Лям (буква арабского алфавита)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Арабский алфавит
Алиф Дад
Ба Т̇а
Та За
Са Айн
Джим Гайн
Ха Фа
Х̇а К̣аф
Даль Кяф
Заль Лям
Ра Мим
Зайн Нун
Син Х̈а
Шин Вав
Сад Йа
Дополнительные буквы
لا Лям-алиф ال Алиф-лям
آ Алиф мадда Хамза
Алиф максура Ве
Та марбута
Диакритические знаки
َ Фатха ِ Дамма
َُ Кясра ِّ Шадда
َْ Сукун

Викисклад Викицитатник

Лям (араб. لام‎) — двадцать третья буква арабского алфавита. Звук похож на русское «л». Лям относится к солнечным буквам.





Соединение

Стоящая в начале слова Лям пишется, как لـ; в середине слова — как ـلـ и в конце слова — ـل.

                         Формы буквы Лям (араб. ل‎)                         
ـل
ـلـ
لـ
ل
в конце в середине в начале обособленно

Стоящая в начале слова «Лям» пишется, как: لَمَّ لَكَمَ لَجْنَةٌ

в середине слова — как: سَلَبَ صَلَبَ قَلَّبَ

и в конце слова — ضَلَّ رَجُلٌ رِجْلٌ

Если на букву Лям последует Алиф, то вместо لـا используют лигатуру لا (Лям-алиф).

Абджадия

Букве соответствует число 30.

Произношение

А. А. Ковалёв и Г. Ш. Шарбатов пишут: «Арабский сонорный (л) не напряжённый; примыкание и отрыв при его артикуляции происходит плавно. Арабский (л) ближе всего стоит к русскому мягкому ль (как в словах „ель“, „миля“), но при русском мягком ль кончик языка отстоит от зубов дальше, чем при арабском (л). Кроме того, в отличие от русского согласного л, арабский согласный (л) не имеет фонематических параллелей по признаку мягкости или твёрдости (ср. русские слова „быль“ и „был“)»[1].

«Буква „Лям“ обозначает средний согласный звук (л), похожий на русское мягкое (л) в словах моль, липа, люди, для. Арабский звук надо произносить несколько твёрже, но далеко не так твёрдо, как в русских словах „мол“, „лыжи“, „луна“, „лапа“». (Сегаль В. С. Начальный курс арабского языка, стр. 26).

Н. В. Юшманов описывает этот звук следующим образом: «Л среднего оттенка (между ль и лъ)»[2].

Б. З. Халидов, подтверждая мнение коллег, говорит, что: "Арабский (л) твёрже русского ль, произносимого, например, в словах «ель», «лень», хотя вообще говоря, он всё же ближе к русскому мягкому ль, чем к твёрдому л.

Наиболее твёрдый вариант этого арабского звука, близкий к русскому твёрдому л, слышится лишь в одном слове Аллах (Бог), но тот же звук л звучит мягко, то есть почти как русский ль, если упомянутому слову предшествует какое-либо слово с конечным (и): бильЛахи (ей-Богу).

Синоглифы

Напишите отзыв о статье "Лям (буква арабского алфавита)"

Примечания

  1. Учебник арабского языка, стр. 24
  2. Грамматика литературного арабского языка, стр. 27

Отрывок, характеризующий Лям (буква арабского алфавита)

– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.