Акмолинский лагерь жён изменников Родины

Запрос «АЛЖИР» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Акмолинский лагерь жён изменников Родины (А. Л. Ж. И. Р.) — разговорное название 17-го женского лагерного специального отделения Карагандинского ИТЛ в Акмолинской области, Казахстан (1938—1953).

Крупнейший советский женский лагерь, один из 3 «островов» «Архипелага ГУЛАГ». Название связано с составом заключённых, значительная часть которых была репрессирована в соответствии с оперативным приказом НКВД СССР № 00486 как ЧСИРы — «члены семей изменников Родины» Существовало и другое разговорное название лагерного отделения — «26 точка», так как лагерь располагался в 26-м посёлке трудопоселений (сейчас село Акмол (быв. Малиновка), Акмолинской области Казахстана).

В 1938 году в лагере находилось около 8 тыс. заключённых женщин, в том числе 4500 ЧСИР. Еще около 1500 ЧСИР находилось в других отделениях Карлага.

История лагеря

Создан на основе приказа Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) СССР от 15 августа 1937 года в населённом пункте Тонкерис (Малиновка) юго-западнее города Акмолинск (ныне город Астана — столица республики Казахстан) как отделение Карагандинского лагеря (КарЛАГ). В соответствии с постановлением ЦИКа СССР от 8 июня 1934 для членов «семей изменников Родины» было установлено наказание в виде лишения свободы от 5 до 10 лет или ссылка в дальние районы Сибири на 5 лет. Лагерь «АЛЖИР» занимал территорию в 30 тысяч га. Имелось несколько отделений в Карагандинской и Акмолинской области.

Лагерь был открыт в начале 1938 на базе 26-го посёлка трудопоселений как исправительно-трудовой лагерь «Р-17». Начиная с 10 января 1938 г. в лагерь начали приходить этапы. В течение полугода отделение переполнилось и руководство Карлага вынуждено было вначале временно распределять очередные этапы осуждённых ЧСИР по другим лаготделениям, а к осени создать ещё одно специальное отделение для ЧСИР — Спасское.

С 29 декабря 1939 года официально включён в структуру Карлага как «Акмолинское отделение Карагандинского исправительно-трудового лагеря» (до этого времени формально подчинялся непосредственно ГУЛАГу НКВД СССР).

В начале 1950 года лагерь «АЛЖИР» был ликвидирован, однако вплоть до реабилитации в 1958 году осуждённые не имели права возвращаться на прежнее место жительства. В 1953 году 17-е акмолинское лагерное отделение Карлага было закрыто.

Начальники отделения

• Бредихин, Александр Иосифович — в 1938
• Баринов, Сергей Васильевич — конец 30-х — начало 40-х.
• Юзипенко, Михаил Терентьевич — руководил ЛО в годы ВОВ

Условия содержания заключённых

«Климат казахской степи очень суров. Испепеляющая 40-градусная жара и тучи насекомых летом, 40-градусные морозы зимой. И круглый год — не утихающие степные ветра. Зимой — со снегом. Летом — с песком». «Первые этапы пошли в АЛЖИР в январе 1938-го — в самые морозы. 30 гектаров земли, обнесённые двумя рядами колючей проволоки, саманные бараки — это и был концлагерь. Женщин заставляли строить бараки для новых узниц, работать в поле. И до сих пор не известно точно, сколько женщин, стариков и детей навсегда остались лежать в общих степных могилах близ деревни с веселым названием Малиновка».

В отличие от большинства лагерных отделений Карлага, 17-е отделение было обнесено несколькими рядами колючей проволоки, были установлены вышки охраны. На территории лагеря располагалось озеро, заросшее камышом. Камыш служил для отапливания бараков зимой и для строительства летом.

Условия содержания не отличались от общих в Карлаге. Существовавший первые полтора года режим «особого лагерного отделения» накладывал дополнительные ограничения на заключённых. В частности, была запрещена переписка, было запрещено получение посылок, существовал запрет на работу по специальности. Тем не менее, большинство женщин с «нужными» лагерю профессиями работали по специальности. Специалисты гуманитарного профиля (музыканты, поэты, учителя и т. д.), получившие на медицинской комиссии категорию «ТФ», были заняты на сельскохозяйственных полях и в качестве подсобных рабочих на стройке. Больные, немощные, старики и дети работали на вышивальной и швейной фабриках.

Известные узницы

Во время Великой Отечественной войны в лагере «АЛЖИР» содержалось более 8 тысяч женщин. Среди них — сестра маршала М. Н. Тухачевского, жена и дочь А. С. Енукидзе, жёны С. Сейфуллина, Б. Майлина, Т. Рыскулова, С. Кожанова, Т. Жургенова, Н. Нурмакова, С. Асфендиярова и многие другие.

