Денежные реформы в России

В течение последних пятисот лет в России было проведено более 10 денежных реформ, как полных, в результате которых создавалась новая денежная система, так и частичныx, общей задачей которых было упорядочение существовавшей денежной системы с целью стабилизации денежного обращения.

Денежные реформы Московского княжества/царства и Российской империи

1535 г. Денежная реформа Елены Глинской

Первая централизованная денежная реформа в России была проведена Еленой Глинской, вдовствующей великой княгиней московской, женой Василия III и матерью малолетнего Ивана IV Васильевича «Грозного». Основной причиной реформы было разнообразие монет, использовавшихся на Руси, из-за чего возникали большие сложности с денежным обращением и заключением торговых сделок. Процветали обрез и подмесь монет. Целью реформы был запрет всех старых русских и иностранных монет (обрезанных и необрезанных) и замена их новой монетой — копейкой.

1654 г. Реформа Алексея Михайловича Романова

В 1654 году при царе Алексее Михайловиче (1645—1676) впервые были выпущены реальные рублевые серебряные монеты — «ефимки», перечеканенные из западногерманских талеров — полноценных ходячих монет Европы. На монете впервые была помещена надпись «Рубль», на лицевой стороне — двуглавый орел, на оборотной — царь на коне. Однако в это время рубль был неполноценной монетой, он содержал меньше серебра, чем 100 серебряных копеек. Фактическая его стоимость равнялась 64 копейкам.

Также в обращение были выпущены медные копейки по образцу серебряных, фактически по 400-рублевой монетной стопе.

Попытка введения в денежное обращение необеспеченных легковесных денег привела к инфляции и нарастанию внутренней напряженности и в конце концов окончилась народными волнениями. В 1655 году выпуск «ефимков» был прекращён, на смену им пришли полновесные талеры с клеймом (всадник на лошади и год — 1655), которые получили название «ефимки с признаками», а после Медного бунта в Москве выпуск медной монеты тоже был прекращён.

Регулярная чеканка серебряных рублей и медных копеек началась лишь в 1704 г. в ходе проведения денежной реформы 1700—1718 гг.

1700—1718 гг. Финансовая реформа Петра I

Основной причиной, послужившей проведению финансовой реформы, была нужда в денежных средствах для строительства флота, обустройства армии, ведения Великой Северной войны 1700—1721 годов. Петр I решил ввести новую денежную систему, которая бы отвечала требованиям развивающейся экономики и торговли. Реформа проводилась постепенно в течение 15 лет. За время реформы были введены в обращение золотые монеты — червонец, равный по весу западноевропейскому дукату (3,4 грамма), двойной червонец и двойной рубль (около 4 граммов).

В 1704 году впервые в мире был осуществлен переход на десятичную валюту. В обращении появилась медная копейка, равная 1/100 части серебряного рубля.

1730—1755 гг. Выкуп легковесной монеты

В первой четверти XVIII века Российская империя встала на курс интенсивной модернизации, вела активную внешнюю политику, в стране проводились многочисленные реформы. При этом расходы превышали суммы доходов от налогов и других традиционных видов поступлений. Успешная денежная реформа 1700—1718 г. дала в руки правительству новый инструмент для получения дохода — эксплуатация монетной регалии. Начиная с 1718 года в стране начинают выпускаться медные монеты по 40 р. из пуда меди (при цене на медь около 8 р). Большая разница в стоимости сырой и «обмонеченой» меди привело к всплеску фальшивомонетчества (фальшивые деньги выпускались не только частными лицами, этим также занимались монетные дворы других стран). Эти процессы начали принимать угрожающий характер.

Нормализация денежного обращения заняла более 20 лет. Начиная с 1730 г. выпуск легковесной монеты был прекращён, вместо неё начался выпуск монет (денег и полушек) по 10 руб из пуда. Это позволило изъять из обращения однокопеечные монеты (которые перечеканивались в новые деньги), но основной проблемой было большое количество пятикопеечной монеты (к 1730 г. только официально выпущенных на 3,2 млн р, количество фальшивых оценке не поддается), выкуп которой казне был не по карману.

Начиная с 1744 г. покупательная способность 5-копеечных монет законодательно снижалась, достигнув к 1755 г. двух копеек. После этого было объявлено о выкупе легковесных монет по 2 копейки за штуку в сжатые сроки с последующим запретом на их обращение. В силу ограниченного срока обмена, к выкупу было предъявлено около 206 тысяч рублей пятикопеечниками. Выкупленные монеты перечеканивались в новые копейки 8-рублевой монетной стопы.

