Махан, Тибор
| Тибор Ричард Махан | |
| Tibor Richard Machan | |
 | |
| Язык(и) произведений: | |
|---|---|
| Школа/традиция: | |
| Период: | |
Тибор Ричард Махан (18 марта 1939 — 24 марта 2016) — американский философ венгерского происхождения, почётный профессор кафедры философии в Обернском университете. Махан заведовал кафедрой деловой этики и свободного предпринимательства имени Холлиса в Школе бизнеса и экономики (Университет Чепмена, Калифорния).
Махан был исследователем в Гуверовском институте при Стэнфордском университете, внештатным сотрудником Института Катона, работал также в Институте фон Мизеса. Махан — автор более сотни научных статей и более тридцати книг. Он отрицал разделение либертарианства на «правое» и «левое», сравнивая это с делением школы на «старшую» и «среднюю». Утверждал, что по своей природе либертарианство означает политическую свободу для каждой личности совершать любые желаемые поступки, если только они мирные и не агрессивные.
Являлся минархистом.
Жизнь
Родился в Будапеште[1]. Его отец нанял контрабандиста, чтобы вывезти сына из Венгрии, когда тому было 14 лет, и тремя годами позже Махан приехал в США. В 1965 году окончил колледж в Клермоне. Он получил степень магистра философии в Нью-Йоркском Университете (1965—1966) и степень Ph.D по философии в Калифорнийском Университете (1966—1971).
В 1970 году, вместе с Робертом Пулом и Мануэлем Клаузнером, он купил журнал Reason, который стал ведущим периодическим либертарианским изданием в США. Два года Махан работал редактором журанала Reason, и 25 лет редактировал Reason Papers, ежегодно выпускаемый журнал, посвящённый междисциплинарным нормативным исследованиям.
Был приглашённым профессором в Военной Академии США (1992—1993) и преподавал в университетах Калифорнии, Нью-Йорка, Швейцарии и Алабамы. Даёт лекции в Европе, ЮАР, Новой Зеландии, Венгрии, Чехии, Грузии, Армении и странах Латинской Америки на темы бизнес-этики и политической философии. Являлся советником нескольких фондов и «фабрик мысли».
Жил в Калифорнии. Был трижды женат, имеет двух дочерей и приёмного сына. В 2004 году издал книгу воспоминаний.
Научная работа
Центральные темы работ Махана — этика и политическая философия, в особенности — теория естественного права. Он развил рассуждения Айн Рэнд об этике эгоизма, а также часто пишет о бизнес-этике, области, в которой он защищает неоаристотелевскую этическую позицию. Полностью его взгляд на этику изложен в труде Классический индивидуализм: Наивысшая ценность каждого человека (Routledge, 1998).
Махан имеет и труды по эпистемологии. Здесь он спорит с мыслью о том, что утверждение «знать, что P» сводится к окончательному, совершенному, вневременному и полному пониманию P. В качестве альтернативы Махан развивает подход Айн Рэнд к человеческому знанию (изложенный в книге Рэнд «Введение в эпистемологию объективизма»), приближаясь при этом к тому пониманию проблемы, которое можно встретить у Дж. Остина и Г. Хармана. Этому посвящена, например, книга Объективность (2004). Махан изучал философскую проблему свободы воли, придя к секулярному и натуралистическому, но не материалистическому пониманию человеческой инициативы.
Махан выступал против прав животных в своей работе «Имеют ли животные права?» (1991), а также в книге Люди прежде всего: почему именно мы — любимцы природы (2004), а также писал об этике обращения с животными в своей книге Люди прежде всего (2004). Он скептически относится к алармистским высказываниям о глобальном потеплении.
В 2011 году, по приглашению Либертарианской партии России принял участие в III Чтениях Адама Смита в Москве. Выступил с лекцией «Почему общественный договор противоречит свободе».
Избранные труды
- The Promise of Liberty (Lexington, 2009)
- Libertarianism Defended (Ashgate, 2006)
- Classical Individualism (Routledge, 1998)
- Generosity; Virtue in the Civil Society (Cato Institute, 1998)
- Capitalism and Individualism: Reframing the Argument for the Free Society (St. Martin’s Publishing Co. & Harvester Wheatsheaf *Books, 1990)
- Individuals and Their Rights (Open Court, 1989)
- Human Rights and Human Liberties (Nelson-Hall, 1975)
- The Pseudo-Science of B.F. Skinner (Arlington House, 1973)
- The Libertarian Reader (Rowman & Littlefield, 1982)
- The Libertarian Alternative (Nelson-Hall, 1974)
- "Recent Work in Ethical Egoism, " American Philosophical Quarterly, Vol. 16, No. 1, 1979, pp. 1-15.
Напишите отзыв о статье "Махан, Тибор"
Примечания
См. также
Отрывок, характеризующий Махан, Тибор
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
