Герои Советского Союза Иркутской области
Поделись знанием:
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Ниже представлен список Героев Советского Союза Иркутской области. В его числе 69 уроженцев области и 68 человек, родившихся за её пределами, но тесно с нею связанных - всего 137 человек[1].
Список
- Аверченко, Василий Иванович
- Алексеев, Владимир Николаевич
- Амвросов, Иван Прокопьевич
- Абрамов, Константин Кирикович
- Андреев, Анатолий Михайлович
- Андреев, Алексей Дмитриевич
- Андреев, Михаил Александрович
- Андреев, Николай Трофимович
- Антонов, Яков Андреевич
- Антипин, Иван Николаевич
- Асеев, Григорий Сафронович
- Ахаев, Филипп Петрович
- Бадюк, Михаил Михайлович
- Баламуткин, Григорий Васильевич
- Балдынов, Илья Васильевич
- Барков, Михаил Иванович
- Богданов, Петр Дмитриевич
- Богданов, Анатолий Сергеевич
- Богашев, Александр Иннокентьевич
- Болодурин, Иван Петрович
- Борсоев, Владимир Бузинаевич
- Бочкарёв, Пётр Васильевич
- Белобородов, Афанасий Павлантьевич
- Безбоков, Владимир Михайлович
- Беломестных, Владимир Корнилович
- Беневоленский, Алексей Павлович
- Береснев, Григорий Ефимович
- Бескин, Израиль Соломонович
- Брюханов, Степан Степанович
- Быков, Егор Иванович
- Быковский, Виктор Иванович
- Валентеев, Степан Елисеевич
- Волынов, Борис Валентинович
- Васильев, Михаил Павлович
- Вилков, Николай Александрович
- Гореликов, Иван Павлович
- Гофман, Генрих Борисович
- Давыдов, Владимир Ильич
- Долгополов, Василий Иванович
- Доронин, Иван Васильевич
- Дубынин, Николай Михайлович
- Дураков, Валентин Фёдорович
- Егоров, Павел Васильевич
- Егоров, Пётр Дмитриевич
- Елдышев, Анатолий Петрович
- Евсевьев, Иван Иванович
- Евстигнеев, Александр Дмитриевич
- Жилкин, Дмитрий Васильевич
- Жуков, Василий Фролович
- Иванов, Николай Андреевич
- Иванов, Роман Гаврилович
- Капустин, Михаил Денисович
- Карпов, Стефан Архипович
- Каторжный, Иван Павлович
- Кириллов, Николай Михайлович
- Клименко, Сергей Васильевич
- Князькин, Николай Григорьевич
- Колодяжный, Пётр Семёнович
- Коньшаков, Андрей Степанович
- Космодемьянский, Александр Анатольевич
- Космодемьянская, Зоя Анатольевна
- Кочнев, Владимир Георгиевич
- Кублицкий, Алексей Александрович
- Кузаков, Степан Алексеевич
- Кулаков, Пётр Афанасьевич
- Курзенков, Александр Георгиевич
- Лызин, Василий Петрович
- Лытин, Дмитрий Константинович
- Лященко, Николай Григорьевич
- Мархеев, Михаил Фёдорович
- Машков, Роман Спиридонович
- Миронов, Алексей Николаевич
- Могильчак, Иван Лазаревич
- Мурашев, Алексей Андрианович
- Мясников, Иван Степанович
- Наумов, Кондратий Иванович
- Парадович, Александр Иосифович
- Парахин, Ефим Данилович
- Пахотищев, Николай Дмитриевич
- Пепеляев, Евгений Георгиевич
- Петин, Максим Фролович
- Перов, Дмитрий Михайлович
- Пестерев, Алексей Иванович
- Пискунов, Борис Андреевич
- Погодаев, Степан Борисович
- Подымахин, Матвей Прокопьевич
- Полещук, Александр Фёдорович
- Попов, Василий Андреевич
- Провалов, Константин Иванович
- Протасюк, Василий Васильевич
- Пуляевский, Константин Афанасьевич
- Романенков, Николай Титович
- Романец, Степан Васильевич
- Рубленко, Иван Александрович
- Рудых, Александр Витальевич
- Сбитнев, Андрей Александрович
- Сгибнев, Григорий Иванович
- Сигаев, Николай Емельянович
- Сидоренко, Александр Филиппович
- Скрытников, Константин Александрович
- Скушников, Георгий Арсентьевич
- Слепнёв, Маврикий Трофимович
- Смирнов, Александр Федорович
- Соколов, Михаил Васильевич
- Сорокин, Андрей Алексеевич
- Стрельцов, Виктор Николаевич
- Сударев, Аркадий Викторович
- Сычёв, Иван Иванович
- Тагильцев, Владимир Михайлович
- Терещенко, Спиридон Васильевич
- Тихонов, Павел Иванович
- Тонконог, Иван Власович
- Тулаев, Жамбыл Ешеевич
- Тюрнев, Пётр Фёдорович
- Тюрюмин, Александр Михайлович
- Уватов, Алексей Никитович
- Увачан, Иннокентий Петрович
- Ухо, Илья Игнатьевич
- Хантаев, Василий Харинаевич
- Харчистов, Виктор Владимирович
- Хейфец, Семён Ильич
- Цивчинский, Виктор Гаврилович
- Цисельский, Михаил Петрович
- Цуканова, Мария Никитична
- Чумаков, Андрей Петрович
- Чижов, Василий Пахомович
- Черняев, Виктор Васильевич
- Черных, Николай Иннокентьевич
- Черепанов, Корнилий Георгиевич
- Челноков, Николай Васильевич
- Шалимов, Алексей Алексеевич
- Шаманский, Анатолий Фёдорович
- Шаповалов, Иван Егорович
- Шевелев, Антон Антонович
- Шерстянников, Андрей Николаевич
- Шмельков, Николай Иванович
- Шульц, Михаил Михайлович
- Яницкий, Василий Иванович
Напишите отзыв о статье "Герои Советского Союза Иркутской области"
Примечания
- ↑ [www.ampirk.ru/page/311.html Архив · Солдаты Победы · Герои Советского Союза · АМП]. Проверено 12 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G2dy1MUr Архивировано из первоисточника 21 апреля 2013].
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Герои Советского Союза Иркутской области
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
