Список Героев Советского Союза (Новосибирская область)
Поделись знанием:
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
Список граждан Новосибирской области, удостоенных звания Герой Советского Союза.
- Представлены все лица, в том числе удостоенные звания несколько раз.
- Серым цветом выделены трижды Герои.
- Годы рождения указаны по новому стилю.
№ | Фамилия, Имя Отчество | Годы жизни | Дата указа |
Предмет указа |
---|---|---|---|---|
1 | Авеков, Иван Авдеевич | 1919—1943 | 24 августа 1943 | Посмертно, за высокое летное боевое мастерство и 16 сбитых самолетов неприятеля. |
2 | Агафонов, Яков Григорьевич | 1912—1944 | 9 февраля 1944 | За мужество, проявленное в бою с фашистами у деревни Шевченковка на Украине. |
3 | Аксенов, Александр Михайлович | 1919—1944 | 22 февраля 1944 | Посмертно, за исключительную отвагу, мужество и блестящие командирские качества, проявленные в боях на Днепропетровщине. |
4 | Андреев, Алексей Дмитриевич | 1916—1949 | 15 января 1944 | За мужество и героизм, проявленные при форсировании Днепра. |
5 | Анисичкин, Фёдор Иванович | 1915—1998 | 22 февраля 1944 | За подвиг в боях на Днепровском плацдарме. |
6 | Анцупов, Александр Яковлевич | род. 1924 | 17 ноября 1943 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
7 | Апарин, Максим Григорьевич | 1919—1943 | 30 октября 1943 | За мужество и героизм, проявленные при форсировании Днепра. |
8 | Аргунов, Николай Филиппович | 1919—1944 | 23 февраля 1945 | Посмертно, за мужество в воздушных боях на территории Литвы. |
9 | Атрохов, Семён Тихонович | 1917—1995 | 24 марта 1945 | За мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками. |
10 | Ахмедов, Михаил Владимирович | 1925—1989 | 17 октября 1943 | За мужество и героизм, проявленные в боях при форсировании Днепра. |
11 | Бабаев, Николай Архипович | 1924—1984 | 27 июня 1945 | За успешные разведывательные действия в тылу врага. |
12 | Бабахин, Калистрат Иванович | 1918—1987 | 24 марта 1945 | За мужество и отвагу, проявленные в боях при форсировании рек Неман и Березина. |
13 | Бабошин, Виктор Николаевич | 1924—1979 | 15 января 1944 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
14 | Бажин, Пётр Яковлевич | 1914—1978 | 29 октября 1943 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм при форсировании реки Днепр. |
15 | Бакуров, Дмитрий Алексеевич | род. 1922 | 16 октября 1943 | За мужество и отвагу, проявленные на фронтах в годы Великой Отечественной войны. |
16 | Барбашёв, Пётр Парфёнович | 1918—1942 | 13 декабря 1942 | Посмертно, за личные мужество и героизм в боях с фашистами на территории Северной Осетии. |
17 | Баринов, Иван Михайлович | 1922—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за подвиг в тяжелом бою с фашистами в районе города Татарбунары Одесской области. |
18 | Барков, Михаил Иванович | 1916—1973 | 22 июля 1944 | За мужество и стойкость в боях при форсировании реки Западная Двина. |
19 | Батраков, Матвей Степанович | 1900—1995 | 11 сентября 1941 | За героизм и мужество, проявленные в Ельнинской операции. |
20 | Беликов, Василий Иванович | 1921—1944 | 24 апреля 1944 | За героизм, проявленный в боях при форсировании Днепра и освобождении правобережной Украины. |
21 | Белоус, Антон Иванович | 1921—1986 | 15 мая 1945 | За мужество, героизм, боевое мастерство в воздушных боях с фашистами. |
22 | Бельский, Алексей Ильич | 1914—1970 | 27 февраля 1945 | За подвиг в бою Висло-Одерской операции на территории Польши. |
23 | Беляев, Владимир Прокофьевич | 1911—1968 | 22 февраля 1944 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра и в бою на правобережном плацдарме. |
24 | Беневоленский, Алексей Павлович | 1924—1980 | 18 ноября 1944 | За мужество и героизм в тяжелых боях на Карельском перешейке. |
25 | Бенеш, Николай Алексеевич | 1923—1944 | 16 октября 1943 | За личную храбрость и умелое командование подчиненными в бою при форсировании Днепра. |
26 | Бердышев, Василий Архипович | 1908—1981 | 30 октября 1943 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
27 | Бизяев, Дмитрий Иванович | 1919—1990 | 15 мая 1946 | За героизм и высокое боевое мастерство в воздушных боях. |
