Канада во Второй мировой войне

Участие Канады во Второй мировой войне началось с объявления войны Германии 10 сентября 1939 года и проявилось в основном в Италии и Северной Европе. Канада участвовала в защите морских путей в Северной Атлантике, а канадский торговый флот совершил более 25,000 плаваний через Атлантику. Канадцы в течение войны также были активны и в Тихом океане. В начале войны Канада была старейшим доминионом в Британском содружестве. В основном страна не горела желанием участвовать в войне. Тем не менее Канада вступила во Вторую мировую войну в альянсе с Великобританией. Имея население всего лишь в районе 11-12 миллионов человек, Канаде удалось создать достаточно крепкую армию. После тяжелых испытаний Великой депрессии 1930-х годов задачи Второй мировой войны ускорили трансформацию Канады в современное и индустриализированное государство.

В начале войны канадская помощь британо-французским силам в Европе ограничилась одной дивизией, поскольку военная мобилизация была закончена лишь к вторжению в Италию в 1943 году и Нормандию в 1944. В течение войны 1,1 миллион канадцев отслужило в армии, флоте и ВВС. Из них более 45 000 погибло и более 54 000 было ранено. Трудности войны коснулись многих канадцев.

Война серьёзно повлияла на канадскую историю, хотя не столь сильно, как Первая мировая война. Кризис призыва в 1944 оказал серьёзное влияние на единство франко- и англоговорящих канадцев, хотя политический урон был не столь сильным, как в течение Первой мировой войны. Успехи в войне усилили канадскую экономику, привели к диверсификации производства и усилили национальное самосознание. Статус Канады как отдельного государства сильно вырос после 1945 года.

Мобилизация

Страдая от пренебрежения в течение приблизительно 20 лет, канадская армия была маленькой, плохо оснащённой, практически неготовой к войне в 1939. Постоянно действующая милиция (или Постоянные войска, канадская постоянная армия) насчитывала лишь 4 261 офицера и солдата, в то время как непостоянно действующая милиция (канадские резервные войска) насчитывала 51 000 частично обученных и плохо вооружённых солдат. Современное вооружение встречалось в войсках очень редко. Попытки модернизировать армию начались в 1936 году, но закупки оружия были маленькими, а правительство не стремилось тратить деньги на оснащение новых танковых батальонов, созданных в этом году.

Тем не менее, размер канадских вооруженных сил серьёзно вырос в течение предвоенных так называемых мобилизационных «схем». В ходе войны армия насчитывала 730 000, ВВС — 260 000, а флот — 115 000 человек. Кроме того, тысячи канадцев служили в Королевских воздушных силах. Однако в процентном соотношении к общему населению 1,1 миллион военных представлял собой пропорционально меньшую мобилизацию, чем в Великобритании, Австралии или Новой Зеландии. Приблизительно половина служащих канадской армии и три четверти служащих ВВС никогда не покидали страну, в то время как за границей были развёрнуты около трех четвертей войск Австралии, Новой Зеландии и США. Тем не менее, к концу войны 1,1 миллионам мужчин и женщин довелось носить форму канадской армии. Канадский флот из нескольких кораблей в 1939 вырос до более чем 400 кораблей в конце войны. Эти успехи на флоте помогли поддерживать транспортные линии через Атлантику открытыми в течение всей войны.

Отчасти это повлияло на политику Кинга Макензи «ограниченной повинности» и трудовых требований канадской военной индустрии. Однако это также отражало объективные обстоятельства войны. После поражения и оккупации Франции исчез Западный фронт, вплоть до июня 1944, когда началось вторжение в Нормандию. Более того, потребности в людях в Северной Африке и Средиземноморье были сравнительно небольшими и легко поддерживались британскими войсками и войсками других членов Содружества.

В результате практически вся канадская армия не принимала участия в боях вплоть до середины 1944. Многие из молодых солдат 1-й Канадской пехотной дивизии, оказавшиеся за морем с декабря 1939 года, к 1943 провели большую часть своей взрослой жизни в Англии, а не в Канаде. И всё же эта служба была не напрасна. Например, они принимали участие в Дьепском рейде в августе 1942, который помог добыть важнейшую информацию для штаба. Дьеп осуществлялся в основном силами канадцев, и в ходе боёв 904 из них погибли, 2460 были ранены и 1874 оказались в плену. Разочарованная канадская армия не принимала участия в боях на Европейском театре боевых действий вплоть до высадки на Сицилию летом 1943. В сицилийской кампании канадцы получили возможность принять участие в боях и позднее одними из первых вступить в Рим. Премьер-министр Кинг получил возможность оттянуть кризис призыва, которого он опасался. В День Д, 6 июня 1944 года, высадка в Нормандии осуществлялась на двух плацдармах, захваченных американцами (Омаха и Юта), двух, захваченных британскими войсками (Сорд и Голд), и последнем, занятом канадскими силами (Джуно). 3-я Канадская пехотная дивизия проникла во Францию дальше всех остальных союзных войск. После высадки в Нормандии канадские силы двигались на северо-восток в Нидерланды, где канадские войска освободили страну. Разноцветные тюльпаны, которые украшают сады напротив башни Мира в Оттаве, — это благодарственный подарок населению Канады за это освобождение.

