Тува во Второй мировой войне

Тувинская Народная Республика вступила во Вторую мировую войну на стороне стран Антигитлеровской коалиции 22 июня 1941 года, одновременно с началом Великой Отечественной войны.

Тувинские добровольческие силы принимали участие в боях на восточном фронте в составе формирований Рабоче-крестьянской Красной армии. 14 октября 1944 года Тувинская Народная Республика вошла в состав Советского Союза, став Тувинской автономной областью. С этого момента тувинцы участвовали в боевых действиях вплоть до окончания Второй мировой войны в качестве граждан Советского Союза.

Предыстория

Создание ТНР

До 1912 года Тува, на тот момент известная как «Танну-Урянхай», находилась под властью династии Цин. После Синьхайской революции в Китае, завершившейся в 1913 году, тувинские нойоны неоднократно обращались к российскому императору Николаю II с просьбой об установлении российского протектората над Тувой. 4 апреля 1914 года император дал официальное согласие на принятии тувинских территорий в состав Российской империи в качестве протектората, после чего Тува, получившая название Урянхайский край, была присоединена к Енисейской губернии.

В короткий период, на протяжении которого Тува входила в состав Российской империи, царское правительство проводило крайне осторожную политику на её территории, как и в других национальных регионах Восточной Сибири, чтобы избежать обострения в них китайского, японского и монгольского влияния.

В 1919 году, в разгар Гражданской войны, большевистское руководство категорически запретило частям РККА находиться на территории Урянхайского края, который уже тогда не только предписывалось сохранять автономным, но и планировалось объявить независимым в случае прихода в нём к власти пробольшевистски настроенных сил. Так и произошло: в августе 1921 года, после окончательного разгрома Азиатской дивизии барона Р. Ф. фон Унгерна-Штернберга силами Красной Армии, в Туве произошла т. н. «Народная революция», горячо приветствованная и поддержанная со стороны Советской России. А с 13 по 16 августа в селе Суг-Бажы Тындынского хошуна состоялся Всетувинский Учредительный Хурал девяти кожуунов, провозгласивший образование Тувинской Народной Республики (ТНР) и принявший первую тувинскую конституцию.

Советско-тувинские отношения

Несмотря на де-юре политическую самостоятельность ТНР, республика во многом зависела от РСФСР. Так, советская делегация, присутствовавшая на Всетувинском Учредительном Хурале, провозгласившем республику, настояла на закреплении в специальной резолюции положения, согласно которому в сфере внешней политики ТНР должна была действовать «под покровительством РСФСР».

В январе 1923 года была окончательно определена советско-тувинская граница. В том же году контингент РККА, присутствовавший на территории ТНР, был выведен за её пределы согласно договорённости, заключённой между правительствами двух государств в 1921 году.

Летом 1925 года между СССР и ТНР был подписан «Договор между РСФСР и Танну-Тувинской Народной Республикой об установлении дружеских отношений», укрепивший союзнические взаимоотношения между государствами. Инициатором заключения договора стал СССР. Договор гласил о том, что советское правительство «отнюдь не рассматривает Танну-Тува как свою территорию и никаких видов на неё не имеет». Кроме того, в связи с взаимной экономической заинтересованностью, СССР предоставил тувинским гражданам ряд льгот в сферах передвижения, торговли и проживания на советской территории, а тувинцам, проживающим на территории СССР — облегченный режим перехода границы на строго установленных участках.

В конце 1920-х — начале 1930-х годов по Туве прокатилась первая волна политических репрессий. Впоследствии таковые имели место в течение всего десятилетия. По данным прокуратуры Республики Тува, в 1930-х годах в ТНР было репрессировано 1286 человек, а, согласно другой версии, их количество доходило до 1700 человек. Среди подвергшихся репрессиям, как и в СССР, оказались многие видные государственные деятели Тувы, в том числе, первый председатель совета министров ТНР Монгуш Буян-Бадыргы и бывший председатель Президиума Малого Хурала Куулар Дондук. Они обвинялись в шпионаже в пользу Японии и подготовке контрреволюционного переворота. В качестве главного инициатора политических чисток в Туве выступал первый секретарь ЦК Тувинской Народно-революционной партии Салчак Тока, пользовавшийся симпатией со стороны советского руководства.

