Краколье

Упразднённая деревня Краколье Страна РоссияРоссия Область ЛенинградскаяЛенинградская область Район Кингисеппский Сельское поселение Усть-Лужское Координаты 59°38′33″ с. ш. 28°16′50″ в. д.59.642629° с. ш. 28.280502° в. д. / 59.642629; 28.280502    Первое упоминание 1623 год Прежние названия Кроколье, Караколье, Кряколье, Краколье I, Краколье II Высота центра 13 м Население 110 человек (2007) Часовой пояс UTC+3 Телефонный код +7 81375 Почтовый индекс 188471 Автомобильный код 47 Код ОКАТО 41221828017

Крако́лье (водск. Jõgõperä, фин. Joenperä) — упразднённая деревня в Усть-Лужском сельском поселении Кингисеппского района Ленинградской области, часть посёлка Усть-Луга.

История

Упоминается, как деревня Krokolia by в Толдожском погосте в шведских «Писцовых книгах Ижорской земли» 1618—1623 годов.

Краколье (лат. Kargalse) обозначено на карте Ливонии атласа Блау 1654 года.

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, упоминается как мыза Kroholia.

На шведской «Генеральной карте провинции Ингерманландии» 1704 года, как Krokolia.

На «Географическом чертеже Ижорской земли» Адриана Шонбека 1705 года, обозначена как безымянное селение.

На карте Санкт-Петербургской губернии Я. Ф. Шмита 1770 года, как деревня Кроколье.

На карте Санкт-Петербургской губернии Ф. Ф. Шуберта 1834 года обозначены две деревни Краколье, бо́льшая из которых состояла из 33 крестьянских дворов.

КАРАКОЛЬЕ — мыза, принадлежит Коллежскому Ассесору Митрофанову, число жителей по ревизии: 8 м. п., 5 ж. п.; В оной: Бутылочный завод.
КАРАКОЛЬЕ — деревня, принадлежит Коллежскому Ассесору Митрофанову, число жителей по ревизии: 43 м. п., 50 ж. п.; В оной: Питейный дом.
КРАКОЛЬЕ — деревня, принадлежит Ведомству Ораниенбаумского Дворцового Правления, число жителей по ревизии: 79 м. п., 92 ж. п.(1838 год)

В 1844 году деревня Краколье насчитывала 33 двора.

На этнографической карте Санкт-Петербургской губернии П. И. Кёппена 1849 года упомянута, как деревня «Korokolje», населённая водью.

В пояснительном тексте к этнографической карте она записана, как деревня Joenperä (Короколье) и указано количество её жителей на 1848 год: води — 138 м. п., 162 ж. п., всего 300 человек, включая 197 человек (91 м. п., 106 ж. п.) государственных крестьян.

КРАКОЛЬЕ — деревня Ораниенбаумского Дворцового Правления, по просёлочной дороге, число дворов — 23, число душ — 86 м. п.;
КРАКОЛЬЕ — деревня Коллежского Асессора Митрофанова, по просёлочной дороге, число дворов — 15, число душ — 24 м. п.; (1856 год)

---

КРАКОЛЬЕ I-е — деревня, число жителей по X-ой ревизии 1857 года: 78 м. п., 100 ж. п., всего 178 чел.
КРАКОЛЬЕ II-е — деревня, число жителей по X-ой ревизии 1857 года: 56 м. п., 76 ж. п., всего 135 чел.

• Krakolje1860.jpg

  План деревни Краколье. 1860 год.

В 1860 году деревня насчитывала 40 дворов, часовню и кабак. В усадьбе была своя часовня и стеклянный завод.

КАРАКОЛЬЕ — мыза владельческая при реке Караколке, число дворов — 1, число жителей: 10 м. п., 5 ж. п.;
КАРАКОЛЬЕ (КРЯКОЛЬЕ) — деревня владельческая при реке Луге, число дворов — 24, число жителей: 150 м. п., 165 ж. п.; Часовень две. (1862 год)

В 1872—1874 годах в селе Краколье по проекту архитектора И. И. Буланова была возведена деревянная церковь во имя Святителя Николая Чудотворца.

По земской переписи 1882 года:

КРАКОЛЬЕ I-е — деревня, семей — 42, в них 108 м. п., 124 ж. п., всего 232 чел.
КРАКОЛЬЕ II-е — деревня, семей — 26, в них 77 м. п., 74 ж. п., всего 151 чел.

Сборник Центрального статистического комитета описывал деревню так:

КРАКОЛЬЕ — село бывшее владельческое Лужицкой волости при реке Караколе, дворов — 30, жителей — 216; Церковь православная, ярмарка раз в год. (1885 год).