28 | Борискин, Анатолий Васильевич | 1919—2000 | 22 февраля 1944 | За бесстрашие, мужество и инициативу в тяжелых боях на правом берегу Днепра. |
29 | Борисов, Николай Денисович | 1923—1988 | 29 июня 1945 | За героизм и отвагу в боях по освобождению Вены. |
30 | Бубнов, Николай Матвеевич | 1904—1943 | 4 ноября 1943 | Посмертно, за личную храбрость и высокие командирские качества. |
31 | Бугаев, Александр Лаврентьевич | 1909—1950 | 24 марта 1945 | За подвиг при форсировании реки Нарев в ходе Белорусской наступательной операции. |
32 | Булаев, Александр Дмитриевич | 1910—1943 | 2 сентября 1943 | За храбрость и личное высокое мастерство в воздушных боях с врагом. |
33 | Бурцев, Дмитрий Петрович | 1923—1989 | 16 октября 1943 | За мужество и стойкость, проявленные в боях на Курской дуге. |
34 | Буслов, Фёдор Васильевич | 1921—1990 | 2 июня 1945 | За мужество и героизм, проявленные в боях Великой Отечественной войны. |
35 | Васев, Михаил Александрович | 1919—1999 | 3 июня 1944 | За мужество и отвагу, проявленные в наступательных боях за город Витебск. |
36 | Васильев, Григорий Семёнович | 1897—1943 | 28 апреля 1943 | Посмертно, за мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками в боях под Воронежем. |
37 | Власов, Алексей Васильевич | 1923—1967 | 15 января 1944 | За мужество и отвагу в боях за освобождение Украины. |
38 | Власов, Андрей Яковлевич | 1913—1982 | 31 мая 1945 | За личное мужество, высокое боевое мастерство и умелое командование подчиненными в боях за Берлин. |
39 | Волков, Андрей Алексеевич | 1914—1981 | 24 марта 1945 | За образцовое выполнение задания командования при освобождении Белоруссии. |
40 | Волков, Иван Архипович | 1914—1942 | 22 февраля 1943 | Посмертно, за личное мужество и отвагу, блестящие командирские качества в боях за Ленинград. |
41 | Волков, Михаил Евдокимович | 1913—1957 | 24 марта 1945 | За личное мужество и отвагу, умелое командование полком в боях по освобождению Литвы. |
42 | Воронков, Иван Яковлевич | 1919—1943 | 20 декабря 1943 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
43 | Ворошилов, Геннадий Николаевич | 1923—2014 | 27 февраля 1945 | За героизм и мужество в боях Висло-Одерской операции. |
44 | Выглазов, Григорий Исаевич | 1919—1943 | 22 февраля 1943 | Посмертно, за личное мужество и отвагу в тяжелых боях на Керченском полуострове. |
45 | Габов, Евгений Григорьевич | 1922—2001 | 24 марта 1945 | За героизм и личное мужество в боях с фашистскими захватчиками. |
46 | Гаврилов, Виктор Савельевич | 1919—1980 | 23 февраля 1945 | За героизм и высокое летное мастерство в боях под Гомелем. |
47 | Гаранин, Алексей Дмитриевич | 1921—1943 | 31 декабря 1942 | За мужество и отвагу, высокое летное мастерство в дальних бомбардировочных операциях. |
48 | Головащенко, Сергей Куприянович | 1923—1943 | 5 января 1944 | Посмертно, за героизм, проявленный при форсировании Днепра. |
49 | Головкин, Василий Степанович | 1921—1945 | 19 апреля 1945 | Посмертно, за подвиг в боях с фашистами в Восточной Пруссии. |
50 | Горин, Николай Кузьмич | 1925—2005 | 27 февраля 1945 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство. |
51 | Горбатенко, Николай Захарович | 1923—1981 | 24 марта 1945 | За героизм и мужество, проявленные в боях по освобождению Польши. |
52 | Гридасов, Григорий Макарович | 1922—1995 | 15 мая 1946 | За мужество и отвагу, проявленные в тяжелых боях с фашистами при освобождении Чехословакии. |
53 | Гриценко, Ефим Дмитриевич | 1908—1945 | 31 мая 1945 | Посмертно, за личное мужество, отличные командирские качества, проявленные в боях за взятие Берлина. |
54 | Гуленко, Илья Андреевич | 1924—1986 | 1944 | За мужество и отвагу, проявленные при освобождение Литвы. |
55 | Далидович, Фрол Савельевич | 1925—1964 | 10 апреля 1945 | За подвиги в боях Висло-Одерской операции. |
56 | Данилов, Леонид Парфёнович | 1922—1965 | 25 октября 1943 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
57 | Данилов, Михаил Иванович | 1911—1945 | 24 марта 1945 | За героизм и мужество в боях при освобождении Польши. |