Вооружённые силы

В первой половине 1930-х годов Япония развернула агрессивные действия против Китая, оккупировав Маньчжурию и основав на её территории марионеточное государство Маньчжоу-го, а в 1937 году развернуло полномасштабную войну против Китая. Это сподвигло руководство Тувы к проведению ряда важных мероприятий по укреплению армии и обороны страны. XI съезд ТНРП, состоявшийся в ноябре 1939 года, поручил Центральному Комитету партии в ближайшие 2-3 года обеспечить армию в полном объёме вооружением и поднять уровень её боевой готовности на ещё более высокий уровень. 22 февраля 1940 года постановление Малого Хурала ТНР санкционировало создание Министерства военных дел, которое сразу приняло меры по оснащению армии новыми видами оружия и боевой техники, улучшению подготовки командных кадров и повышению боевой готовности частей и подразделений. Первым военным министром ТНР (1940—1943) стал полковник (впоследствии — генерал-майор) Гессен Шоома.

Правительство СССР и командование РККА оказывали ТНР значительную помощь в развитии материально-технической базы и подготовке кадров. Средний и высший командные составы Тувинской народно-революционной армии проходили подготовку в военных учебных заведениях СССР, в том числе, Военная академия имени М. В. Фрунзе и Академия Генерального штаба. В Туву, помимо того, приглашались советские военные инструкторы и советники.

Вступление в войну

На 22 июня 1941 года — день начала Великой Отечественной войны — в Туве пришёлся съезд X Великого Хурала ТНР. Собравшиеся на заседании делегаты съезда (334 человека) единогласно приняли декларацию, в которой провозглашалось:

«Тувинский народ во главе со своей революционной партией и правительством, не щадя жизни, готов всеми силами и средствами участвовать в борьбе советского народа против фашистского агрессора до окончательной победы над ним»

Принятием декларации Тува обозначила своё вступление в войну на стороне СССР, официально объявив войну Нацистской Германии и её союзникам. Примечательно, что в объявлении о поддержке СССР в войне против Германии Тува опередила Великобританию: радиообращение Уинстона Черчилля, адресованное советскому народу, было передано в 11 часов вечера 22 июня, а аналогичное сообщение из Тувы поступило уже в первой половине дня.

Существует распространённая легенда, согласно которой Гитлер никак не отреагировал на объявление войны со стороны ТНР потому, что не нашёл её на карте мира. С первых дней Великой Отечественной войны Тувинская Народная Республика и её вооружённые силы были переведены на военное положение. Если до войны в рядах ТНРА насчитывалось 489 человек (4 эскадрона по 4 взвода, а также танковый взвод, взвод связи, пулеметный полуэскадрон, музыкальный взвод, интендантский взвод) то в конце 1941 года она численно возросла до 1136 человек. Кроме того, сразу после вступления в войну власти ТНР предложили советскому руководству отправлять на фронт тувинских добровольцев, экипированных стрелковым и холодным оружием местного или советского производства, однако Москва не соглашалась на такого рода помощь, ссылаясь, в частности, на малочисленность населения Тувы.

26 июля 1941 года полпред ТНР в СССР Сат Намчак сообщил заместителю министра иностранных дел СССР А. А. Соболеву о готовности Тувы к перевыполнению плана экспорта и увеличению его на 50 %, а также немедленном погашении долга в 1,3 миллионов рублей. Кроме того, предлагалось передать в распоряжение Красной Армии 5 тысяч лошадей, сократить импорт советских товаров оборонного значения, организовать сбор средств среди населения на постройку трёх военных самолетов, численно удвоить и обучить личный состав Тувинской народно-революционной армии (ТНРА). 29 июля Соболев прислал ответ с благодарностью в адрес тувинского народа и руководства ТНР с формулировкой: «за отклик на призыв товарища Сталина к решительной и беспощадной борьбе против фашизма».

8 августа 1941 года И. В. Сталин поздравил тувинский народ с 20-летием ТНР, отметив, что советское руководство «с большим удовлетворением отмечает готовность тувинского народа с оружием в руках выступить вместе с советским народом на разгром фашизма».

Материальная помощь

С первых же дней войны ТНР приступила к оказанию материальной помощи СССР. Так, Советскому Союзу был передан золотой запас государства, составлявший около 30 миллионов советских рублей, а также добыча тувинского золота на сумму порядка 5 миллионов рублей. Общая же сумма добровольной материальной помощи населения Тувы СССР в указанный промежуток времени превысила 60 миллионов рублей.

