Линия Тоёко (Токю)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
     Линия Тоёко (Токю)
東急東横線
Tokyu Toyoko Line

Электричка серии 5050 на линии Тоёко
Общая информация
Расположение

Токио, Канагава

Тип

Железнодорожная линия

Конечные станции

Сибуя
Иокогама

Количество станций

21

Сайт

www.tokyu.co.jp

Обслуживание
Дата открытия

1926

Подчинение

Tokyu Corporation

Технические данные
Протяжённость

24,2 км

Ширина колеи

1067 мм

Тип электрификации

1500 В DC

Скорость

110 км/ч

Линия Тоёко (яп. 東急東横線 то:кю: то:ёко сэн)железнодорожная линия частного японского железнодорожного оператора Tokyu Corporation. Линия протянулась на 24,2 километра от станции Сибуя в Токио через юго-восточные пригороды до станции Иокогама в городе Иокогама префектуры Канагава. Название линии это комбинация кандзи из названий мест которые данная линия соединяет: Токио (京) и Иокогама (浜).





История

Первый участок линии от станции Тамагава до станции Канагава был открыт 14 февраля 1926 года. На всём протяжении от станции Сибуя до станции Сакурагитё линия начала функционировать 31 марта 1932 года. 29 августа 1964 года было открыто сквозное сообщение с линией Хибия через станцию Нака-Мэгуро.

30 декабря 2004 года был закрыт участок линии от станции Иокогама до станции Сакурагитё, а 1 февраля того же года открыто сквозное сообщение с линией Минатомирай от станции Иокогама.

В 2013 году ожидается завершение строительства подземной ветки протяжённостью 1,4 км от станции Дайканяма до терминала линии Фукутосин на станции Сибуя, что позволит начать сквозное сообщение между двумя линиями[1][2][обновить данные].

Виды обслуживания

Local (яп. 各駅停車 какуэкитэйся) (L)
От/до станции Сибуя до/от станций Мусаси-Косуги, Мотосумиёси, Хиёси, Кикуна, Иокогама, Мотомати-Тюкагай. Сквозные составы от станции Кикуна на линию Хибия.
Express (яп. 急行 кю:ко:) (Ex)
От/до станции Сибуя до/от станций Мусаси-Косуги, Хиёси и Мотомати-Тюкагай, четыре раза в час. Скорые поезда могут опережать местные на станциях Дзиюгаока, Мотосумиёси, Хиёси и Кикуна.
Commuter Limited Express (яп. 通勤特急 цу:кин токкю:) (CLE)
От/до станции Сибуя до/от станции Мотомати-Тюкагай.
Limited Express (яп. 特急 токкю:) (LE)
От/до станции Сибуя до/от станции Мотомати-Тюкагай.

Станции

Станция L Ex CLE LE Расположение
Район Город Префектура
Сибуя X X X X Сибуя Токио Токио
Дайканяма X      
Нака-Мэйгуро X X X X Мэгуро
Ютэндзи X      
Гакугэй-Дайгаку X X    
Toritsudaigaku X      
Дзиюгаока X X X X
Дэнъэнтёфу X X     Ота
Тамагава X X    
Син-Маруко X       Накахара Кавасаки Канагава
Мусаси-Косуги X X X X
Мотосумиёси X      
Хиёси X X X   Кохоку Иокогама
Цунасима X X    
Окураяма X      
Кикуна X X X X
Мёрэндзи X      
Хакураку X       Канагава
Хигаси-Хакураку X      
Таммати X      
Иокогама X X X X Ниси
продолжают движение по линии Минатомирай:
Син-Такасима X       Ниси Иокогама Канагава
Минатомирай X X X X
Басямити X X X   Нака
Нихон-Одори X X X  
Мотомати-Тюкагай X X X X

Напишите отзыв о статье "Линия Тоёко (Токю)"

Примечания

  1. www.tokyu.co.jp/ir/upload_file/ENtop_01/9005_2011052710362605_P01_.pdf
  2. [www.tokyu.co.jp/railway/railway/east/pr/13go_keikakuzu.html 東急線の取り組み]

Ссылки

  • [www.tokyu.co.jp/railway/top/index.html Официальный сайт Tokyu Corporation]  (яп.)
  • [www.tokyu.co.jp/railway/menu/station.html Схема линий Tokyu Corporation]  (яп.)

Отрывок, характеризующий Линия Тоёко (Токю)

– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.