Штернберг, Фриц

Фридрих «Фриц» Штернберг
Friedrich «Fritz» Sternberg
Имя при рождении:	Фридрих Штернберг
Псевдонимы:	Фриц Штернберг
Дата рождения:	11 июня 1895(1895-06-11)
Место рождения:	Бреслау, Силезия, Германская империя
Дата смерти:	18 октября 1963(1963-10-18) (68 лет)
Место смерти:	Мюнхен, Бавария, Германия
Гражданство:	ФРГ ФРГ/США США
Род деятельности:	экономист, политик

Фри́дрих «Фриц» Ште́рнберг (нем. Friedrich «Fritz» Sternberg, 11 июня 1895, Бреслау — 18 октября 1963, Мюнхен) — немецкий экономист и политик, теоретик марксизма, член Социалистической рабочей партии Германии.

Биография

Фридрих Штернберг родился 11 июня 1895 года в силезском городе Бреслау. Он был пятым ребёнком в многодетной еврейской семье. В тринадцать лет, будучи гимназистом, впервые познакомился с идеями социализма. С 1910 года печатался в местной социал-демократической газете «Die Volkswacht». Одновременно с этим Фридрих Штернберг входит в ряды еврейского молодёжного движения, где знакомится с немецко-еврейским философом Мартином Бубером. После окончания школы в 1913 году изучал экономику: сперва в Бреслау, затем — в Берлине. В свободное от учёбы время сотрудничает с социалистическими сионистскими организациями. В 1914 году Фридрих Штренберг порывает с Социал-демократической партией Германии, парламентская фракция которой поддержала начало Первой мировой войны и последовавший за ним военный заём. В мае 1916 года был призван в армию. На оккупированной германской армией российской территории Польши Штернберг знакомится с идеологией Бунда и в августе 1917 года вступает в его ряды. В последующие годы (примерно с 1922 года) Штернберг причисляет себя к сторонникам социал-сионистской организации Поалей Цион. Ноябрьскую революцию 1918 года встретил в своём родном городе и был избран в городской солдатский совет.

Веймарская республика

Летом 1919 года Штернберг жил в Вене, где наряду с другими предметами изучал психоанализ. Во время зимнего семестра 1919/20 начинает преподавательскую деятельность в университете Франкфурта, замещая во время семинаров Франца Оппенгеймера. В течение трёх лет совмещает преподавательскую деятельность с собственным обучением, большое внимание уделяя изучению теории предельной полезности. Однако, в 1923 году из-за неудачной попытки соискательства доцентуры и разногласий с Францем Оппенгеймером Фридрих Штернберг отказывается от университетской карьеры и сосредотачивается на изучении империализма. По финансовым причинам, был вынужден вернуться в родной город, где основывает дискуссионный марксистский кружок, который позднее стал основой для местной ячейки Социалистической рабочей партии Германии. Продолжает работать над своей книгой «Империализм». Примерно в это же время Штернберг, который в 1921 году принимал участие в сионистском конгрессе в Карлсбаде, отходит от идей сионизма.

В этот период Штернберг налаживает контакты как с известными деятелями культуры (такими как Бертольт Брехт, Лион Фейхтвангер, Жорж Грос), так с различными марксистскими деятелями и организациями. Возможно, именно Штернберг наряду с Карлом Коршем стал той фигурой, под влиянием которой будущий классик немецкого театра Бертольт Брехт стал сторонником марксистских идей. Выход в 1926 году книги «Империализм» вызвал широкий резонанс в немецком обществе. Получив известность, Штернберг стал регулярно публиковать статьи в рабочих и профсоюзных газетах, его приглашали для проведения курсов и семинаров. Это помогло ему улучшить своё материальное положение. В 1927 году Штернберг участвует в антифашистском конгрессе в Брюсселе. В 1929 и 1930 годах дважды посещает Советский Союз, где имел множество встреч с советскими учёными и политическим деятелями, в числе которых были Евгений Варга, Карл Радек, Николай Бухарин. В 1930—1933 года, вплоть до запрета газеты регулярно печатается в популярном журнале «Die Weltbühne», как правило, под псевдонимами «Томас Тарн» (нем. Thomas Tarn) и «К. Л. Гершторф» (нем. K.L. Gerstorff). Этот период отмечен тесным сотрудничеством с публицистом Хансом Майером (впоследствии — Жан Амери); в квартире у Штернберга неоднократно останавливался поэт Петер Хухель. 7 ноября 1931 года вступил в только что созданную Социалистическую рабочую партию Германии (СРПГ), активным членом которой был все последующие годы, несмотря на прогрессирующее заболевание диабетом. Штернберг выступал на митингах СРПГ, организовывал внутрипартийные курсы, постоянно печатался в партийной прессе. В 1932 году на выборах в прусский парламент был первым номером в избирательном списке Социалистической рабочей партии Германии от Берлина; выборы были неудачными, СРПГ набрала всего 0,4 % голосов. Вместе с журналистом Клаусом Цвейлингом является автором проекта программы первого съезда Социалистической рабочей партии Германии. Вместе с Цвейлингом, руководством Социалистического молодёжного союза Германии — молодёжной организации СРПГ, а также с бывшими членами «Коммунистической партии — Оппозиции» Паулем Фрёлихом и Якобом Вальхером относился в левому крылу Социалистической рабочей партии Германии. Левое крыло ратовало за превращение СРПГ в революционную марксистскую партию; в начале 1933 года одержало победу во внутрипартийной дискуссии с руководством партии (Курт Розенфельд, Макс Зейдевиц), которые придерживались левых идей социал-демократии.