Вскоре после вступления в войну тувинская промышленность переориентировалась на выполнение военных заказов. На лесозаводе были построены обозный цех, сушилка, освоено массовое производство лыж. На кожевенном заводе появились новые цеха, расширен овчинный цех, установлены дополнительные шерстобитные машины. Количество заводских работников увеличилось почти в семь раз. Аналогичные изменения произошли с сельским хозяйством ТНР: были расширены посевные площади, увеличились товарное производство и сенозаготовка. Женщины, старики и подростки заменяли мужчин, ушедших на фронт.

С июня 1941 по август 1944 года ТНР поставила в СССР 50 тысяч боевых коней, а также более 700 тысяч голов скота, из которых почти 650 тысяч — безвозмездно. От 10 до 100 голов своего скота поставила почти каждая тувинская семья (в семьях тогдашних тувинцев, как и монголов, в среднем количество голов скота в личном пользовании насчитывало как минимум 130 голов). Одной только весной 1944 года освобождённой Украине было подарено 27,5 тысяч тувинских коров. В телеграмме Президиума Верховного Совета Украинской ССР Президиуму Малого Хурала Тувы отмечалось: «Украинский народ, как и все народы СССР, глубоко ценит и никогда не забудет той помощи фронту и освобождённым районам, которую по-братски оказывают трудящиеся Тувинской народной республики…».

За годы войны Тува поставила на нужды Советской армии 52 тысячи пар лыж, 10 тысяч полушубков, 19 тысяч пар рукавиц, 16 тысяч пар валенок, 67 тонн шерсти, 400 тонн мяса, ржаной, ячменной муки и топлёного масла, а также десятки тонн мёда, плодово-ягодных консервов и концентратов, рыбных изделий, тонны перевязочных бинтов, лекарств традиционной медицины, воска и смолы. До 90 % вышеперечисленного было передано безвозмездно.

Тувинская эскадрилья

В Викитеке есть полный текст Приказа по 133-му истребительному авиационному полку № 38

16 марта 1943 года на подмосковном аэродроме «Чкаловский», в присутствии наркома авиапромышленности СССР А. И. Шахурина, делегация ТНР торжественно передала в распоряжение 133-го истребительного авиационного полка ВВС РККА 10 истребителей Як-7Б, построенных на средства, собранные тувинцами. В связи с этим событием командир полка майор Амельченко издал приказ, по которому истребители были переданы командиру 3-й авиационной истребительной эскадрильи Новикову и закреплены за определёнными экипажами.

Все самолёты были сконструированы на 153-м заводе в Новосибирске. На момент передачи они не имели тактических номеров (они были нанесены позже на кили истребителей). Именной самолёт «От Танды хошуна» (хошун — административная единица в ТНР) Амельченко закрепил лично за собой. На остальных истребителях было написано: «От Тувинского народа», также белой краской.

До окончания войны не сохранился ни один самолёт «тувинской эскадрильи». К июлю 1943 года большая часть машин была разбита или повреждена в боях. К этому моменту 133-й истребительный авиационный полк, пополненный людьми и самолётами, вновь вступил в боевые действия на Брянском фронте в составе 234-й истребительной авиационной дивизии. После первого же воздушного боя, произошедшего 10 июля 1943 года, в составе полка не осталось ни одного тувинского истребителя.

Из 20 военнослужащих 133-го авиационного истребительного полка, составлявших экипажи истребителей ЯК-7Б, войну пережили только трое. Ещё трое погибли во время войны, но уже после июля 1943 года. Остальные пилоты и бортмеханики, обслуживавшие самолёты, построенные на средства ТНР, погибли в период с марта по июль 1943 года.

Тувинцы в боевых действиях

Добровольческие формирования ТНР

Танковые

18 марта 1943 года заместитель председателя Совета Министров Салчак Сергей сообщил поверенному в делах СССР в ТНР М. Г. Сущевскому о готовности тувинских танкистов к отправке на фронт. Письмом от 11 мая 1943 года Сущевский уведомил А. М. Чимба о том, что ходатайство тувинского правительства о приёме тувинских добровольцев-танкистов в действующую армию удовлетворено.