58 | Даньшин, Сергей Петрович | 1911—1943 | 25 марта 1943 | За личную отвагу, высокое боевое мастерство в дальней бомбардировочной авиации. |
59 | Дергач, Алексей Николаевич | 1916—1983 | 4 февраля 1944 | За мужество и героизм в воздушных боях при обороне Ленинграда. |
60 | Домбровский, Иван Александрович | 1917—1974 | 18 августа 1945 | За мужество и героизм, высокое летное мастерство в боях за освобождение столицы Югославии. |
61 | Донских, Иван Григорьевич | 1917—1997 | 31 мая 1945 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм. |
62 | Дудин, Леонид Никитович | 1916—1970 | 22 февраля 1944 | За отличие в боях за плацдарм на правом берегу Днепра. |
63 | Дюжев, Михаил Константинович | 1918—1973 | 27 февраля 1945 | За мужество и героизм, проявленные при форсирование реки Висла. |
64 | Евстигнеев, Иван Степанович | 1913—1986 | 15 января 1944 | За командирские качества, личные мужество и отвагу, проявленные в боях при форсировании Днепра. |
65 | Ерёмин, Александр Семёнович | 1908—1995 | 21 февраля 1945 | За личные мужество и отвагу в боях при освобождении Польши. |
66 | Еромасов, Пётр Фёдорович | 1911—1963 | 21 января 1943 | За личное высокое летное мастерство и командирские качества. |
67 | Ершов, Алексей Иванович | 1925—1944 | 17 октября 1943 | За личные мужество и отвагу, проявленные в боях по освобождению Киева. |
68 | Ефимов, Леонид Николаевич | 1901—1986 | 17 октября 1943 | За подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
69 | Желнов, Фёдор Георгиевич | 1923—1980 | 10 января 1944 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство. |
70 | Жихарев, Василий Дмитриевич | 1908—1979 | 13 апреля 1944 | За образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом отвагу и геройство. |
71 | Жуков, Георгий Иванович | род. 1913 | 24 марта 1945 | За личные мужество и отвагу, высокие командирские качества при освобождении Польши. |
72 | Журавков, Михаил Владимирович | 1920—1969 | 19 августа 1944 | За мужество и отвагу в боях с фашистами, высокое летное мастерство. |
73 | Забобонов, Иван Семёнович | 1912—1945 | 24 марта 1945 | За подвиг, совершённый в бою при форсировании Дуная. |
74 | Заслонов, Константин Сергеевич | 1909—1942 | 7 марта 1943 | Посмертно, за образцовое выполнение боевых заданий командования в тылу врага и проявленные при этом отвагу и геройство. |
75 | Захаров, Иван Константинович | 1919—1947 | 24 апреля 1944 | За подвиг, совершённый в бою при форсировании реки Буг. |
76 | Зимин, Евгений Дмитриевич | 1923—1975 | 22 июля 1944 | За мужество и героизм, проявленные при форсировании реки Западная Двина и удержании плацдарма на её западном берегу. |
77 | Зонов, Пантелей Петрович | 1913—1998 | 15 января 1944 | За личные мужество и отвагу при форсировании Днепра. |
78 | Иванишко, Фёдор Яковлевич | 1910—1957 | 24 марта 1945 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство. |
79 | Иванов, Алексей Григорьевич | 1921—1944 | 7 августа 1944 | За личные мужество и отвагу в партизанских боях против фашистов на Украине. |
80 | Иванов, Василий Харламович | 1919—1979 | 24 марта 1945 | За мужество и отвагу в боях при освобождении Румынии. |
81 | Иванов, Георгий Яковлевич | 1925—1994 | 24 марта 1945 | За отвагу и стойкость в боях при освобождении Литвы. |
82 | Иванов, Константин Васильевич | 1922—1987 | 23 февраля 1945 | За личные мужество и отвагу, высокое летное мастерство. |
83 | Ивлев, Гаврил Михайлович | 1908—1960 | 30 октября 1943 | За личные мужество и отвагу, проявленные при форсировании Днепра. |
84 | Иноземцев, Аким Иванович | 1914—1944 | 16 мая 1944 | За личные мужество и отвагу, высокие командирские качества. |
85 | Карпенко, Вилий Иванович | 1924—1995 | 24 марта 1945 | За подвиг, совершённый при форсировании Березины. |
86 | Кириллов, Михаил Семёнович | 1921—1945 | 24 марта 1945 | За подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
87 | Клевцов, Василий Ильич | 1909—1998 | 7 апреля 1940 | За отличия в боях с японскими захватчиками и белофиннами. |
88 | Клименко, Николай Иванович | 1911—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за личные мужество и отвагу, проявленные в боях при освобождении Белоруссии. |
