Сражение у мыса Санта-Мария

Сражение 5 октября 1804 года
Основной конфликт: Французские революционные войны
Сражение 5 октября 1804 года, кисти Фрэнсиса Сарториуса
Дата	5 октября 1804 года
Место	возле мыса Санта-Мария, Португалия
Итог	Победа англичан
Противники
Великобритания Великобритания Испания Испания
Командующие
Грэм Мур Хосе де Бустаманте-и-Герра
Силы сторон
4 фрегата 4 фрегата
Потери
2 убитых, 7 раненых 1 фрегат уничтожен, 3 фрегата захвачены, 269 убитых, 80 раненых, 600 моряков взяты в плен

Сражение 5 октября 1804 года (также известное как Битва у мыса Санта-Мария или на испанском Batalla del Cabo de Santa Maria) — военно-морское сражение, состоявшееся 5 октября 1804 года у южного побережья Португалии, в котором британская эскадра из четырёх фрегатов под командованием коммодора Грэма Мура атаковала испанскую эскадру также из четырёх фрегатов под командованием контр-адмирала дона Хосе де Бустаманте-и-Герра, в мирное время, без объявления войны между Великобританией и Испанией. В результате сражения один испанский фрегат взорвался, а остальные были захвачены вместе с грузом сокровищ из Нового Света.

Предыстория

В соответствии с условиями тайной конвенции Испания должна была ежегодно платить 72 млн франков Франции до тех пор, пока она не объявит войну Великобритании. Британцам стало известно о договоре, и было вполне вероятно, что Испания объявит войну Британии вскоре после прибытия кораблей с сокровищами. Поскольку англичане знали, что по действующим законам флот сможет войти только в порт Кадиса, а также знали пункт и приблизительное время отправления его из Южной Америки, то было не трудно расположить британскую эскадру так, чтобы можно было перехватить испанские корабли.

Бустаманте отплыл из Монтевидео 9 Августа 1804 года с четырьмя фрегатами, груженными золотом, серебром, а также множеством других ценных грузов. 22 сентября вице-адмирал лорд Коллингвуд приказал капитану Грэму Муру, командующему 44-пушечным фрегатом HMS Indefatigable, перехватить и задержать испанские корабли, причем по возможности мирным путём. Корабль Мура прибыл к Кадису 29 сентября и там соединился с другими британскими фрегатами — 2 октября с HMS Lively, а на следующий день с HMS Medusa и HMS Amphion. После чего, в соответствии с планом, эскадра начала патрулировать подходы к Кадису.

Сражение

На рассвете 5 октября испанские фрегаты были замечены у берегов Португалии. В 7 часов утра они тоже увидели четыре британских фрегата. Бустаманте приказал своим кораблям строиться в боевую линию, и в течение часа британские корабли также построились в линию с наветренной стороны и на расстоянии пистолетного выстрела от испанцев. Мур, британский коммодор, послал лейтенанта Аскотта на испанский флагман Medea, проинформировать испанского командира о том, что ему было приказано задержать эскадру, и что Муру хотелось бы сделать это без кровопролития, и потому испанский адмирал должен немедленно сдаться. Когда офицер вернулся обратно с отказом, Indefatigable около 9:30 утра выстрелил впереди "Медеи", и навалился на её подветренный борт. Сразу после этого Mercedes выстрелил в Amphion, а через несколько секунд после этого Medea открыла огонь по Indefatigable. Последний тогда поднял сигнал эскадре вступить в ближний бой, и сразу же открыл огонь из всех орудий.

Спустя девять минут после начала обстрела Mercedes один из снарядов Amphion угодил тому в пороховой погреб, и испанский фрегат взорвался. В течение минуты или двух после этого на Fama спустили флаг в знак капитуляции, но, когда Medusa прекратила обстреливать её, вновь его подняли, и попытались сбежать. Medusa сразу же обстреляла корму испанского фрегата шквальным огнём, но Fama продолжал свой путь, оказавшись с подветренной стороны. Выдержав в течение 17 минут сильный огонь Indefatigable, и видя приближение нового противника — Amphion, который подходил со стороны её правого борта, Medea сдалась. Ещё через пять минут Clara сделала то же самое, и тогда Lively двинулся за Medusa, чтобы помочь ей в погоне за Fama. Примерно в 12:45 пополудни Lively, будучи очень быстроходным судном, догнал испанский фрегат настолько, что огонь его погонных орудий уже доставал до Fama, и в 1:15 этот единственный оставшийся испанский фрегат сдался двум британским, которые гнались за ним. Три захваченных фрегата отвели в Гибралтар, а затем в Госпорт в Британии.

Последствия

Испания объявила войну Великобритании 14 декабря 1804 года лишь для того, чтобы менее чем через год потерпеть катастрофическое поражение в битве при Трафальгаре в октябре 1805 года. Наполеон, который короновал себя императором 2 декабря 1804 года, приобрел Испанию в качестве союзника в войне против Великобритании. С практической точки зрения, британский перехват четырёх испанских фрегатов представлял собой конец эры Бурбонов для Испании и конец регулярных поставок золота и серебра из шахт и монетных дворов Нового Света. Эскадра, к которой принадлежал фрегат Mercedes, была последней в своем роде, которую увидит мир: испанские флотилии больше не перевозили сокровища из колоний Нового Света в Испанию.

