Взятие Алтан-Булака
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 13 октября 2015 года. |
| Взятие Алтан-Булака | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Разгром китайского гарнизона, окончание китайской оккупации Монголии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Взятие Алтан-Булака силами ополчения Монгольской народной партии имело место 18 марта 1921 года. В результате был разбит и обращён в бегство в несколько раз превосходивший монголов по численности и вооружению китайский контингент. Взятие Алтан-Булака («монгольской Кяхты») положило конец китайской оккупации в Монголии.
Содержание
История сражения
Подготовка штурма
В процессе обсуждения на собрании ЦК МНП 6-7 марта 1921 года возможности военного овладения Алтан-Булаком было решено, что атаковать хорошо вооружённый китайский гарнизон было бы слишком рискованно, и нужно начать переговоры с китайскими военными властями. Переговоры планировалось провести в Троицкосавске при посредничестве советского наркома иностранных дел О. И. Макстенека, однако с провалом этих переговоров было принято решение о штурме. После проведения приготовлений 17 марта через Макстенека в Алтан-Булак был передан ультиматум о сдаче. После того, как стало ясно, что китайцы не воспользуются предложением о свободном выходе из города, вечером 17 марта монгольское ополчение вышло из долины Ханы, перешло перевал Хонгор-Морьт и, пройдя ночью по долине Жонона и хребту Эрээн, утром 18 марта подошло к окрестностям города.
Силы сторон
В Алтан-Булаке и его окрестностях находились штаб 25-й конной дивизии, конный полк (500 чел.), 40 чел. военной комендатуры, 1-й и 2-й конные полки (600 чел.) в Улаан-Бургасе, в Ивцэге и окрестностях Алтан-Булака — 4-й полк (400 чел.), в Ивцэге — 3-й конный полк (500 чел.), всего до 2,5 тыс. солдат, 12 пулемётов, 7 артиллерийских орудий. По информации, предоставленной командирами полков ополчения, с монгольской стороны в штурме участвовало около 400 чел. Они располагали 2 орудиями, 4-5 пулемётами, а также предоставленными советскими властями месяцем ранее 750 винтовками, 15 тыс. пуль, пулемётами и гранатами. Ополчение было организовано в 4 полка под руководством Б. Пунцага, Ц. Хас-Батора, С. Цэрэндоржа и Ч. Базарсада.
Ход сражения
Согласно плану операции, разработанному Д. Сухэ-Батором вместе с Сумья-бейсе, полки ополчения начали штурм города с запада, северо-запада и севера, однако, вопреки ожиданиям, китайская кавалерия оказала ожесточённое сопротивление. К полудню у ополченцев закончились боеприпасы, и они начали выходить из города. До 4 часов вечера из двух орудий проводился обстрел города, после чего ополчение предприняло вторую атаку. На этот раз сопротивление китайцев было сломлено, они побежали через Ивцэг и Бухлэ. Сухэ-Батор выставил вокруг города караулы, и наутро 19 марта въехал в город. Подразделения Г. Бумцэнда и Д. Нанзада были отправлены на преследование отступивших китайских войск.
Взятие Алтан-Булака в искусстве
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[bse.sci-lib.com/particle015189.html Сцена из оперы «Шивэ Кяхта» ] («Взятие крепости Кяхта») Д. Лувсаншарава, 1971 год. |
Успешный штурм Алтан-Булака силами монгольского народного ополчения неоднократно изображался в монгольской драматургии (например, ему посвящёна опера Д. Лувсаншарава «Взятие крепости Кяхта» (1971)), а также в кинематографе, например, в фильме «Его зовут Сухэ-Батор» (1942), «Семь божеств не предают» (2012) и др.
Песня «Шивээ Хиагт», сложенная ополченцами сразу после взятия города, стала первым образом революционной поэзии. Согласно устным рассказам, в ночь на 18 марта китайцы погасили в городе все огни, чтобы не создавать дополнительные ориентиры для артиллерии. В это время один ополченец сказал другому: — Как Кяхту будем штурмовать — ни одного фонаря не горит? На это он получил ответ: — Чтобы взять Кяхту, стеклянные фонари не нужны (Шивээ Хиагтыг авахад шилэн дэнлүү хэрэггүй). Этот ответ составил строку будущей песни. После успешного штурма Маймачена-Кяхтинского бойцы Гавар, Ганганы Гомбожав, Лувсанцэрэн, Чимиддорж, Бямба и Наваанжав досочинили остальные восемь куплетов. Новую песню исполнили в строю перед Сухэ-Батором, тот одобрил, подправив кое-где слова и мелодию.[1]
См. также
- Эра милитаристов в Китае
- Монголия в период правления Богдо-хана (1911-1924)
- Китайская оккупация Монголии
Напишите отзыв о статье "Взятие Алтан-Булака"
Примечания
- ↑ [oros-oros.blogspot.ru/2011/06/blog-post_19.html Уртон: «Шивээ Хиагт»]
Позднеев • Пржевальский • Козлов • Щербатской • Рамстедт • Констен • Котвич • Эндрюс • Ларсон • Гедин Отрывок, характеризующий Взятие Алтан-Булака– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей. – На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею. На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего». – В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей. – В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья. Князь Андрей улыбнулся. – Я и не желаю. – Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею. Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место. Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть. На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра). – Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером… – Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей. Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского. – Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах… – Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского. – Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок. – Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея. – Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать? – Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь. – Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?… – Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном. Навигация | ||||||||||||||||||||