89 | Климовский, Николай Афанасьевич | 1910—2006 | 27 июня 1945 | За личный героизм, высокое командирское мастерство в боях на Одерском плацдарме. |
90 | Кобелев, Аркадий Васильевич | 1915—1966 | 27 июня 1945 | За личные мужество и отвагу, проявленные в боях по освобождению Польши. |
91 | Коврижко, Илья Павлович | 1923—1943 | 15 января 1944 | Посмертно, за беспримерное мужество, проявленное в боях при форсировании Днепра и на правобережном плацдарме. |
92 | Кожемякин, Пётр Павлович | 1917—1983 | 24 марта 1945 | За отличие в боях при освобождении Белоруссии. |
93 | Козин, Нестор Дмитриевич | 1902—1992 | 29 мая 1945 | За личное мужество, блестящие командирские качества при штурме Берлина. |
94 | Козлов, Дмитрий Фёдорович | 1914—1973 | 17 ноября 1939 | За отличия в боях с японскими захватчиками. |
95 | Константинов, Лаврентий Сергеевич | 1910—1948 | 10 января 1944 | За подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
96 | Кончин, Александр Алексеевич | 1918—1945 | 24 марта 1945 | За личные отвагу и мужество, проявленные в боях при освобождении Польши. |
97 | Костенко, Фёдор Дмитриевич | 1919—1962 | 24 марта 1945 | За храбрость и мужество при форсировании Днепра. |
98 | Костин, Алексей Сергеевич | 1911—1982 | 31 мая 1945 | За мужество и отвагу, проявленные в боях при штурме Берлина. |
99 | Котов, Георгий Карпович | 1918—2004 | 27 февраля 1945 | За личное мужество и высокие командирские способности. |
100 | Красиков, Александр Васильевич | 1907—1943 | 15 января 1944 | Посмертно, за отличие в боях при освобождении Украины. |
101 | Кривощёков, Алексей Александрович | 1907—1945 | 20 декабря 1943 | За личные мужество и отвагу, проявленные при форсировании Днепра. |
102 | Крикун, Василий Гаврилович | 1918—2007 | 1 ноября 1943 | За героизм и мужество в освобождении города Мелитополя. |
103 | Кузнецов, Александр Николаевич | 1923—1943 | 26 октября 1943 | За отличие в боях по освобождению левобережной Украины. |
104 | Кузнецов, Николай Павлович | 1923—2003 | 10 января 1944 | За мужество и отвагу при форсировании Днепра. |
105 | Кучерявый, Герасим Евсеевич | 1903—1942 | 31 марта 1943 | Посмертно, за отличие в боях в предгорьях Кавказа. |
106 | Ландик, Иван Иванович | 1919—1945 | 27 июня 1945 | Посмертно, за личную храбрость и высокое летное боевое мастерство. |
107 | Лапин, Иван Васильевич | 1914—1979 | 23 октября 1943 | За боевое мастерство и мужество, проявленные при форсировании Днепра. |
108 | Лахин, Григорий Родионович | 1916—1943 | 29 марта 1945 | Посмертно, за личные мужество и отвагу в боях на Смоленщине. |
109 | Левин, Василий Андреевич | 1924—1943 | 17 декабря 1943 | Посмертно, за подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
110 | Леонов, Виктор Петрович | 1924—1945 | 22 февраля 1944 | За личные мужество и отвагу в боях при освобождении правобережной Украины. |
111 | Леончиков, Николай Петрович | 1925—2012 | 27 февраля 1945 | За смелость и отвагу, проявленные при форсировании реки Пилица. |
112 | Литвинов, Василий Михайлович | 1922—1974 | 24 марта 1945 | За отличие в боях по освобождению Белоруссии. |
113 | Лызин, Василий Петрович | 1914—1999 | 31 мая 1945 | За личное мужество, высокие командирские качества в боях при штурме Берлина. |
114 | Лыков, Василий Михайлович | 1923—1988 | 1 июля 1944 | За образцовое выполнение заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм в воздушных боях. |
115 | Макаров, Георгий Васильевич | 1913—1945 | 24 марта 1945 | За личную отвагу и высокое боевое мастерство. |
116 | Максименко, Александр Петрович | 1923—1944 | 17 октября 1943 | За личные смелость и отвагу, высокие командирские качества, проявленные в боях при освобождении Украины. |
117 | Марковцев, Степан Харитонович | 1911—1982 | 29 июня 1945 | За личные героизм и отвагу, высокое летное мастерство и блестящие командирские качества. |
118 | Мартынов, Иван Степанович | 1925—1943 | 17 октября 1943 | Посмертно, за личные отвагу и смелость, проявленные в бою при форсировании Днепра. |
119 | Матвеев, Фёдор Иванович | 1923—1976 | 24 марта 1945 | За подвиг, совершённый в бою за город Севастополь. |