Промышленное производство

Канада стала одним из мировых лидеров по производству автомобилей в 1920-х благодаря филиалам американских производителей автомобилей в Онтарио. В 1938 году канадская автомобильная индустрия была четвёртой в мире по количеству производимых легковых автомобилей и грузовиков, хотя большая часть производственных мощностей простаивала из-за Великой депрессии. Во время войны эти промышленные мощности были использованы максимально, создавая все виды военной продукции и в особенности колёсных автомобилей, благодаря которым Канада стала второй по объему производства страной в мире во время войны (после США). Объём производства Канады примерно в 800 000 грузовиков, например, превзошёл суммарное производство грузовиков Германии, Италии и Японии. Конкуренты Ford и General Motors в Канаде объединили свои инженерные дизайнерские группы для производства стандартизированных автомобилей, подходящих для массового производства грузовика канадской военной модели (Canadian Military Patter, CMP), который использовался во всем Британском содружестве. Приблизительно половина потребностей британской армии в транспорте обеспечивались канадскими производителями. Британская официальная история утверждает, что производство небронированных грузовиков, включая класс CMP, было самым значительным вкладом страны в союзную победу.

Канада также производила собственный средний танк «Рэм». Хотя он не подходил для использования в бою, многие из них использовались в качестве обучающих, а Первый Канадский бронетранспортный полк использовал этот модернизированный танк в качестве бронетранспортёра в Северо-Западной Европе. К тому же 1 390 танков «Валентайн», произведённых в Канаде, были отправлены в СССР. Около 14 000 самолетов, включая бомбардировщики «Ланкастер» и «Москито», были построены в Канаде. Кроме того, к концу 1944 года канадские верфи спустили на воду множество судов, в том числе эсминцы, сторожевые корабли, корветы и около 345 торговых кораблей. Но, возможно, ничто не имело такого большого значения для союзников, как металлургическая промышленность: половина союзного производства алюминия и 90 % союзного производства никеля поставлялись Канадой в течение войны.

Начало войны

Между захватом Франции в июне 1940 года и вторжением Германии в СССР в июне 1941 Канада снабжала Великобританию столь необходимыми едой, оружием и военными материалами благодаря морским конвоям и воздушным путям, а также помогала пилотами и самолётами, которые участвовали в Битве за Британию. На случай, если бы запланированное немецкое вторжение в Британию началось в 1941, формирования, позднее известные как I Канадский Корпус, уже были размещены для обороны между проливом Ла-Манш и Лондоном.

С 1939 и до конца войны в Европе в мае 1945 королевский канадский флот и канадский торговый флот играли заметную роль во Второй битве за Атлантику. Канада была основным местом действия Плана авиационного обучения Британского содружества, самой большой системы обучения пилотов в истории; более 167 000 служащих ВВС Содружества, включая 50 000 пилотов, тренировались на авиабазах Канады с 1940 по 1945 гг. Более половины выпускников были канадцами, которые затем продолжили службу в Королевских Канадских ВВС (Royal Canadian Air Force, RCAF) и Королевских ВВС (Royal Air Force, RAF). Одно из шести бомбовых соединений RAF, летавших в Европе, было канадским.

Солдаты канадской армии участвовали в битве за Гонконг в 1941 против японцев и в Дьепском рейде в 1942, где вторая канадская дивизия при поддержке британских коммандос и небольшого подразделения американских рейнджеров осуществила неудачную высадку во французском порту Дьеп. Канадские части принимали участие и в кампании в Северной Африке. В начале войны японские войска вторглись на Аляску. Канадские ВВС осуществляли противолодочное патрулирование, в то время как на земле канадские войска сражались бок о бок с американскими. В итоге японское нападение было отбито. Эскадрильи RCAF и отдельные канадские пилоты, летавшие в британских RAF на истребителях «Спитфайр» и «Харрикейн», отлично воевали в течение Битвы за Британию. К 1 января 1943 года бомбардировщиков RCAF и их экипажей было достаточно для создания группы № 6, одной из восьми бомбардировочных групп в бомбардировочном командовании RAF.