Эмиграция. Послевоенное время

После приход национал-социалистов к власти Штернберг подвергается двойной опасности — как марксист и как еврей. После поджога Рейхстага вынужден перейти на нелегальное положение и 12 мая 1933 года под видом спортсмена-горнолыжника через Исполиновы горы перешёл в Чехословакию, откуда в дальнейшем перебрался в Базель. Там он жил в течение трёх лет на полулегальном положении, испытывая серьёзные финансовые трудности, при этом старался помогать членам СРПГ, нелегально иммигрировавших в Швейцарию из южных областей нацистской Германии. В конце августа — начале сентября 1933 года во французском местечке Руайян Штернберг неоднократно встречался со Львом Троцким по поводу создания экономической платформы для Четвёртого Интернационала, однако при обсуждении конкретных вопросов возникли непреодолимые разногласия. Весной 1936 года Штернберга высылают из Швейцарии и он переезжает в Париж, где располагалось руководство СРПГ в изгнании. Изредка принимал участие в Кружке Лютеция — попытке создания Народного фронта из различных немецких эмигрантских политических организаций. Вплоть до 1939 года Штернберг один из главных авторов эмигрантских изданий Социалистической рабочей партии Германии — «Die Marxistische Tribüne» и «Die Neue Front — Organ für proletarisch-revolutionäre Sammlung», а также в ряде других газет и журналов, включая «Neuen Weltbühne» и даже буржуазные «St. Galler Tagblatt» и «Economist».

В мае 1939 года по туристической визе въехал в США. В связи с началом Второй мировой войны ему сперва было продлено пребывание по туристической визе, затем, в 1943 году Штернберг получает иммиграционную визу, в 1948 году — гражданство США. Работает как независимый журналист с рядом американских изданий, в числе которых «The Nation» и «The New Republic», занимается расследованием финансовой поддержки фондом Рокфеллера и Брукингского института немецкой военной экономики. В 1944 году стал одним из подписавших под программой немецкого теолога-социалиста Пауля Тиллиха, инициировавшего «Совет для демократической Германии». Одновременно с этим поддерживает тесные контакты с профсоюзными лидерами США, благодаря чем получает возможность вести занятия и курсы для членов профсоюзов. Для того, что добыть средства к существованию, Штернберг выступает с лекциями и семинарами в различных университетах США.

В 1950 году впервые с 1933 года посещает Германию, где 20 августа как представитель северо-американских социалистов участвует в социалистической демонстрации во Франкфурте-на-Майне. В 1951 году совершил трёхнедельное путешествие в Югославию, где среди прочих встречался с Эдвардом Карделем. С 1954 года окончательно перебирается в Европу (сохранив гражданство США), где вплоть до самой смерти в 1963 году работал экспертом в профсоюзных организациях, в комитетах и комиссиях Социал-демократической партии Австрии и левого крыла Социал-демократической партии Германии.

Произведения

• 1921 — Евреи как носители новой экономики в Палестине (Die Juden als Träger einer neuen Wirtschaft in Palästina. Eine Studie). Вена.
• 1926 — Империализм (Der Imperialismus). Берлин.
• 1929 — Империализм и его критика (Der Imperialismus und seine Kritiker). Берлин.
• 1930 — Поворот в науке? Критика книги Хенрика Гроссмана: Закон накопления и краха капиталистической системы. Вместе с тем позитивное исследование империализма. (Eine Umwälzung der Wissenschaft? Kritik des Buches von Henryk Großmann: Das Akkumulations- und Zusammenbruchgesetz des kapitalistischen Systems. Zugleich eine positive Analyse des Imperialismus). Берлин.
• 1932 — Упадок немецкого капитализма (Der Niedergang des deutschen Kapitalismus). Берлин.
• 1935 — Фашизм у власти (Der Faschismus an der Macht). Амстердам.
• 1938 — Германия и молниеносная война (Germany and a Lightning War). Лондон.
• 1939 — Истоки нацизма. Почему Гитлер не может одержать победу. (From Nazi Sources. Why Hitler can’t win). Нью-Йорк/Торонто.
• 1947 — Наступающий кризис (The coming Crisis). Нью-Йорк/Торонто.
• 1948 — Как остановить русских без войны (How to stop the Russians without war). Нью-Йорк/Торонто.
• 1949 — Жизнь в период кризиса. Борьба против депрессии и войны. (Living with the Crisis. The Battle against Depression and War). Нью-Йорк.
• 1951 — Capitalism an Socialism on Trial. Нью-Йорк.
• 1953 — Конец революции. Советская Россия — от революции до реакции. (The End of a Revolution. Soviet Russia — From Revolution to Reaction. Нью-Йорк.
• 1955 — Маркс и современность. Тенденция развития во второй половине двадцатого века (Marx und die Gegenwart. Entwicklungstendenzen in der zweiten Hälfte des zwanzigsten Jahrhunderts). Кёльн.
• 1959 — Милитаристская и индустриальная революция (Die militärische und die industrielle Revolution). Берлин/Франкфурт-на-Майне.
• 1961 — Кто правит во второй половине XX века? (Wer beherrscht die zweite Hälfte des 20. Jahrhunderts?) Кёльн/Берлин.
• 1963 — Поэт и разум. Память о Бертольте Брехте. (Der Dichter und die Ratio. Erinnerungen an Bertolt Brecht). Гёттинген.
• 1965 — Anmerkungen zu Marx — heute. Frankfurt am Main 1965.

Отрывок, характеризующий Штернберг, Фриц

– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.