Барсон, Фрэнк

Фрэнк Барсон
Общая информация
Родился	10 апреля 1891(1891-04-10) Шеффилд, Англия
Умер	13 сентября 1968(1968-09-13) (77 лет) Бирмингем, Англия
Гражданство	Англия
Рост	185 см
Позиция	центральный хавбек
Карьера
Молодёжные клубы
	Фершилл Кансил Скул
	Граймсторп Скул
	Альбион
1909—1911	Кэммелл Лейрд
Клубная карьера*
1911—1919	Барнсли	91 (0)
1919—1922	Астон Вилла	92 (10)
1922—1928	Манчестер Юнайтед	140 (4)
1928—1929	Уотфорд	10 (1)
1929—1930	Хартлпулз Юнайтед	9 (2)
1930—1931	Уиган Боро	19 (0)
1932—1935	Рил Атлетик
Национальная сборная**
1920	Англия	1 (0)
Тренерская карьера
1932—1935	Рил Атлетик	игр. тр.
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Фрэнк Ба́рсон (англ. Frank Barson; 10 апреля 1891 — 13 сентября 1968) — английский футболист, наиболее известный по своим выступлениям за «Барнсли», «Астон Виллу», «Манчестер Юнайтед» и «Уотфорд». Имел репутацию агрессивного, грубого игрока.

Начал карьеру в любительских клубах, одновременно работая кузнецом. В 1911 году перешёл в «Барнсли», став профессиональным футболистом. С 1919 по 1922 год выступал за «Астон Виллу», с которой выиграл Кубок Англии в 1920 году. В 1922 году перешёл в «Манчестер Юнайтед» за 5 тысяч фунтов.

После одного из матчей, в котором Барсон совершил грубый фол, его дисквалифицировали на семь месяцев. После того инцидента он часто передвигался с полицейским сопровождением, защищавшим его от болельщиков команд-соперников.

Личная жизнь

Фрэнк родился в Граймсторпе, Шеффилд, 10 апреля 1891 года в семье Уильяма и Агнес Барсонов. Он стал третьим ребёнком в семье. До начала футбольной карьеры работал кузнецом. В 1915 году женился на Фрэнсис Эвелин Беттон. Умер 13 сентября 1968 года в Уинстон Грин, Бирмингем, в возрасте 77 лет.

Футбольная карьера

«Барнсли»

Фрэнк Барсон начал играть в футбол в школьных командах, затем выступал за любительский клуб «Альбион». В 1909 году перешёл в клуб «Кэммелл Лейрдс», а два года спустя, в июле 1911 года, начал свою профессиональную карьеру в «Барнсли». Ещё до начала сезона он получил двухматчевую дисквалификацию за драку в предсезонном товарищеском матче против «Бирмингем Сити». Также после одной из игр в Кубке Англии Барсону пришлось тайком покидать «Гудисон Парк», так как у основного выхода со стадиона собралось большое количество болельщиков «Эвертона», возмущённых его поведением в матче. Карьера Барсона в «Барнсли» была прервана Первой мировой войной, из-за которой Футбольная лига Англии отменила проведение чемпионата. Однако в сезоне 1916/17 Барсон выступал за «Бернли» в качестве приглашённого игрока. После окончания войны Фрэнк вернулся в «Барнсли». Однако вскоре возник конфликт футболиста с руководством клуба по поводу транспортных расходов, которые Барсон тратил на регулярные поездки из своего дома в Шеффилде. Футболист отказался переезжать ближе к месту нахождения своего клуба, после чего был продан в «Астон Виллу» в октябре 1919 года.

«Астон Вилла»

Барсон перешёл в «Астон Виллу» за 2850 фунтов — больше, чем средний рабочий из Шеффилда зарабатывал за год. Инициатором перехода Барсона в бирмингемский клуб стал Джордж Рэмзи, который перестраивал «Астон Виллу» после окончания войны. Получив предложение от «Астон Виллы», Барсон изначально заявил, что «недостаточно хорош» для игры в клубе такого уровня, однако главный тренер «Виллы» Джордж Рэмзи смог его переубедить. В октябре 1919 года Фрэнк дебютировал за «Виллу» в матче против «Мидлсбро».