Дьепский рейд

Дьепский рейд (или другое название — операция Юбилей) был совершён 19 августа 1942 года, когда около 5 000 солдат Второй Канадской дивизии и 1 000 британских коммандос высадились на побережье оккупированной Франции, осуществив единственное серьёзное нападение союзных войск на Францию до высадки в Нормандии в июне 1944 года. Несмотря на поддержку с воздуха союзных истребителей и бомбардировщиков, а также крупного морского флота из 237 кораблей и высадочных барж, рейд стал катастрофой. Хотя эти события дали бесценную информацию о крайней необходимости близкого взаимодействия в операциях, осуществляемых войсками разных стран, тем не менее из 6 000 высадившихся более тысячи погибло, а еще 2 340 попали в плен. Двое канадцев были удостоены Креста Виктории за действия в Дьепе. Ценность дьеппского рейда является очень противоречивой; некоторые историки считают, что она была огромной, поскольку благодаря ему Союзники приняли решение не атаковать морской порт во время главного вторжения в оккупированную Западную Европу, другие обращают внимание на множество десантных операций, совершавшихся до и после дьеппского рейда, и утверждают, что этот рейд не дал ничего нового.

Ньюфаундленд

После объявления войны Британия считала Канаду ответственной за защиту Северной Америки. В 1939 году Комиссаром по защите Ньюфаундленда был назначен Л. Е. Эмерсон. Уинстон Черчилль дал указания Эмерсону сотрудничать с Канадой и согласиться с «дружественным захватом», к которому он подтолкнул Макензи Кинга с помощью короля Канады. К марту 1942 комиссар Эмерсон преобразовал официальные структуры, такие как корпус противовоздушной обороны Ньюфаундленда, и объединил их с канадскими войсками, такими как, например, Корпус опознания авиации.

Британская армия сформировала на Ньюфаундленде два боевых подразделения для службы за морем. 59-й полк полевой артиллерии служил в Северной Европе, а 166-й полк полевой артиллерии — в Италии и Северной Африке. Также был сформирован Ньюфаундлендский полк, но его так и не развернули за границей. 125-я Ньюфаундлендская эскадрилья RAF служила в Англии и Уэльсе и оказывала поддержку с воздуха во время дня Д. Эскадрилья была расформирована 20 ноября 1945.

Несколько канадских полков было расквартировано в Ньюфаундленде в течение Второй мировой войны. Самыми известными из них был полк «Королевские ружья» Канады, который базировался в Кейп-Спир, до того как был отправлен в британский Гонконг; в июле 1941 прибыл полк горцев острова Принца Эдварда, чтобы заменить их; в 1941 и 1942 полк Линкольна и Велланда был приписан к аэропорту Гандера, а потом к Сент-Джонсу.

Канадская армия построила бетонный форт в Кейп-Спир с несколькими крупнокалиберными пушками для сдерживания немецких рейдов. Другие форты были построены для надзора за гаванью Сент-Джонса, в Холмах Южной Стороны были вырыты склады боеприпасов и бункеры, а при входе в гавань были расставлены сети для борьбы с торпедами. На острове Белл были установлены пушки для защиты торговых судов от атак субмарин, а на Риголетте — установлены пулемёты для защиты бухты Гуз.

Все канадские солдаты, направленные на Ньюфаундленд с 1939 по 1945 гг., получили серебряные планки для канадской Медали за Добровольческую Службу, дававшейся за службу за границей. Поскольку Канада, Южная Африка, Новая Зеландия и Австралия выпустили свои собственные медали за добровольческую службу, правительство Ньюфаундленда отчеканило свою собственную подобную медаль в 1978 году. Этой медалью награждались лишь те жители Ньюфаундленда, кто служил за границей в войсках Содружества, но еще не получил подобной медали от других стран. Медаль бронзовая: на её лицевой стороне изображена корона и карибу, а на обороте — Британия и два льва.

Сражения в канадских водах и на территории страны

Фашистские подводные лодки действовали в канадских водах и водах Ньюфаундленда в течение всей войны, топя множество военных и торговых судов. Две значительных атаки были совершены в 1942 году, когда немецкие подлодки атаковали четыре сухогруза у острова Белл, возле Ньюфаундленда. Корабли S.S. Saganaga и S.S. Lord Strathcona были потоплены лодкой U-513 5 сентября 1942, а S.S.Rosecastle и P.L.M 27 были потоплены лодкой U-518 2 ноября, при этом погибло 69 человек. После того как подвдная лодка запустила торпеду по грузовому пирсу острова Белл, он стал единственным местом в Северной Америке, подвергшимся прямой атаке немецких войск во Второй мировой войне. Немецкие подлодки также появлялись и в реке Святого Лаврентия. Ночью 14 октября 1942 года железнодорожный паром Ньюфаундленда SS Caribou был торпедирован лодкой U-69 и затонул в проливе Кабота, унеся 137 жизней. Материковая земля была также атакована японской субмариной I-26, обстрелявшей маяк на острове Ванкувер 20 июня 1942. Японские огненные шары также запускались в сторону Канады, причем некоторые достигали Британской Колумбии и других западных провинций.

См. также

• Битва за Атлантику (1939—1945)

Отрывок, характеризующий Канада во Второй мировой войне

– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.