Перед отправкой на фронт кандидатам предстояло пройти ряд испытаний. Они боролись, скакали на конях, стреляли в картонную мишень. Первые добровольцы из ТНР — 11 человек — вступили в ряды РККА в мае 1943 года и, пройдя краткий курс обучения, были зачислены в 25-й отдельный танковый полк, с февраля 1944 года входивший в состав 52-й армии 2-го Украинского фронта и участвовавший в боях на территории Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии и Чехословакии..

Кавалерийские

1 сентября 1943 года в Кызыле состоялись проводы добровольческого эскадрона в составе 208 человек. Завершив краткий курс подготовки во 2-м запасном кавалерийском полку в Муроме и Коврове, 16 ноября эскадрон успешно выдержал экзамен на боевую готовность. Проводивший экзамен генерал-полковник О. И. Городовиков отозвался о тувинцах положительно, подчеркнув: «люди хорошо натренированы, а также подготовлены по боевой и политической подготовке и представляют собой вполне готовую боевую единицу».

После подготовки кавалеристы прибыли в распоряжение 6-го гвардейского казачьего кавкорпуса. 8 ноября личный состав 31-го гвардейского кавалерийского полка 8-й кавалерийской дивизии принял в свои ряды отряд тувинских добровольцев в количестве 177 человек под командованием капитана Тюлюша Кечил-оола. 15 декабря добровольцы приняли присягу в деревне Снегирёвка, а затем были переправлены на Украину.

После освобождения большей части УССР 8-я кавалерийская дивизия, в составе которой сражался тувинский эскадрон, осуществляла глубокие конные рейды по тылам немцев и украинских националистов на территории Западной Украины. Всего тувинцы приняли участие в освобождении 80 западноукраинских населённых пунктов..

В ходе боёв в Галиции и Волыни тувинские кавалеристы производили на солдат противника устрашающее впечатление. Так, немецкий офицер Г. Ремке, пленённый в январе 1944 года в бою под Деражно (ныне Волынская область Украины) сообщил на допросе, что вверенные ему солдаты «подсознательно восприняли этих варваров [прим. — тувинцев] как полчища Аттилы» и потеряли всякую боеспособность. Известно, что в кругах немцев тувинские кавалеристы имели прозвище «Чёрная Смерть» (нем. «Der Schwarze Tod»). Это во многом объяснялось тем, что тувинцы, руководствуясь своими национальными представлениями о военной этике, принципиально не брали пленных.

С боями, преследуя отступавших немцев, полк, в составе которого сражались тувинские добровольцы, пробился к Ровно. 1 февраля тувинцы заняли кирпичный завод и вырвались вперёд, на значительное расстояние от остальных сил. Развивая наступление открытыми флангами, эскадрон во главе с капитаном Кечил-оолом вышел к железной дороге и, использовав благоприятный момент, атаковал вражеских солдат. Ворвавшись на железнодорожную станцию, на путях которой стояли эшелоны с военной техникой, они дождались оставшуюся часть полка и ворвались в Ровно. За мужество и героизм 17 тувинцев были награждены орденами Славы.

Из отправившихся на фронт тувинских добровольцев на родину вернулось только 165 человек. В 2013 году умерла последняя из 206 членов добровольческой группы, влившейся в 8-ю кавалерийскую дивизию — сестра милосердия Вера Чульдумовна Байлак, удостоенная ряда советских военных наград.

Советские граждане, проживавшие в ТНР

Ввиду того, что значительная часть населения ТНР (по меньшей мере, 12 тысяч человек) имела особый правовой статус (нечто наподобие двойного гражданства), 10 ноября 1941 года советское и тувинское руководства приняли совместное решение о мобилизации проживающих в республике советских граждан в возрасте от 19 до 40 лет. Все расходы, связанные с проведением призыва, тувинское правительство взяло на себя.

26 января 1942 года призывная комиссия приступила к работе. В течение февраля почти ежедневно тувинско-советскую границу пересекали автоколонны с призывниками по 100—120 человек в каждой. Современники первого, самого массового призыва вспоминали, что после него во многих русских поселениях оставались, в основном, только старики, женщины и дети. По достижении призывного возраста (18 лет) юноши, имевшие двойное гражданство, продолжали призываться на фронт. Последняя мобилизация была проведена в ТНР в 1944 году, когда на войну были призваны молодые люди 1926 года рождения. По самым скромным подсчётам, русская колония в ТНР поставила на фронт свыше 3,5 тысяч воинов, около 900 человек из которых ушли туда добровольно. Ещё около 200 человек были взяты на трудовой фронт и работали в тылу: на заводах, лесоповалах, угольных шахтах в Красноярске, Кемерово, Канске, Черногорке..