У Барсона был свой бизнес в Шеффилде и он отказывался переезжать в Бирмингем даже после настойчивых требований руководства «Астон Виллы». Из-за этого однажды он и вратарь клуба Сэм Харди, живший в Честерфилде, вынуждены были по плохой погоде семь миль идти пешком в Манчестер, чтобы попасть на «Олд Траффорд», так как железнодорожное сообщение было прервано.

В сезоне 1919/20 «Астон Вилла» удачно выступала в Кубке Англии, победив «Куинз Парк Рейнджерс», «Манчестер Юнайтед», «Сандерленд», «Тоттенхэм Хотспур» и «Челси», после чего вышла в финал. В финальном матче «Астон Вилла» встретилась с клубом «Хаддерсфилд Таун». Перед началом матча в раздевалку «Виллы» вошёл главный арбитр Джек Хаукрофт который предупредил: «Одно неверное действие и ты будешь удалён, Барсон». После предупреждения судьи Барсон играл осторожно и не позволял себе нарушений по ходу матча. «Вилла» выиграла со счётом 1:0, а Фрэнк получил медаль победителя Кубка Англии, единственную медаль в своей карьере. Впоследствии эта медаль дважды продавалась на аукционах.

В начале сезона 1920/21 Барсон и его одноклубник Клем Стефенсон пропустили выездной матч против «Болтона», после чего были дисквалифицированы руководством клуба на 14 дней за «отказ играть». Руководство клуба дало Барсону месяц на переезд в Бирмингем, но он в очередной раз проигнорировал это требование. Но даже несмотря на разногласия с руководством клуба, в 1921 году Барсон был назначен капитаном «Астон Виллы». Вскоре после своего назначения капитаном Фрэнк отметился голом, забитым ударом головой с 30 ярдов в ворота «Шеффилд Юнайтед».

После матча с «Ливерпулем» в 1922 году Барсон пригласил своего друга подождать его в раздевалке команды, что вызвало недовольство со стороны директора «Астон Виллы», наложившего на футболиста семидневную дисквалификацию. После этого инцидента Барсон потребовал выставить себя на трансфер. Руководство клуба приняло это требование.

Всего за «Астон Виллу» Барсон провёл 108 матчей и забил 10 голов.

«Манчестер Юнайтед»

Клуб только что выбыл из высшего дивизиона, но руководство точно знало, что требуется для того, чтобы вернуть удачу: жёсткий игрок, который добавит команде мощи и вдохновит одноклубников. Барсон был именно таким игроком. Один его вид устрашающе действовал на некоторых оппонентов: со своим ростом в 6 футов он грозно нависал над большинством своих соперников, бросая на них угрожающий прищуренный взгляд ацтекского воина. Алекс Мерфи. The Official Illustrated History of Manchester United.

В августе 1922 года Барсон перешёл в «Манчестер Юнайтед» за 5000 фунтов. Руководство клуба из Манчестера разрешило ему не переезжать из Шеффилда, где он жил и тренировался в свободные от проведения матчей дни. 9 сентября 1922 года Фрэнк дебютировал за «Манчестер Юнайтед» в матче против «Вулверхэмптона».

«Манчестер Юнайтед» выступал во Втором дивизионе, и председатель клуба Джон Генри Дейвис пообещал Барсону собственный паб, если клуб вернётся в Первый дивизион. По итогам сезона 1924/25 «Юнайтед» вернулся в высший дивизион английского чемпионата, и Барсон получил свой паб на Ардуик Грин в Манчестере. На открытии паба был аншлаг, но уже через 15 минут Барсон вышел из-за барной стойки, передав ключи метрдотелю, и более не участвовал в управлении пабом.

Карьера Барсона на «Олд Траффорд» складывалась непросто из-за постоянных травм. Тем не менее, когда Фрэнк выходил на поле, он был одним из самых харизматичных и влиятельных игроков. В течение всего периода выступлений за «Манчестер Юнайтед» он был капитаном клуба. Он наладил хорошее взаимопонимание с вратарём Альфом Стюардом, который в 1923 году сменил ветерана Джека Мью. Так, со своим ростом и доминированием в воздухе, Фрэнк часто скидывал мяч головой вратарю после угловых соперника. Линия защиты «Юнайтед» в этот период отличалась стабильностью: здесь выступали Джек Силкок и Чарли Мур, опытными были и партнёры Барсона в средней линии, однако в атаке у «Манчестер Юнайтед» наблюдался дефицит квалифицированных игроков.