120 | Матвиенко, Андрей Григорьевич | 1925—1984 | 27 февраля 1945 | За отличие в боях Висло-Одерской операции. |
121 | Матюнин, Михаил Григорьевич | 1922—1964 | 13 сентября 1944 | За личное мужество и отвагу в боях за город Умань. |
122 | Миронов, Алексей Николаевич | 1919—1969 | 18 августа 1945 | За личные смелость и отвагу, высокое летное мастерство в боях с фашистами. |
123 | Митченко, Никита Андреевич | 1913—1941 | 21 июля 1942 | Посмертно, за мужество и отвагу, проявленные в бою у разъезда Дубосеково. |
124 | Михайлов, Терентий Михайлович | 1908—1948 | 17 октября 1943 | За мужество и героизм при форсировании реки Днепр. |
125 | Молозев, Виктор Фёдорович | 1919—1991 | 29 июня 1945 | За личные смелость и отвагу, высокое летное мастерство в боях с фашистами. |
126 | Молочков, Григорий Аксентьевич | 1923—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за подвиги, совершенные в боях при освобождении города Севастополя. |
127 | Мордакин, Николай Иванович | 1922—1985 | 27 февраля 1945 | За личные мужество и героизм, проявленные в боях при форсировании Вислы. |
128 | Морковский, Вениамин Яковлевич | 1924—1943 | 15 января 1944 | Посмертно, за подвиг, совершённый в боях при форсировании Днепра. |
129 | Мушников, Владимир Александрович | 1923—2014 | 22 февраля 1944 | За отличие при форсировании Днепра. |
130 | Мурашкин, Михаил Фёдорович | 1914—1977 | 24 марта 1945 | За героизм и мужество в боях при освобождении Литвы. |
131 | Мухамадиев, Хамза Мурсалиевич | 1907—1997 | 27 августа 1943 | За мужество и героизм, проявленные в Курско-Орловской битве. |
132 | Мычко, Иван Иванович | 1925—1943 | 17 октября 1943 | Посмертно, за мужество и отвагу в боях при форсировании Днепра. |
133 | Назаров, Илья Семёнович | 1918—1944 | 13 сентября 1944 | Посмертно, за отвагу и героизм в боях за румынский город Яссы. |
134 | Найдёнов, Григорий Артёмович | 1915—2010 | 24 декабря 1943 | За мужество и героизм при форсировании Днепра. |
135 | Некрасов, Иван Михайлович | 1892—1964 | 11 сентября 1941 | За личные отвагу и мужество, блестящие командирские качества, проявленные в боях Ельнинской операции. |
136 | Некрасов, Николай Васильевич | 1915—1969 | 17 мая 1944 | За отличие в боях при форсировании Днепра. |
137 | Никитенко, Николай Михайлович | 1922—1978 | 23 февраля 1943 | За личную отвагу и высокое летное мастерство в воздушных боях. |
138 | Никитин, Александр Семёнович | 1914—1945 | 15 мая 1946 | Посмертно. |
139 | Орехов, Иван Васильевич | 1925—1943 | 22 февраля 1944 | Посмертно, за личные мужество и отвагу в боях с фашистскими захватчиками. |
140 | Орлов, Яков Никифорович | 1917—2009 | 23 февраля 1945 | За мужество и отвагу в боях, высокое летное мастерство. |
141 | Одегов, Леонид Яковлевич | 1922—1974 | 9 февраля 1944 | За образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм при форсировании реки Днепр. |
142 | Осинный, Иван Иванович | 1919—1979 | 24 марта 1945 | За мужество и отвагу, проявленные при форсировании Немана. |
143 | Осипов, Семён Дмитриевич | 1919—1943 | 26 апреля 1944 | Посмертно, за личные смелость и отвагу в бою при форсировании Днестра. |
144 | Панарин, Михаил Петрович | 1918—1943 | 22 февраля 1944 | Посмертно, за мужество и отвагу, проявленные в бою при форсировании Днепра. |
145 | Панасюк, Владимир Харитонович | 1913—1945 | 6 апреля 1945 | Посмертно, за отличие в боях при форсировании Вислы. |
146 | Панкратов, Георгий Фёдорович | 1923—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за личные отвагу и мужество в боях по освобождению Венгрии. |
147 | Пахомов, Дмитрий Фёдорович | 1920—1945 | 27 февраля 1945 | За подвиг, совершённый в бою Висло-Одерской операции. |
148 | Перевозников, Андрей Тимофеевич | 1911—1944 | 22 февраля 1944 | За отличие в боях при форсировании Днепра. |
149 | Перминов, Ерофей Иосифович | 1913—1971 | 10 января 1944 | За мужество и отвагу в боях по освобождению Украины. |
150 | Писарев, Георгий Иванович | 1919—1981 | 24 марта 1945 | За отличие в боях по освобождению Латвии. |
151 | Пичугин, Дмитрий Николаевич | 1907—1947 | 24 марта 1945 | За личные мужество и отвагу, умелое командование подчиненными в боях при форсировании Днепра. |