• Андроникашвили, Кира Георгиевна — актриса, кинорежиссёр, жена Б. А. Пильняка. Княжна из рода Андрониковых.
• Арватова-Тухачевская, Елизавета Николаевна — сестра маршала М. Н. Тухачевского, жена Ю. И. Арватова.
• Гольдштейн, Надежда Абрамовна — жена И. И. Либерберга.
• Ермекова, Дамеша Амирхановна — жена Т. К. Жургенова.
• Колдомасова, Галина Владимировна — референт-переводчик, писательница, жена Г. И. Колдомасова.
• Лисициан, Мария Вартановна — тренер по художественной гимнастике, главный тренер сборной СССР (1963—1971).
• Мессерер-Плисецкая, Рахиль Михайловна — актриса кино, мать Майи Плисецкой (находилась в лагере с грудным ребёнком).
• Сац, Наталия Ильинична — режиссёр и театральный деятель, жена И. Я. Вейцера.
• Сербина, Ксения Николаевна — историк и археограф, публикатор «Книги Большому Чертежу».
• Соломянская, Лия Лазаревна — деятель советского кинематографа и журналистка, мать Т. А. Гайдара, бабушка Е. Т. Гайдара.
• Петерс, Антонина Захаровна — жена Я. Х. Петерса.
• Хакимова Хадича Гайнутиновна — жена К. А. Хакимова.
• Хроновская (Устругова), Мария Ивановна — жена Л. А. Устругова; дочь И. Н. Хроновского.

В числе узников были:

• Евгения Серебровская (муж — А. П. Серебровский).
• Вера Крестинская (муж — Н. Н. Крестинский).
• Екатерина Мехоношина (муж — К. А. Мехоношин).
• родственницы М. Н. Тухачевского, жёны его братьев — Мария Викентьевна и Зинаида Фёдоровна.

Акмолинские новомученицы

См. также: Собор святых новомучеников и исповедников Церкви Русской

На Архиерейском соборе Русской православной церкви в августе 2000 года 12 узниц Акмолинского женского лагеря прославлены в сонме новомучеников и исповедников Церкви Русской для общецерковного почитания:

• Евдокия Прохоровна Андрианова — монахиня (ст. 58-10, приговор дважды — 3+8 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Анна Антоновна Водоланова (г. р. 1890) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 6 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Акилина Степановна Дубовская (г. р. 1892) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 10 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Наталия Фёдоровна Копытина (г. р. 1885) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 8 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Александра Михайловна Смолякова (г. р. 1880) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 10 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Ирина Лаврентьевна Гуменюк (г. р. 1885) — крестьянка (ст. 127 , приговор — 8 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Ксения Михайловна Радунь (г. р. 1875) — крестьянка (ст. 127, приговор — 5 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Марфа Ивановна Дударенко (г. р. 1885) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 3 года ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Домна Ефимовна Василькова (г. р. 1887) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 3 года ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Татьяна Игнатьевна Кушнир (г. р. 1889) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 2 года ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Наталия Семёновна Карих (г. р. 1885) — староста церкви (ст. 58-10, приговор — 8 лет ИТЛ, расстреляна в 1942 году);
• Иустина Матвеевна Меланич (г. р. 1887) — крестьянка (ст. 58-10, приговор — 2 года ИТЛ, в лагере приговорена к 10 годам ИТЛ).

Всего в 1942 году было казнено около 50 женщин — заключённых АЛЖИРа.

Музейно-мемориальный комплекс памяти жертв политических репрессий и тоталитаризма «АЛЖИР»

Музейно-мемориальный комплекс памяти жертв политических репрессий и тоталитаризма «АЛЖИР» открыт 31 мая 2007 года по инициативе Президента Республики Казахстан Н. А. Назарбаева в ауле Акмол Целиноградского района Акмолинской области, на месте прежней «26-й точки» трудпоселения, где было создано Акмолинское отделение Карлага, которое позже получило название Акмолинский лагерь жён изменников Родины. Открытие музея было приурочено к 10-летию со дня принятия в 1997 году указа «Об установлении дня памяти жертв политических репрессий — 31 мая», 70-летию с момента начала массовых политических репрессий. Автором музейно-мемориального комплекса является заслуженный архитектор Казахстана С. Ж. Нарынов.

Другие женские лагеря

• Темляковский — в 40 км от города Горький (Нижний Новгород)
• Джангижирский — 100 км от города Фрунзе (Бишкек)
• Темниковский — в пос. Потьма (Зубово-Полянский район Мордовии)

Факты

Казахи подкармливали узниц сталинского лагеря куртом, который ошибочно был принят охранниками за камни.

Примечания

В Викитеке есть полный текст 58-й статьи Уголовного кодекса РСФСР 1926 года

Литература

• Узницы «АЛЖИРа»: Список женщин—заключённых Акмолинского и других отделений Карлага / Ассоциация жертв незаконных репрессий г. Астаны и Акмол. обл., Междунар. о-во «Мемориал»; Сост.: В. М. Гринёв, В. В. Горецкий и др. — М., Звенья, 2003. — 568 с., ил. (фот.).
• [www.madenimura.kz/ru/culture-legacy/books/book/kazahstan-nacionalnaa-enciklopedia-1-tom?category=all&page=178 Алжир (лагерь)] // Казахстан. Национальная энциклопедия. — Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 2004. — Т. I. — ISBN 9965-9389-9-7.

Из КНЭ:

• Тасымбеков А., Крик души. Архипелаг Алжира, Алма-Ата, 1994.
• Адилет. Материалы круглых столон и семинаров, Алма-Ата, 1995.
• Дильманов С., Кузнецова Е. КарЛАГ, Алма-Ата, 1997.

Ссылки

• [pravoslavie.ru/put/070420143002 Акмолинские новомученицы]
• [alzhir.kz/ Сайт Музейно-мемориального комплекса «АЛЖИР»]

При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Лагеря ГУЛаг  

</tr>

Отрывок, характеризующий Акмолинский лагерь жён изменников Родины

С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.