27 марта 1926 года в полуфинале Кубка Англии против «Манчестер Сити» капитан «Сити» Сэм Кауэн потерял сознание после столкновения с Барсоном. После матча Футбольная ассоциация провела расследование и установила, что Барсон ударил игрока «Сити» в лицо, после чего тот потерял сознание. За это Барсон был дисквалифицирован на 8 недель.

В мае 1928 года Барсон покинул «Юнайтед». За шесть лет, проведённых в клубе, он сыграл 152 матча и забил 4 гола.

«Уотфорд»

В 1928 году Барсон перешёл в клуб Третьего южного дивизиона «Уотфорд» на правах свободного агента. Считалось, что это очень удачная сделка для «Уотфорда», так как в тот момент с связи со статусом свободного агента у Барсона «20 менеджеров слонялись рядом с домом игрока».

В дебютном матче футболиста за «Уотфорд» против «Кристал Пэласа» Барсон был предупреждён в начале встречи. Впоследствии по ошибке был удалён другой игрок «Уотфорда» Джо Дейвисон; судья удалил его с поля со словами: «Ты удалён, Барсон». 29 сентября 1928 года Барсон был удалён в матче против «Фулхэма» за удар соперника ногой. Это было уже 12-е удаление в профессиональной карьере Барсона. 16 октября Футбольная ассоциация обнародовала заявление о дисквалификации Барсона на 7 месяцев, до окончания сезона. Была составлена петиция в его поддержку, под которой подписалось 5000 человек. Эту петицию мэр Уотфорда передал руководству Футбольной ассоциации, но она была демонстративно сожжена на его глазах и дисквалификация вступила в силу. Председатель «Уотфорда» Джон Килби публично раскритиковал это решение, вспомнив, что футболист недавно уже был дисквалифицирован на 3 месяца за нападение на арбитра. После отбытия дисквалификации Барсон покинул команду.

Несмотря на то, что пребывание Барсона в «Уофорде» оказалась недолгим, он порекомендовал главному тренеру клуба двух своих бывших одноклубников из «Манчестер Юнайтед»: Томми Барнетта и Фрэнка Макферсона, которые в итоге перешли на «Викаридж Роуд».

Поздняя карьера

В мае 1929 года Барсон принял предложение клуба «Хартлпулз Юнайтед», в котором он стал играющим тренером. Однако через пять месяцев, в октябре 1929 года, он подписал любительский контракт с клубом «Уиган Боро». В июле 1930 года контракт стал профессиональным, и «Уиган» провёл свой последний сезон в Футбольной лиге в качестве профессионального клуба. Барсону на тот момент было уже 39 лет. Его последний матч за клуб состоялся в день подарков 1930 года против «Аккрингтон Стэнли», когда он был удалён с поля за прыжок на соперника. Барсон был самым высокооплачиваемым игроком в команде, и, чтобы урезать заплатную ведомость и хоть как-то стабилизировать тяжёлое финансовое положение клуба, он был продан в «Рил Атлетик» в июне 1931 года.

В мае 1932 года Фрэнк стал играющим тренером в «Рил Атлетик». Он выступал за клуб до марта 1935 года, после чего завершил карьеру игрока.

Выступления за сборную

В 1919 и 1920 годах Барсон был на просмотрах в сборной Англии. 15 марта 1920 года он провёл свой первый и единственный матч за сборную Англии против сборной Уэльса. Уэльс одержал в этом матче победу со счётом 2:1.

Дата	Соперник	Турнир	Стадион	Счёт	Зрители
15 марта 1920	Уэльс	Домашний чемпионат Британии	Хайбери	1:2	21 100

Характер футболиста и стиль игры

Возможно, величайший из великих персонажей в моём альбоме — с которым или против которого я играл — единственный и неповторимый Фрэнк Барсон. Фрэнк был шеффилдцем, действительно великим футболистом и личностью. Он никогда не стеснялся называть в числе своих друзей печально известных братьев Фаулеров, которых повесили за убийство. Билли Уокер. Soccer in the Blood.