По земской переписи 1899 года:

КРАКОЛЬЕ I-е — деревня, число хозяйств — 47, число жителей: 119 м. п., 148 ж. п., всего 277 чел.; разряд крестьян: бывшие удельные; народность: русская — 39 чел.; финская — 238 чел.
КРАКОЛЬЕ II-е — деревня, число хозяйств — 28, число жителей: 90 м. п., 110 ж. п., всего 200 чел.; разряд крестьян: бывшие владельческие; народность: финская

В 1900 году, согласно «Памятной книжке Санкт-Петербургской губернии», мыза Лужицы площадью 327 десятин принадлежала крестьянину Ивану Яковлевичу Яковлеву.

В XIX — начале XX века, деревня административно относилась к Лужицкой волости 2-го стана Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии.

Деревня была разделена на две части или два конца: Hervalt («помещичья земля») и Kunigvalt («казённая земля»), первая из которых считалась водской, а вторая ижорской.

По данным «Памятной книжки Санкт-Петербургской губернии» за 1905 год, мыза Краколье площадью 327 десятин принадлежала крестьянину Ивану Яковлевичу Яковлеву, кроме того участком земли мызы Краколье в 96 десятин владели крестьянки Вера Дмитриевна Селивёрстова и Мария Афанасьевна и Анна Дмитриевна Яковлевы.

С 1917 по 1927 год, деревня Краколье входила в состав Кракольского сельсовета Наровской волости Кингисеппского уезда.

С 1927 года, в составе Котельского района.

С 1931 года, в составе Кингисеппского района.

По данным 1933 года деревня Краколье I являлась административным центром Кракольского сельсовета Кингисеппского района, в который входили 12 населённых пунктов: деревни Выбье, Краколье I, Краколье II, Верхние Лужицы, Нижние Лужицы, Средние Лужицы, Межняки I, Межняки II, Межняки III, Остров, Пески, Усть-Луга, общей численностью населения 2250 человек.

По данным 1936 года в состав Кракольского ижорского национального сельсовета с административным центром в деревне Краколье I, входили 10 населённых пунктов, 458 хозяйств и 9 колхозов; русских — 150, ижоры — 3000, финнов — 300 человек.

Храм был закрыт в 1938 году и его здание было передано под клуб. В военное время, в 1942—1945 годах, храм вновь действовал. После окончательного закрытия церкви её здание было разобрано.

Деревня была освобождена от немецко-фашистских оккупантов 2 февраля 1944 года.

В 1958 году население деревни Краколье составляло 485 человек.

По данным 1966 года деревня Краколье также находилась в составе Кракольского сельсовета.

По данным 1990 года деревня Краколье входила в состав Усть-Лужского сельсовета Кингисеппского района.

В 1997 году в деревне Краколье Усть-Лужской волости проживали 138 человек, в 2002 году — 131 человек (русские — 89 %).

13 октября 2008 года в соответствии с областным законом Ленинградской области № 98-оз деревня Краколье, посёлок Усть-Луга и посёлок при железнодорожной станции Усть-Луга были объединены в единый посёлок Усть-Луга.

География

Расположена на правом берегу реки Луга. На противоположном берегу находится центр поселения — посёлок Усть-Луга, с ним деревня соединена мостом.

Расстояние до районного центра — 48 км.

Демография

<timeline> ImageSize = width:450 height:300 PlotArea = left:30 right:40 top:20 bottom:20 TimeAxis = orientation:vertical AlignBars = justify Colors =

 id:gray1 value:gray(0.9)

DateFormat = yyyy Period = from:0 till:485 ScaleMajor = unit:year increment:100 start:0 gridcolor:gray1 PlotData =

 bar:1838 color:gray1 width:1
  from:0 till:277 width:15  text:277 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1848 color:gray1 width:1
  from:0 till:300 width:15  text:300 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1857 color:gray1 width:1
  from:0 till:313 width:15  text:313 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1862 color:gray1 width:1
  from:0 till:330 width:15 text:330 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1882 color:gray1 width:1
  from:0 till:383 width:15  text:383 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1885 color:gray1 width:1
  from:0 till:216 width:15  text:216 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1899 color:gray1 width:1
  from:0 till:477 width:15  text:477 textcolor:red fontsize:8px
bar:1958 color:gray1 width:1
 from:0 till:485 width:15 text:485 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1997 color:gray1 width:1
  from:0 till:138 width:15  text:138 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2002 color:gray1 width:1
 from:0 till:131 width:15 text:131 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2007 color:gray1 width:1
  from:0 till:110 width:15  text:110 textcolor:red fontsize:8px

</timeline>

Инфраструктура

В Краколье есть церковь Веры, Надежды, Любови и матери их Софии и школа.

Краколье и соседняя деревня Лужицы, это основной район проживания народности водь.

Отрывок, характеризующий Краколье

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.