В соответствии с условиями Закона «О Крейсерах и конвоях» 1708 года корабли, захваченные в море были «Прерогативой Короны» и становились собственностью их захватчиков, которые получали полную стоимость как самих кораблей, так и их грузов в качестве призовых выплат. Однако, так как технически Великобритания и Испания не воевали во время этого сражения, Адмиралтейский Суд постановил, что три корабля были «Прерогативой Адмиралтейства», и все доходы будут принадлежать ему. Четыре испанских корабля перевозили 4286508 испанских долларов в серебряной и золотой монете, а также 150 000 золотых слитков, 75 мешков шерсти, 1666 болванок олова, 571 медных чушек, тюленьи кожи и жир; хотя 1,2 млн долларов в серебре, половина меди и четверть олова были потеряны вместе с Mercedes. Тем не менее, остальные корабли и грузы были оценены на сумму около £ 900,000 (что эквивалентно £ 67058000 сегодня). После долгих юридических проволочек и споров был произведен добровольный платеж в размере £ 160 000, из которых четыре капитана получили по 15 000 £ каждый (около £ 1118000 на сегодняшний день).

Medea была взята на Королевский флот как HMS Iphigenia (позднее переименованный в HMS Imperieuse), Santa Clara как HMS Leocadia и Fama как HMS Fama.

В марте 2007 года флоридская компания Odyssey Marine Exploration достала 17 тонн золота и серебра из груза Mercedes, утверждая, что оно было найдено в международных водах, и поэтому находится вне правовой юрисдикции какой-либо страны. Испанское правительство назвало американскую компанию «пиратами XXI века» и в мае 2007 подало на них в суд, утверждая, что крушение было защищено суверенным иммунитетом, который запрещает несанкционированное или коммерческое использование государственных военно-морских судов. В июне 2009 года Федеральный суд в Тампе вынес приговор против Odyssey и постановил, что сокровища должны быть возвращены в Испанию, что и было сделано 25 февраля 2012 года.

Трагедия Диего де Леона

Генерал-майор Диего де Альвеар и Понсе де Леон возвращался в Испанию из Парагвая, где в течение 18 лет занимался составлением топографических карт и установлением четких границ между португальскими и испанскими владениями. Он возвращался домой с женой и девятью детьми, причем он сам и его старший сын Карлос находились на борту Fama, а его жена, четыре сына и четыре дочери, вместе со всем их имуществом, находились на борту Mercedes. После того как фрегат взорвался, он в один миг лишился жены и всех своих детей.

Силы сторон

Испанский флот :

Корабль (пушек)	Командир	Экипаж	Потери	Примечания
Medea (42)	капитан Франсиско де Пиедрола	300 человек	2 убиты, 10 ранены	Флагман Хосе де Бустаманте
Fama (34)	капитан Мигель Валладарес	280 человек	11 убиты, 50 ранены
Mercedes (36)	Капитан Хосе Мануэль у Лабарт	280 человек	249 убиты	Взорвался, удалось спасти 40 человек
Santa Clara (34)	Диего у Буэно	300 человек	7 убиты, 20 ранены
Итого		1160 человек	269 убитых и 80 раненых

Британский флот :

Корабль (пушек)	Командир	Экипаж	Потери	Примечания
Indefatigable (44)	коммодор Грэм Мур	330 человек	2 убиты, 4 ранены	Флагман Мура
Lively (46)	капитан сэр Грэхем Эден Хамонд	280 человек
Amphion (40)	капитан Самуэль Саттон	250 человек	3 ранены
Medusa (40)	капитан Джон Гор	250 человек
Итого		1110 человек	2 убитых и 7 раненых

В популярной литературе

Данное сражение описывается в романе Сесила Скотта Форестера "Хорнблоуэр и «Отчаянный»", в котором его герой Горацио Хорнблоуэр должен был присоединиться к британской эскадре, но вместо этого пытается перехватить французский корабль, который должен был предупредить испанцев о засаде.

В романе Патрика О’Брайана «Капитан первого ранга» Стивен Мэтьюрин обеспечивает британцев разведданными, которые позволяют осуществить перехват, а капитан Обри, находясь во временном командовании Lively, захватывает Santa Clara и Fama.

Литература

• Sabina Alvear y Ward. = Historia de Don Diego de Alvear y Ponce de León, Brigadier de la Armada. — Madrid.

• Filipe Vieira de Castro. = O Naufragio da fragata espanhola Nuestra Señora de las Mercedes. — Revista Portuguesa de Arqueología, Vol.1. — Madrid, 1998.

• William James. [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/Naval_History/Vol_III/Contents.htm ] = The Naval History of Great Britain, Volume 3, 1800–1805. — Conway Maritime Press, 2002 [1827]. — ISBN 0-85177-906-9.

Отрывок, характеризующий Сражение у мыса Санта-Мария

Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.