1769 г. Первые бумажные деньги России

В 1769 году во время правления Екатерины II (1762—1796) в России были введены в обращение первые бумажные денежные знаки, которые просуществовали под названием ассигнаций вплоть до 1843 года.

Причиной необходимости введения ассигнаций явилось то, что основой денежного обращения был серебряный рубль, который играл роль всеобщего эквивалента и был обеспечен ценой заключенного в нём металла. Но производительность отечественных рудников (6-7 тыс. кг серебра в год) была недостаточна для обеспечения возросших требований к объёму денег в экономике. Ассигнации также использовались для финансирования войны с Турцией.

Как главную причину введения ассигнаций Манифест 29 декабря 1768 г. указывал необходимость размена медной монеты на денежные знаки, удобные к перевозке. Ассигнации первого выпуска 1769—1786 гг. прочно вошли в русское денежное обращение. Они не были обязательны к приему частными лицами, однако для этого времени их курс был очень высок — от 98 до 101 коп. серебром за рубль ассигнациями, то есть они были равноценны серебряной монете. Однако усиленный выпуск ассигнаций, превысивший обеспечение, привел к падению её курса. В 1797 г. правительство решилось на изъятие части выпущенных на рынок ассигнаций; состоялось торжественное сожжение в присутствии самого Павла I ассигнаций на сумму 6 млн рублей. Постоянные войны требовали экстренных расходов и к 1802 г. общая сумма ассигнаций с 151 млн поднялась до 212 млн рублей, что окончательно снизило курс бумажного рубля, падение рубля особенно усилилось во время Отечественной войны 1812 года.

1839—1843 гг. Реформы Николая I

В 1839—1843 гг., в период правления Николая I, министром финансов графом Е. Ф. Канкриным была проведена денежная реформа, в ходе которой ассигнации были выведены из обращения и их заменили кредитные билеты, разменные на серебро. В России был введен серебряный монометаллизм, который просуществовал в России по 1852 год. Но уже к 1849 году билеты и старые ассигнации были обменены на ассигнации нового образца, которые скоро обесценились. Поэтому с началом Крымской войны 1853—1857 годов банки прекратили обмен ассигнаций на золото и серебро. В России наступил период широкого бумажно-денежного обращения.

1897 г. Денежная реформа Николая II

В 1895—1897 годах министром финансов С. Ю. Витте (1849—1915) была осуществлена новая денежная реформа, целью которой было установление в России золотого монометаллизма. В её основе — золотое обеспечение денежной системы государства. По замыслу реформаторов, для обеспечения устойчивой конвертируемости рубля был установлен свободный размен кредитных билетов, выпуск которых был ограничен, на золотую монету, из расчета один бумажный рубль за один рубль в золоте, а также уменьшено золотое содержание империала.

С началом Первой мировой войны в 1914 году обмен денег на золото был прекращён.

Денежные реформы в СССР

1922—1924 гг.

Первая денежная реформа в СССР была проведена в 1922—1924 гг. Обесценившиеся в годы гражданской войны бумажные деньги были заменены устойчивыми банковскими билетами — червонцами — и устойчивыми разменными денежными знаками. При первой деноминации один рубль образца 1922 г. приравнивался к 10 000 рублей в денежных знаках всех прежних выпусков. В результате находившиеся в обращении денежные знаки различных образцов были заменены знаками одного образца. При второй деноминации 1923 г. 1 рубль образца 1923 г. был приравнен к 100 рублям выпуска 1922 г. или к 1 000 000 рублей в знаках до 1922 г. Обе деноминации были первым шагом к стабилизации советской валюты, покупательная способность которой снизилась в результате гражданской войны и иностранной военной интервенции.

В 1924 году были выпущены в обращение первые советские золотые червонцы, соответствовавшие по содержанию в них чистого золота дореволюционным 10 рублям. Советские червонцы получили прозвище «сеятель», так как для лицевой стороны монеты было выбрано изображение сеятеля по скульптуре Ивана Дмитриевича Шадра (1887—1941). Автором эскиза был главный медальер Монетного двора А. Ф. Васютинский. В феврале 1924 г. были выпущены банкноты в 50 копеек золотом, 1 рубль золотом, 3 рубля золотом и 5 рублей золотом как фракции червонца. Одновременно в обращение были выпущены медные монеты номиналом в 1/2, 1, 2, 3 и 5 копеек, а также серебряная монета номиналом в 10, 15, 20, 50 копеек и 1 рубль. Таким образом, в стране одновременно существовали две валюты: твердый червонец и постоянно падавший совзнак, курс которого к червонцу устанавливался специально образованной Котировальной комиссией на ежедневной основе. В августе 1924 г. все дензнаки образца 1923 г. были изъяты из обращения путём их обмена на золотые рубли по курсу 50 000 руб. дензнаками образца 1923 г. за 1 золотой рубль образца 1924 г. Таким образом, в ходе денежной реформы 1922—1924 гг. была проведена деноминация рубля в 50 000 000 000 (50 миллиардов) раз.

