасалми, Великое Княжество Финляндское, Российская империя — 1 июля 1950, Блумфилд-Хилс, штат Мичиган, США) — финский архитектор и дизайнер, основоположник стиля модерннациональная романтика») в финской архитектуре. Отец Ээро Сааринена.





Жизнь

Часть детства провел в деревне Шпаньково под Гатчиной, Санкт-Петербургская губерния, где настоятелем лютеранского прихода служил его отец, Юха Сааринен. Учился в Гатчинской прогиманзии. В 1893—97 учился в Гельсингфорсе (Хельсинки) в Университете (живописи) и в Политехническом институте (архитектуре). С 1903 по 1923 годы жил на собственной вилле Виттреск (Hvitträsk) под Хельсинки, первоначально вместе со своими компаньонами по архитектурному бюро — Армасом Линдгреном и Германом Гезеллиусом. Дважды был женат, второй раз женился в 1904 году на сестре Гезеллиуса — Лойе. Двое детей от этого брака — дочь Эва-Лиза и сын Ээро, впоследствии выдающийся американский архитектор. В 1923 году эмигрировал с семьей в США. Большую часть времени там прожил на территории возглавляемой им Академии искусств Кранбрук (Cranbrook), Блумфилд-Хиллс (Bloomfield-hills), штат Мичиган.

Творчество

Во время учебы свел знакомство с Армасом Линдгреном и с Германом Гезеллиусом, с которыми в 1898 году организовал архитектурное бюро Gesellius-Lindgren-Saarinen. Вскоре финское трио приобрело международный успех после демонстрации павильона Финляндии на Всемирной выставке в Париже 1900 года. Среди прочих построек на выставке, выполненных в эклектичном стиле, произведение финнов оказалось ярким манифестом новой архитектуры. Соединение идей немецкого югендстиля, неороманской архитектуры Генри Ричардсона, приемов народного зодчества и фольклорных мотивов породило новое стилевое направление «национальный романтизм», ставшее на несколько лет магистральным в Финляндии и распространившееся в соседние регионы Российской Империи («национальный романтизм» в Латвии и «северный модерн» в Санкт-Петербурге. На волне успеха зодчие строят ряд многоквартирных домов в финской столице и роскошные виллы под Гельсингфорсом и Выборгом. Соединение архитектуры, скульптурного орнамента и дизайна интерьеров сделало эти постройки комплексными произведениями искусства. В собственной вилле Виттреск (Hvitträsk) компаньоны жили и работали вместе до прекращения сотрудничества в 1905 году, когда из состава бюро вышел Армас Линдгрен.

Следующим этапным произведением Сааринена стало здание вокзала в Гельсингфорсе. Первоначальный конкурсный проект в стиле национального романтизма был переработан к 1910 году в новаторскую композицию, эффектно сочетающую романтическую внушительность и остро-современный облик. Постройка вокзала вызывала мировой интерес и стала программным образцом зарождавшегося стиля арт-деко. Вокзал в Выборге, проекты ратуш для городов Финляндии и церковь св. Павла в Тарту стали продолжением этой линии в творчестве архитектора. До 1907 года Сааринен продолжал сотрудничество с Германом Гезеллиусом, после работал самостоятельно. В этот же период Сааринен пробует себя в области градостроительства, выполняя проекты планировки Будапешта, Канберры, Таллина и районов Хельсинки. Неосуществленные в своё время градостроительные проекты Сааринена (особенно проект «Большой Гельсингфорс», 1915—18, основанный на принципе рассредоточения городской структуры) оказали значительное влияние на теорию и практику градостроительства в Финляндии и скандинавских странах после 2-й мировой войны 1939—45.

В 1922 году Сааринен, наряду с такими известными европейскими архитекторами как Адольф Лоос и Вальтер Гропиус, направил проект в США на конкурс для главного офиса газеты Chicago Tribune в Чикаго. Первую премию получил неоготический небоскреб американца Раймонда Худа, проект Сааринена занял второе место. Однако хвалебная критика, в том числе от Луиса Салливена, привлекла внимание американских архитекторов к этой работе. В итоге облик высотного здания в проекте Сааринена ощутимо повлиял на узнаваемый сегодня вид американских небоскребов 20-х годов в стиле арт-деко. На волне интереса к своей персоне в 1923 году Сааринен с семьей эмигрировал в США, где первоначально занимал должность профессора в Университете штата Мичиган. В 1924 году издатель и филантроп Джоржд Бут (George Booth) пригласил Сааринена основать и возглавить художественную академию Кранбрук (Cranbrook). Последующие годы энергия Сааринена как президента академии и главы архитектурного отделения была направлена на организационную и преподавательскую деятельность, а также строительство на её территории. В эти годы Сааринен продолжает работать и как дизайнер, создавая интерьеры своих построек, в частности для собственного дома на территории Академии.

В конце 30-х и 40-е годы годы Элиэль Сааринен возвращается к коммерческому конкурсному и практическому проектированию, теперь уже в союзе со своим сыном Ээро и женой Луизой (Лойя) в качестве дизайнера. Они создают ряд общественных зданий в интернациональном стиле в разных городах США. Последней работой, в которой принял участие Элиэль Сааринен стало проектирование масштабного выставочного центра General Motors в Детройте, по сути уже самостоятельного произведения Ээро Сааринена.

Музеями, посвященными Элиэлю Сааринену, сегодня являются вилла Виттреск (Hvitträsk) в Кирконумми (Финляндия) и дом-музей в Кранбруке (Cranbrook).

Постройки

В составе архитектурного бюро Gesellius-Lindgren-Saarinen:

Самостоятельные работы:

Постройки в США:

Нереализованные проекты:

Напишите отзыв о статье "Сааринен, Элиэль"

Ссылки

  • [www.eliel-saarinen.com Элиель Сааринен ]
  • [www.mfa.fi/arkkitehtiesittely?apid=3871 Финский музей архитектуры]

Отрывок, характеризующий Сааринен, Элиэль

– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.