152 | Платонов, Николай Евгеньевич | 1922—2000 | 2 августа 1944 | За личные мужество и отвагу, высокое летное мастерство. |
153 | Плахотный, Николай Михайлович | 1922—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за личные мужество и отвагу, несгибаемую волю в боях с фашистами. |
154 | Погорельцев, Александр Егорович | 1917—1978 | 27 февраля 1945 | За личные отвагу и мужество в боях Висло-Одерской операции. |
155 | Подгорбунский, Леонид Яковлевич | 1921—1945 | 15 мая 1946 | посмертно за личные мужество и отвагу в боях за Берлин. |
156 | Подкопаев, Степан Иванович | 1898—1979 | 13 ноября 1943 | За личные стойкость и отвагу в боях при форсировании Днепра. |
157 | Подневич, Валентин Афанасьевич | 1923—1943 | 17 мая 1944 | Посмертно, за мужество и героизм в боях при освобождении Украины. |
158 | Пожарский, Иван Алексеевич | 1905—1938 | 25 октября 1938 | За мужество и героизм в боях на озере Хасан. |
159 | Поздеев, Пётр Кириллович | 1924—1998 | 23 октября 1943 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
160 | Покрышкин, Александр Иванович | 1913—1985 | 24 мая 1943, 24 августа 1943, 19 августа 1944 |
За 354 боевых вылетов, 54 воздушных боёв, 13 лично и 6 в группе сбитых самолётов противника; за 455 боевых вылетов и 30 лично сбитых самолетов противника; за образцовое выполнение боевых заданий командования и геройские подвиги на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. |
161 | Полянский, Пётр Павлович | 1924—1984 | 17 октября 1943 | За мужество и отвагу в боях на правобережной Украине. |
162 | Пономаренко, Леонид Николаевич | 1919—2014 | 21 июля 1944 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство. |
163 | Портянко, Андрей Антонович | 1906—1945 | 19 апреля 1945 | Посмертно, за исключительные мужество и стойкость в боях с фашистскими захватчиками. |
164 | Потапов, Дмитрий Капитонович | 1911—1974 | 10 января 1944 | За личную отвагу и высокое командирское мастерство в боях при форсировании Днепра. |
165 | Приходько, Геннадий Андреевич | 1919—1979 | 15 января 1944 | За личное мужество и умелое командование подчиненными в боях на плацдарме правого берега Днепра. |
166 | Пупков, Михаил Алексеевич | 1922—2007 | 28 апреля 1945 | За умелое командование батальоном, личные смелость и геройство в боях с захватчиками. |
167 | Рогачёв, Михаил Иосифович | 1920—1943 | 1 ноября 1943 | Посмертно, за личные мужество и отвагу в боях с фашистами. |
168 | Романов, Александр Георгиевич | 1912—1938 | 14 ноября 1938 | Посмертно, за бесстрашие и мужество в боях по оказанию помощи республиканской Испании. |
169 | Санфирова, Ольга Александровна | 1917—1944 | 23 февраля 1945 | Посмертно, за личные отвагу и смелость, высокое боевое летное мастерство. |
170 | Селезнёв, Михаил Григорьевич | 1915—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за повторение подвига А. Матросова. |
171 | Сергиенко, Николай Егорович | 1924—1945 | 13 сентября 1944 | За личные мужество и отвагу в боях за город Корсунь-Шевченковский. |
172 | Середкин, Евгений Александрович | 1922—1970 | 4 июля 1944 | За мужество и отвагу, высокое летное боевое мастерство. |
173 | Сигов, Дмитрий Иванович | 1914—1942 | 13 декабря 1942 | Посмертно, за героизм и бесстрашие в боях, высокое летное мастерство. |
174 | Сидельников, Василий Михайлович | 1921—1943 | 29 марта 1944 | Посмертно, за мужество и отвагу, проявленные в боях при освобождении Белоруссии. |
175 | Скоков, Иван Андреевич | 1923—1972 | 9 февраля 1944 | За мужество и воинское мастерство в боях при форсировании Днепра. |
176 | Сметанин, Григорий Андреевич | 1918—1987 | 23 февраля 1945 | За смелость и отвагу, высокое летное мастерство в боях с захватчиками. |
177 | Соловьёв, Михаил Васильевич | 1918—1945 | 15 мая 1946 | Посмертно, за подвиг, совершённый в боях за Берлин. |
178 | Сологуб, Николай Андреевич | 1915—1992 | 26 сентября 1944 | За мужество и отвагу в боях по освобождению Белоруссии. |
179 | Солодов, Афанасий Владимирович | 1906—1979 | 24 марта 1945 | За личные смелость и отвагу, блестящие командирские качества. |