1947 г.

Впервые Сталин спросил Арсения Зверева, — министра финансов СССР, — о послевоенной денежной реформе в конце 1943 года.

Данная денежная реформа была проведена в декабре 1947 года с целью изъятия из обращения избыточного количества денег и замены новыми полноценными деньгами старых, подвергшихся в период Великой Отечественной войны обесценению. Денежная реформа в форме деноминации с конфискацией. Хотя многие не считают данную денежную реформу деноминацией, поскольку при реформе порядок цен, зарплат и иных платежей остался прежним, и полагают, что она носила лишь конфискационный характер. Так 10 старых рублей наличными обменивались на один рубль новых. Обмен наличных денег проводился в течение одной недели («Кто не успел, тот опоздал»). Известны случаи (неясно, насколько они были массовыми), когда заработную плату государственным служащим выдавали старыми деньгами в последний день обмена. Переоценка вкладов в Сбербанке осуществлялась следующим образом: суммы до 3 тыс. руб. менялись один к одному, по вкладам от 3 тыс. до 10 тыс. руб. за три старых рубля давали два новых. Если сумма вклада превышала 10 тыс. руб., то один новый рубль давали за два старых. В результате реформы были ликвидированы последствия Второй мировой войны в области денежного обращения, без чего невозможно было отменить карточную систему и перейти к торговле по единым ценам.

Вслед за объявлением о денежной реформе и отмене карточной системы выходит Постановление Совета Министров СССР № 3867 от 14 декабря 1947 г. «О нормах продажи продовольственных и промышленных товаров в одни руки». В соответствии с ним устанавливались предельные нормы отпуска товаров в одни руки: хлеб печёный — 2 кг; крупа, макароны — 1 кг; мясо и мясопродукты — 1 кг; колбасные изделия и копчености — 0,5 кг; сметана — 0,5 кг; молоко — 1 л; сахар — 0,5 кг; хлопчатобумажные ткани — 6 м; нитки на катушках — 1 катушка; чулки-носки — 2 пары; обувь кожаная, текстильная, резиновая — по 1 паре каждой; мыло хозяйственное — 1 кусок; мыло туалетное — 1 кусок; спички — 2 коробки; керосин — 2 л. Установленные нормы также распространялись и на кооперативную торговлю в сельской местности на всей территории Советского Союза.

1961 г.

Денежная реформа была проведена 1 января 1961 года в форме «чистой» деноминации. ЦК КПСС назвал эту денежную реформу «самой гуманной в истории».К началу февраля 1961 года около 90 % наличных денег было обменено на новые купюры. В государственных магазинах цены снизили в 10 раз, хотя на колхозных рынках аналогичного снижения не произошло.

Интересным моментом денежной реформы 1961 года было то, что вся мелкая металлическая монета номиналом 1, 2, 3 копеек не уменьшилась в стоимости в 10 раз, а продолжила ходить в том же исполнении и по тому же номиналу. Таким образом, те жители, которые собирали мелкие металлические деньги, оказались в выигрыше — стоимость их монет увеличилась в 10 раз. Наглядно это показано в фильме «Менялы». Однако сразу после объявления в печати о будущей реформе по всем торговым и финансовым организациям был разослан циркуляр, запрещавший менять бумажные деньги на монеты, так что количество реально обогатившихся было весьма незначительным.

1991 г. Павловская реформа

Конфискационная денежная реформа, впоследствии названная «Павловской», в честь премьер-министра СССР Валентина Павлова. Только в течение трёх суток января граждане СССР могли обменять 50- и 100-рублёвые купюры на новые. Обменять можно было только наличными сумму до 1000 рублей. В Сбербанке с вклада можно было получить только 500 рублей новыми. Менее чем за две недели до этого события Павлов выступил с заявлением о том, что никакой денежной реформы не будет. По заявлениям властей, эта мера должна была заморозить нетрудовые доходы, средства спекулянтов, коррупционеров, так называемого теневого бизнеса и фальшивые деньги, а в результате сжать денежную массу и остановить инфляцию. Одновременно вклады в Сбербанке были заморожены, а 1 апреля произошло повышение цен по всей стране. На замороженные вклады было начислено 40 %, деньги можно было получить наличными только в следующем году.