В общей сложности за годы войны в рядах Красной армии служило до 8 тысяч тувинцев. Они приняли участие во многих ключевых операциях завершающего этапа войны, таких, как Корсунь-Шевченковская, Уманско-Ботошанская, Ясско-Кишинёвская, а также Дебреценская и Сандомирско-Силезская операции. Формирования из мобилизованных в ТНР советских граждан участвовали в боях за блокадный Ленинград и освобождение Белоруссии..

Порядка 20 воинов-тувинцев были удостоены Ордена Славы, ещё 5,5 тысяч тувинских воинов стали кавалерами других советских и тувинских наград. Так, тувинец Хомушку Чургуй-оол, на протяжении всей войны был механиком-водителем танка Т-34 вышеупомянутого 25-го танкового полка, был удостоен звания Героя Советского Союза, а другой его соотечественник, Кыргыз Чамзырын, встретил 9 мая 1945 года в Праге и стал кавалером многих советских орденов, в том числе, Ордена Славы.

Присоединение к СССР

17 августа 1944 года VII сессия Малого Хурала ТНР приняла декларацию о вхождении Тувинской Народной Республики в состав СССР, обратившись с соответствующим ходатайством в Верховный Совет СССР. Указом президиума Верховного Совета от 11 октября 1944 года ходатайство было удовлетворено и Тува вошла в состав РСФСР на правах автономной области. В связи с этим Тувинская народно-революционная армия прекратила своё существование и была преобразована в Отдельный 7-й кавалерийский полк Краснознамённого Сибирского военного округа. Тувинское министерство военных дел было преобразовано в Областной военный комиссариат.

Оценки и память

Как сообщает «Российская газета», некоторые эксперты считают, что совокупные поставки Монгольской и Тувинской Народных Республик СССР в военный период по объёму были всего на треть меньше, чем общий объём союзнических поставок из США, Канады, Великобритании, Австралии, Новой Зеландии и Южно-Африканского Союза вместе взятых. Однако, как подчеркнул нынешний посол Монголии в России Долоонжин Идэвхтэн, «сегодня об этом знают единицы».

Первый том Книги памяти Республики Тыва, в котором был опубликован поимённый алфавитный список тувинцев, призванных на фронт и погибших в период Великой Отечественной войны, вышел в 1955 году и насчитывал 1912 имён. В честь некоторых из них были названы улицы городов Тувы и населённые пункты в республике. В городе Ровно до сих пор существуют улицы имени Тувинских добровольцев, их командира Тюлюша Кечил-оола, которые в последние годы войны участвовали в боях на территории Волыни. Улица Тувинских добровольцев также есть в Кызыле.

В 2009 году телеканал «Россия» подготовил документальный фильм, приуроченный к 70-й годовщине начала Второй мировой войны. Съёмочная группа во главе с телеведущим Сергеем Брилёвым посетила председателя Правительства Республики Тыва Шолбана Кара-оола, последнего из оставшихся в живых тувинских добровольцев Веру Байлак, а также ряд достопримечательностей и памятных мест, связанных с тувинцами, участвовавшими в Великой Отечественной войне.

4 мая 2010 года в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве состоялось открытие экспозиции «Тувинская Народная Республика — все для общей Победы!», посвящённой участию Тувинской Народной Республики в войне. На выставке было представлено более 200 экспонатов из фондов Национального музея и Центрального государственного архива республики. Присутствовавший на мероприятии председатель Правительства Республики Тыва Шолбан Кара-оол охарактеризовал вклад Тувы в победу СССР в Великой Отечественной войне как «искренний, добровольный и разнообразный».

9 мая 2010 года в Кызыле был открыт мемориальный комплекс, посвящённый участникам Великой Отечественной войны. В тот же день здесь состоялась церемония возложения венков и цветов к памятнику.

Примечания

В Викитеке есть полный текст Указа Президиума ВС СССР о принятии ТНР в состав СССР

Литература

• Воскобойников Г. Л. Казачество и кавалерия в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. — М.: Терра Принт, 2007. — 287 с.

Отрывок, характеризующий Тува во Второй мировой войне

Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…