Барсон имел репутацию жёсткого, грубого игрока на футбольном поле. Историк «Манчестер Юнайтед» Перси Янг отмечает: «Он отбирал мяч безжалостно, но чисто, используя свои габариты, но в рамках правил. У него был инстинкт дуэлянта, для которого борьба за мяч была персональным столкновением двух соперников».

Гарт Дайкс, автор книги The United Alphabet, так описывает футболиста: «Фрэнк Барсон был, возможно, самым противоречивым футболистом своего времени. С широко расправленной грудью и поломанным носом он был гигантом среди центральных хавбеков. Он был кузнецом по профессии, а его слабостью была его чрезмерная импульсивность. Его желание всегда быть в самой гуще драки привело к множеству конфликтов с арбитрами».

Историк Ричард Холт, анализируя характер Барсона, писал: «Существовал самосознающий культ северной агрессии, приветствовавший проявления насилия со стороны некоторых игроков». Среди приверженцев этого «культа» были «бойцы из Барнсли». Холт отмечал: «Клубы вроде «Барнсли», состоящие в основном из шахтёров близлежащих угольных шахт, изобиловали историями о людях, которые работали в две смены, после чего шли двадцать миль пешком, чтобы сыграть в футбольном матче».

Из-за силовой манеры игры и жёстких подкатов Барсон часто подвергался нападкам со стороны болельщиков многих клубов, против которых он играл. Зачастую его выводили со стадиона под усиленной охраной полицейских. Корреспондент The Times отметил в статье от 5 марта 1921 года: «Такой игрок как Барсон… нелюбим никем, кроме болельщиков своего клуба, но ему удаётся беспощадно и бесстрашно разрушать атаку за атакой соперника». Сам Барсон не принимал обвинений в грубости, считая, что «нет ничего плохого в честной и доброй игре плечо в плечо».

Вне футбольного поля Фрэнк Барсон был спокойным, дружелюбным человеком.

Существует легенда, согласно которой на переговоры с тренером одного из клубов, за которые он выступал (какого именно клуба, не уточняется, возможно, «Астон Виллы»), Барсон принёс ружьё, «чтобы ускорить переговоры по повышению своей зарплаты».

Тренерская карьера

В мае 1932 года Барсон стал играющим тренером в клубе «Рил Атлетик», в котором он оставался до марта 1935 года. Летом 1935 года был приглашён в «Астон Виллу» на должность тренера молодёжного состава. Через три месяца был назначен старшим тренером в «Астон Вилле», где продолжал работать на тренерских должностях до начала Второй мировой войны.

В июне 1947 года вошёл в тренерский штаб «Суиндон Таун», где проработал до февраля 1954 года. С 1954 по май 1956 года работал в тренерском штабе клуба «Ли Таун», после чего завершил футбольную деятельность.

Достижения

Астон Вилла

• Обладатель Кубка Англии: 1920

Ссылки

• [www.theguardian.com/football/blog/2014/dec/16/forgotten-story-frank-barson-aston-villa-manchester-united Статья о футболисте] в газете The Guardian  (англ.)
• [www.manutd.com/en/News-And-Features/Features/2015/Jun/Frank-Barson-Manchester-United-hardest-ever-player.aspx?HPD Is this controversial former captain United's hardest-ever player?] — статья на сайте ManUtd.com  (англ.)
• [spartacus-educational.com/MANUbarsonF.htm Статья о футболисте] на сайте Spartacus Educational  (англ.)
• [www.mufcinfo.com/manupag/a-z_player_archive/a-z_player_archive_pages/barson_frank.html Профиль футболиста] на сайте MUFCInfo.com  (англ.)
• [www.sabotagetimes.com/football-sport/introducing-manchester-uniteds-hardest-ever-player-its-not-roy-keane/ Introducing Manchester United’s Hardest Ever Player (It’s Not Roy Keane)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Барсон, Фрэнк

Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.