Южно-Африканский Союз во Второй мировой войне

Выбор политики в начале войны

В начале Второй мировой войны Южно-Африканский Союз оказался в уникальном военно-политическом тупике. Он был тесно связан с Великобританией, являясь с 1931 года практически равным ей по правам доминионом, главой государства являлся король Великобритании, однако его премьер-министром 1 сентября 1939 года был Джеймс Барри Герцог — лидер пробурской антибританской Национальной партии, которая сформировала коалиционное правительство, войдя в состав Объединённой партии.

Проблемой Герцога было то, что ЮАС по конституции был обязан поддержать Великобританию в её войне с нацистской Германией. Британские гарантии Польше обязывали Великобританию — и, в свою очередь, доминионы — помочь Польше, если та будет атакована Германией. Когда немецкие войска перешли польскую границу в ночь на 1 сентября 1939 года, то через несколько дней Великобритания объявила войну Германии. В Южноафриканском парламенте разразились острые дебаты, сделавшие противниками тех, кто выступал за вступление в войну на стороне Великобритании (их лидером был генерал Ян Смэтс), и тех, кто стремился сохранить Южную Африку «нейтральной», а на деле — пронацистской (их лидером был Герцог).

Объявление войны странам «Оси»

4 сентября 1939 года Объединённая партия отказалась принять предложение Герцога о нейтралитете во Второй мировой войне, и сместила его, предпочтя Смэтса. Став премьер-министром, Смэтс официально объявил, что Южно-Африканский союз находится в состоянии войны с Германией и другими странами «Оси», и немедленно приступил к укреплению ЮАС на случай возможного германского вторжения с моря, которое могло последовать из-за глобальной стратегической важности Южной Африки как места, контролирующего морские пути, идущие вокруг Мыса Доброй Надежды.

Балтазар Йоханнес Форстер и другие члены «Оссевабрандваг» были против вступления ЮАС во Вторую мировую войну, и начали устраивать акты саботажа. Смэтс предпринял ряд мер против деятельности пронацистских организаций, и поместил лидеров Оссевабрандваг на время войны в тюрьму.

Фельдмаршал и премьер-министр Смэтс

Ян Смэтс был единственным из небританских генералов, чьих советов искал Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании в годы Второй мировой войны. Смэтс в 1939 году был приглашён в Имперский Военный кабинет, а 28 мая 1941 года стал фельдмаршалом Британской армии. За свою близость к британскому истеблишменту Смэтс заплатил высокую политическую цену: связи с Черчиллем и королём сделали его очень непопулярным среди буров, и в конечном итоге привели к его падению.

Мобилизационный резерв

На момент объявления войны в сентябре 1939 года Южно-Африканская армия насчитывала всего лишь 3.353 военнослужащих, и 14.631 человек числился в Силах Активных Граждан (Active Citizen Force, ACF), где в мирное время осуществлялась подготовка добровольцев, которые могли бы в военное время сформировать основной костяк армии. Предвоенные планы не предполагали, что армии придётся воевать вне Южной Африки, и она готовилась лишь к ведению войны в буше.

Одной из проблем, постоянно стоявшей перед ЮАС в годы войны, была нехватка людей. Из-за расовой политики армия могла состоять только из людей европейского происхождения, что резко сужало количество потенциально доступных мужчин в возрасте от 20 до 40 лет до 320 тысяч. Объявление войны Германии получило поддержку лишь незначительного большинства в Южноафриканском парламенте, и отнюдь не было популярным. Естественно, имелось значительное по размерам меньшинство, протестовавшее против участия в войне, поэтому введение всеобщей воинской обязанности было невозможным. Расширение армии и её боевые действия вдали от родины могли опираться лишь на добровольцев.

Из-за расовой политики страны допуск в боевые части лиц, принадлежащих к негроидной расе, не рассматривался. Чтобы высвободить для боевых и технических частей как можно больше белых, было сформировано много вспомогательных частей (водителей и сапёров) из более приемлемых «индийцев» и «цветных», которые были объединены в Кейп-корпус. Для выполнения подсобных и сапёрных работ был также сформирован Туземный военный корпус из чернокожих. Для выполнения некоторых задач его членам выдавалось оружие (в основном для самозащиты либо караульной службы), однако им никогда не позволялось участвовать в боевых действиях против европейцев.

Участие в боевых действиях

Вооружённые силы ЮАС принимали непосредственное участие в Североафриканской кампании и Итальянской кампании Второй мировой войны. В южноафриканских портах осуществлялось обслуживание судов Союзников, следовавших через Индийский и Атлантический океаны вокруг Мыса Доброй надежды.

1. Южноафриканская армия и южноафриканские ВВС сыграли основную роль в разгроме итальянских войск во время Восточноафриканской кампании 1940—1941 годов.
2. Южноафриканские силы принимали участие в Мадагаскарской операции 1942 года.
3. 1-я пехотная дивизия ЮАС приняла участие в ряде операций в Северной Африке, включая Второе сражение при Эль-Аламейне, после чего была возвращена на родину и переформирована в бронетанковую дивизию.
4. 2-я пехотная дивизия ЮАС приняла участие в ряде операций в Северной Африке в 1942 году, однако 21 июня 1942 года две её бригады и все вспомогательные части попали в плен в результате падения Тобрука.
5. 3-я пехотная дивизия ЮАС не принимала участия в боевых действиях, однако подготовила войска территориальной обороны, использовалась для гарнизонной службы, а также являлась поставщиком пополнения для 1-й и 2-й пехотных дивизий. Одна из составных частей дивизии — 7-я моторизованная бригада — принимала участие в Мадагаскарской операции 1942 года.
6. 6-я бронетанковая дивизия ЮАС приняла участие в ряде операций в Италии в 1944—1945 годах.
7. ВВС ЮАС принимали участие в боевых действиях над Восточной Африкой, Северной Африкой, Сицилией, Италией, Балканами, а также участвовали в налётах на румынские месторождения нефти в Плоешти, доставляли снабжение повстанцам во время Варшавского восстания и вели разведку в интересах советских войск во время Львовско-Сандомирской операции.
8. Многочисленные добровольцы из ЮАС воевали в КВВС, некоторые из них были удостоены наград.

Из 334 тысяч граждан ЮАС, добровольно принявших участие в борьбе с нацизмом (211 тысяч «белых», 77 тысяч «чёрных», 46 тысяч «цветных» и «азиатов») около 9 тысяч погибли в боях.

См. также

• История ЮАР
• Южно-Африканский Союз в Первой мировой войне
• Адольф Малан

Источники

• [www.history-at-africa.ru/category/xx-vek/vtoraya-mirovaya-vojna Всемирная История. История Африки] Всемирная История в десяти томах. Академия наук СССР. Институт истории. Институт народов Азии. Институт Африки. Институт Славяноведения. Издательство Социально-Экономической литературы «Мысль». Под редакцией: В. В. Курасова, А. М. Некрича, Е. А. Болтина, А. Я. Грунта, Н. Г. Павленко, С. П. Платонова, А. М. Самсонова, С. Л. Тихвинского.

Отрывок, характеризующий Южно-Африканский Союз во Второй мировой войне

Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?