180 | Сорокин, Григорий Михайлович | 1914—1945 | 31 мая 1945 | За мужество и стойкость в боях на Кюстринском плацдарме. |
181 | Спиряков, Иван Фёдорович | 1915—1940 | 11 апреля 1940 | Посмертно, за личные мужество и отвагу в боях с белофиннами. |
182 | Сотников, Николай Яковлевич | 1926—2000 | 10 апреля 1945 | За подвиг, совершённый в Висло-Одерской наступательной операции. |
183 | Старых, Алексей Алексеевич | 1903—1945 | 10 января 1944 | За подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
184 | Сударев, Аркадий Викторович | 1924—1945 | 27 июня 1945 | Посмертно, за отвагу и героизм в боях за Берлин. |
185 | Суптель, Иван Игнатьевич | 1919—1975 | 23 октября 1943 | За смелость и мужество в боях при освобождении Киева. |
186 | Суханов, Михаил Андреевич | 1921—2003 | 5 ноября 1944 | За образцовое выполнение боевых заданий командования по уничтожению живой силы и техники противника и проявленные при этом мужество и героизм. |
187 | Таран, Григорий Алексеевич | 1912—1948 | 5 ноября 1944 | За смелость и мужество, летное мастерство. |
188 | Татаренко, Дмитрий Митрофанович | 1921—1995 | 24 июня 1943 | За храбрость и высокое мастерство в воздушных боях. |
189 | Тимонов, Василий Николаевич | 1919—1974 | 30 октября 1943 | За личные мужество и отвагу в бою при форсировании Днепра. |
190 | Тихоненко, Иван Кондратьевич | 1918—1945 | 19 апреля 1945 | Посмертно, за подвиг, совершённый в бою за Кенигсберг. |
191 | Тищенко, Матвей Матвеевич | 1906—1952 | 24 марта 1945 | За личные мужество и отвагу в боях с фашистскими захватчиками. |
192 | Токмин, Иван Климентьевич | 1912—1943 | 1 ноября 1943 | Посмертно, за подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
193 | Тутученко, Семён Павлович | 1913—1994 | 7 августа 1944 | За смелость и отвагу, высокое боевое мастерство и смекалку в партизанских боях. |
194 | Тюленев, Фёдор Васильевич | 1918—1997 | 1 мая 1943 | За личные смелость и отвагу, высокое боевое летное мастерство. |
195 | Ульянов, Иван Федосеевич | 1907—1968 | 10 апреля 1945 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство. |
196 | Урюпин, Павел Степанович | 1923—2000 | 24 марта 1945 | За отличие в боях на дунайском плацдарме. |
197 | Ус, Виктор Георгиевич | 1920—1992 | 22 января 1944 | За мужество и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками |
198 | Устюжанин, Яков Маркович | 1918—1942 | 21 июля 1942 | Посмертно, за личные отвагу и смелость в боях под Старой Руссой. |
199 | Ушаков, Александр Кириллович | 1920—1993 | 24 мая 1944 | За отвагу и смелость, боевое мастерство в боях по освобождению Украины. |
200 | Федюков, Алексей Григорьевич | 1925—1944 | 9 февраля 1944 | За мужество и героизм, проявленные в боях при освобождении Украины. |
201 | Хальзев, Александр Иванович | 1921—1968 | 19 августа 1944 | За смелость и отвагу, мужество в воздушных боях с противником. |
202 | Харчистов, Виктор Владимирович | 1918—1982 | 27 июня 1945 | За мужество и отвагу, высокое летное боевое мастерство. |
203 | Хорьков, Михаил Гаврилович | 1919—1964 | 3 июня 1944 | За мужество и отвагу в боях при форсировании Днепра. |
204 | Хрусталёв, Павел Иванович | 1922—1945 | 18 августа 1945 | Посмертно, за беспримерное мужество и героизм, самопожертвование ради победы над врагом. |
205 | Цибизов, Иван Андреевич | 1915—1943 | 17 ноября 1943 | За подвиг, совершённый при форсировании Керченского пролива. |
206 | Цыцаркин, Александр Николаевич | 1923—1945 | 31 мая 1945 | За подвиг, совершённый в Берлинской наступательной операции. |
207 | Часов, Дмитрий Иванович | 1911—1981 | 27 февраля 1945 | За отличие в боях на реке Висла и проявленные при этом мужество, отвагу и умелые действия. |
208 | Черёмухин, Александр Евгеньевич | 1915—1987 | 19 апреля 1945 | За мужество и отвагу в бою за Кенигсберг. |
209 | Черенков, Иван Максимович | 1918—1943 | 16 октября 1943 | Посмертно, за мужество и героизм в боях на подступах к Днепру. |
210 | Черкасов, Михаил Сергеевич | 1918—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за мужество и отвагу в боях в Восточных Карпатах. |
211 | Черненко, Василий Фёдорович | 1924—1943 | 15 января 1944 | Посмертно, за подвиг, совершённый в бою на Курской дуге. |
