Денежная реформа Елены Глинской

Де́нежная рефо́рма Еле́ны Гли́нской (1535) — первая централизованная денежная реформа в России, проводившаяся по инициативе и под руководством Елены Глинской — вдовствующей великой княгини московской, регента при своём сыне Иване Грозном.

Предпосылки

Продолжая курс Ивана III на консолидацию русских земель, его сын Василий III присоединил к Русскому централизованному государству Псков (1510), Волоцкий удел (1513), Рязанское (ок. 1521) и Новгород-Северское (1522) княжества. Практически в каждом из них был свой монетный двор, чеканивший монету, вес и содержание которой определялись по усмотрению удельного князя.

Унификация денежной системы с сопутствующей ликвидацией монетной регалии уделов стали насущной необходимостью как ввиду быстро растущей торговли с Западом и Востоком (множественность весового содержания и номиналов монет создавали затруднения в расчётах и вели к потерям), так и потому, что монетный хаос благоприятствовал фальшивомонетчикам. Несмотря на периодические их казни, процветали обрезывание монет и подмесь.

Кроме того, активная внешняя политика Василия III требовала немалых расходов казны, и царь подошёл к необходимости осуществить очередную «порчу монеты», то есть понизить её вес. «Состояние казны требовало вновь понизить содержание серебра, найдя равновесную точку между оттоком из страны чрезмерно качественной монеты и народным бунтом в ответ на резкое занижение содержания металла».

Преждевременная кончина Василия III буквально накануне денежной реформы (в декабре 1533 года, в возрасте 54 лет) переложила её проведение на вдову царя, Елену Глинскую, которой на тот момент ещё не было 30 лет. Великая княгиня с успехом справилась и с этой задачей, и с рядом других реформ, пришедшихся на её кратковременное правление в роли регента при малолетнем Иване Грозном. Динамизм преобразований Елены Глинской подтверждает, что их концепция была сформулирована ещё при жизни Василия III, причём уже тогда сама правительница могла активно участвовать в разработке этих реформ в силу своего образования, семейного опыта и связей.

Содержание реформы и её особенности

Указ о замене старых денег был оглашён в Москве в феврале 1535 года. По этому указу из весовой гривны (204,756 г) вместо 520 монет Государев монетный двор стал чеканить 600. Тем самым, масштаб «девальвации» составил 15,4 %. Вес новой монеты, названной уже известным на Руси словом «денга», составлял 0,34 г. Одновременно для поддержки мелких расчётов стали чеканить монету половинного веса (0,17 г), которая в обиходе называлась «полушка».

Несмотря на ликвидацию монетной регалии уделов, в новой системе были сохранены особенности, восходящие к временам Ивана III и обусловленные особой ролью Новгорода во внешней торговле Московии. Чтобы не обременять купцов при крупных расчётах, там чеканили монеты удвоенного веса. (После присоединения Новгорода к Москве Иван III снизил вес московской монеты до 0,4 г, приравняв её половине новгородской).

Вес новой новгородской монеты, согласно реформе 1535 года, составил соответственно 0,68 г. На новых новгородках был изображён всадник с копьём, и потому в обиходе их стали называть копейками. Новгородцы проявили заинтересованность в скорейшем переходе на новые монеты: к их чеканке там приступили раньше, чем в столице — уже через 4 месяца после выхода царского указа. Деньги московского чекана («московки»), по аналогии с новгородскими копейками, назывались «сабляницы» — на них изображался всадник с саблей.

Таким образом, внешнее и внутреннее обращение, при полном единстве в отношении стопы и металла, представляли собой две вложенные друг в друга подсистемы. Подтверждением того, что в основе внутреннего обращения была деньга, а не копейка, служит название номинала 0,17 г — «полушка», то есть половина деньги весом 0,34 г. В противном случае, если бы монету в 0,17 г соотносили с копейкой (0,68 г, или вчетверо больше), то она называлась бы не «полушка», а «четь». Реформа ликвидировала материальную основу традиционного деления русского денежного обращения на московское и новгородское; в деловых же документах следы этого деления сохранялись до конца XVII века. В своём словаре Ричард Джемс отразил эти перемены, записав, что название «новгородка» уступило место термину «копейка». В пояснении к термину «новгородская копейка» он записал:

В Новгороде была в древности чеканка монеты, тогда на ней было изображение всадника с саблей, а на некоторых с булавой, которую они называют "меч", и монета тогда называлась не копейка, а сабленица. Позже чеканка была перенесена в Москву, и по изображению копья уже называли копейкой, а другие монеты — деньги московки

— Ричард Джемс. «Русско-английский словарь-дневник».

Вдвое более тяжёлая копейка, привязанная к новгородской подсистеме, ориентированной на внешнюю торговлю и крупные расчёты, как и поныне, была связана кратным десятичным соотношением с рублём. 100 новгородок составляли 1 рубль, который делился на две полтины или 10 гривен. Таким образом Царство Московское стало первой страной, деньги которой были поставлены на основу десятичной системы счёта.

Значение реформы

Проведение денежной реформы при Елене Глинской имело важнейшее значение для дальнейшего развития Русского царства. В результате реформы была создана единая система денежного обращения Русского государства, на протяжении последующих веков претерпевавшая различные изменения, но в целом сохранявшая единство и устойчивость. Это стало объективным положительным фактором политического и экономического развития Русского государства. В результате реформы был сделан решающий шаг в направлении окончательной унификации денежной системы единого русского государства. Сохранив локальную особенность чекана, Новгород дал названия ныне действующим денежным единицам России (копейка и рубль). Денежная реформа упрочила основы развития внутренней торговли и финансовой системы России, что было особенно актуально в середине ХVI века.

Благодаря реформе Елены Глинской, русская денежная система достигла нового качественного экономического и технического уровня (обеспечение и выполнение чеканки монет). Это также имело огромное значение для активизации русской внешней торговли, прежде всего с европейскими странами.

См. также

• Медный бунт
• Рубль
• Монетная реформа Алексея Михайловича

Ссылки

• [www.vep.ru/bbl/history/cbr19.html Реформа Елены Глинской (1530-е годы).]
• [www.newsinfo.ru/articles/2008-03-20/historytwentymarch/37404 20 марта в истории: Учреждение ордена Андрея Первозванного, денежная реформа Елены Глинской…]

Литература

• [www.bonistikaweb.ru/KNIGI/deneznie-reformi.htm Денежные реформы в России: История и современность. Сборник статей] / [Тюрина Е.А., Андрюшин С.А., Красавина Л.Н., Дегтев С.И., Альтман М.М.]. — М.: Древлехранилище, 2004. — ISBN 5-93646-043-6.
• Словарь нумизмата / [Автор: Гладкий В.Д.]. — М: Центрполиграф, 2006. — 377 с. — ISBN 5-9524-2421-Х.
• Мельникова А.С. Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого. История русской денежной системы с 1533 по 1682 год. — М: Финансы и статистика, 1989. — 318 с. — ISBN 5-279-00195-3.
• Спасский И.Г. Русская монетная система. Место и значение русской монетной системы в мировом денежном хозяйстве. — Л., 1962.
• Янин В.Л. [krotov.info/lib_sec/28_ya/ni/n_2009.htm Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новогорода]. — М.: Языки славянских культур, 2009. — ISBN 978-5-9551-0172-9.

Отрывок, характеризующий Денежная реформа Елены Глинской

Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.