Денежные реформы в Российской Федерации

1993 год

Из-за возросшей инфляции в 1993 году Российское правительство проводит новую конфискационную денежную реформу. Обмен банкнот советских купюр на российские был проведён 26 июля — 7 августа 1993 года. Граждане России (согласно прописке в паспорте) могли обменять суммы до 100 тыс. руб. (при этом первоначально устанавливались суммы в 35 тыс. руб. и 70 тыс. руб.), о чём в паспорте ставился штамп. Слухи о реформе ходили заранее, власти их опровергали, при этом, реформа была проведена в июле в период отпусков, когда многие были вдали от места прописки. В результате, многие физически не успели обменять свои наличные сбережения, и эти деньги пропали. В итоге недовольства населения сроки обмена купюр были значительно продлены.

Но отсутствие при реформе деноминации указывает на превалирование других причин денежного реформирования. Во-первых, не удавалось контролировать денежную эмиссию рубля как единой валюты на территории СНГ при наличии в каждой из стран своих печатных станков по выпуску денег, что сводило на нет все усилия России по обузданию инфляции. Во-вторых, многие бывшие союзные республики приступили к выпуску своих национальных валют, который угрожал российской денежной единице тем, что старая рублевая денежная масса могла оказаться вся в Российской Федерации. Таким образом её основной замысел состоял в том, чтобы на основе обмена старых купюр на новые прекратить поток не обеспеченных товарами денег из стран ближнего зарубежья.

«Хотели как лучше, а получилось как всегда»
 — фраза, которую произнёс Виктор Черномырдин, премьер-министр Российской Федерации 6 августа 1993 г. на пресс-конференции, рассказывая, как готовилась денежная реформа 1993 года.

Деноминация 1998 года

4 августа 1997 года Президент России Борис Ельцин подписал Указ № 822, в соответствии с которым 1 января 1998 года правительство и ЦБ провели деноминацию рубля. Теперь 1 новый рубль равнялся 1000 старых рублей. Изменился и международный код рубля с RUR на RUB. Вскоре после деноминации, 17 августа 1998 года правительство объявило дефолт по внутренним обязательствам, а курс рубля сильно упал по отношению к другим валютам. Несмотря на то, что эти два события отстоят друг от друга более, чем на полгода, иногда их необоснованно связывают между собой.

В течение 1998 года параллельно обращались старые и новые деньги, а цены указывались как в старом, так и в новом масштабе. В общей сложности в этот период законным платёжным средством являлись:

«Старые» деньги

• Банкноты Банка России образца 1993 года (в том числе модификации 1994 года)
• Банкноты Банка России образца 1995 года
• Монеты Банка России регулярного чекана выпусков 1992—1993 годов
• Памятные монеты Банка России выпусков 1992—1997 годов
• Монеты Госбанка СССР выпусков 1961—1991 годов
• Монеты Госбанка СССР 1, 2 и 3 копейки выпусков 1926—1957 годов

«Новые» деньги

• Банкноты Банка России образца 1997 года
• Монеты Банка России образца 1997 года

С 1 января 1999 года старые деньги утратили платёжеспособность, однако в соответствии с упомянутым указом Президента и положением Банка России от 15 декабря 1998 года № 63-П обменивались без каких-либо ограничений во всех отделениях Банка на новые в количествах, кратных 1 новой копейке до 2002 года (позднее этот период был продлён до 2003 года), то есть теоретически существовала возможность обменять тысячу советских копеек на одну российскую.

Ссылки

• [vash2008.mylivepage.ru/file/1985/6551_Ekspedizia.pdf Шишанов В. А. Особая экспедиция Ассигнационного банка по его хозяйственным оборотам (1797—1804 гг.)]
• [www.nbrb.by/bv/cont.asp?id=8995 Шишанов, В. Попытки «европеизации» русской монетной системы при Павле I / Валерий Шишанов // Банкаўскі веснік. — 2012. — № 1 (546) (специальный вып.). — С. 58 — 63.]

Отрывок, характеризующий Денежные реформы в России

– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.