212 | Черничков, Николай Иванович | 1913—1943 | 24 декабря 1943 | За личные смелость и отвагу, высокие командирские качества в боях на днепровском плацдарме. |
213 | Черновский, Семён Александрович | 1918—1983 | 29 июня 1945 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство. |
214 | Чернявский, Василий Ефимович | 1922—1996 | 13 ноября 1943 | За подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
215 | Чесноков, Леонид Иванович | 1920—1999 | 24 марта 1945 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство. |
216 | Чистяков, Александр Фёдорович | 1916—1943 | 10 января 1944 | Посмертно, за подвиг, совершённый в бою под городом Фастов. |
217 | Чумак, Владимир Семёнович | 1926—1978 | 27 февраля 1945 | За подвиг, совершённый при прорыве вражеской обороны на Сандомирском плацдарме в Польше. |
218 | Чумов, Афанасий Гаврилович | 1901—1984 | 24 марта 1945 | За подвиг, совершённый в бою под Шяуляем. |
219 | Шакурин, Пётр Степанович | 1918—1984 | 27 июня 1945 | За мужество и отвагу, высокое летное боевое мастерство. |
220 | Шариков, Николай Григорьевич | 1922—1991 | 13 сентября 1944 | За мужество и героизм в боях при форсировании Днестра. |
221 | Шахматов, Семён Семёнович | 1915—1981 | 8 сентября 1945 | За подвиг, совершённый в бою против японских милитаристов. |
222 | Шевелёв, Виктор Семёнович | 1925—1943 | 15 января 1944 | Посмертно, за подвиг, совершённый при форсировании Днепра. |
223 | Шепелев, Николай Гаврилович | 1909—1958 | 17 октября 1943 | За мужество и отвагу в боях при освобождении Киева. |
224 | Шередегин, Пётр Васильевич | 1914—2002 | 26 октября 1943 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм. |
225 | Шилов, Пётр Никифорович | 1918—1944 | 24 марта 1945 | Посмертно, за мужество и отвагу в боях при освобождении Литвы. |
226 | Шишигин, Василий Михайлович | 1917—1972 | 29 июня 1945 | За умелые действия и отвагу, проявленные в боях в Восточной Пруссии. |
227 | Шмонин, Дмитрий Андреевич | 1925—1971 | 15 января 1944 | За подвиг, совершённый в бою на Днепровском плацдарме. |
228 | Шубин, Алексей Петрович | 1912—1986 | 19 апреля 1945 | За мужество и отвагу в боях за Кенигсберг. |
229 | Шумихин, Василий Игнатьевич | 1922—1952 | 13 ноября 1943 | За подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
230 | Щетинин, Василий Романович | 1917—1945 | 15 мая 1946 | Посмертно, за мужество, отвагу и высокое боевое мастерство в боях с фашистами. |
231 | Щекотов, Григорий Феоктистович | 1924—1981 | 22 февраля 1944 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм. |
232 | Юдин, Владимир Георгиевич | 1925—1943 | 23 февраля 1944 | Посмертно, за подвиг, совершённый в бою при форсировании Днепра. |
233 | Юркин, Николай Иванович | 1918—1981 | 28 сентября 1943 | За мужество и отвагу, высокое летное мастерство в боях на Орловско-Курском направлении. |
234 | Юрченко, Николай Иванович | 1918—1945 | 10 апреля 1945 | посмертно за отвагу и смелость, умелое командование подчиненными в боях на территории Германии. |
235 | Юрченко, Пантелей Данилович | 1911—1975 | 24 марта 1945 | За отличие в боях при форсировании Днепра. |
236 | Юрьев, Михаил Макарович | 1918—1993 | 16 октября 1943 | За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм. |
237 | Яковлев, Тимофей Алексеевич | 1905—1974 | 24 марта 1945 | За исключительную стойкость в боях при форсировании реки Неман. |
238 | Яценко, Пётр Григорьевич | 1925—1993 | 17 октября 1943 | За личные мужество и отвагу в боях при форсировании Днепра. |
239 | Ященко, Николай Иванович | 1919—2001 | 24 марта 1945 | За личные смелость и отвагу, блестящие командирские качества в боях на Дунае. |
Напишите отзыв о статье "Список Героев Советского Союза (Новосибирская область)"
Примечания
Ссылки
- [www.sovet-nso.ru/569/ Герои Советского Союза — Законодательное Собрание Новосибирской области]
- [sibmemorial.ru/taxonomy/term/2 ГЕРОИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА | Новосибирская Книга Памяти]
|
Отрывок, характеризующий Список Героев Советского Союза (Новосибирская область)
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.