Марраны

Марра́ны или Мара́ны (исп. Marrano - свиньи, от араб. محرّم‎ мухаррам — запрещённое), — термин, которым христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство, и их потомков, независимо от степени добровольности обращения (конец XIV—XV вв.).

Указ испанской правящей королевской четы Фердинанда II Арагонского и Изабеллы Кастильской, принятый в 1492 году, предписывал всем евреям Испании в трёхмесячный срок либо креститься, либо покинуть пределы страны. Большинство евреев бежало либо в Португалию (где через 30 лет история повторилась), оттуда — на север Европы, либо в Италию, Османскую империю, страны Северной Африки. Однако часть евреев в Испании, а затем в Португалии, приняла христианство. Похожая участь в 1502 году постигла и мусульман (мавров), а через сто с небольшим лет — и морисков — потомков мавров, номинально принявших христианство.

Часто марраны и их потомки втайне продолжали сохранять верность иудаизму (полностью или частично). Еврейская традиция рассматривает марранов как наиболее значительную группу анусим (ивр. ‏אֲנוּסִים‏‎, букв. `принуждённые`) — евреев, насильственно обращённых в иную религию. Марраны, тайно продолжавшие исповедовать иудаизм, являлись главным объектом преследований испанской инквизиции, как и мориски.

На протяжении следующих нескольких столетий, во время колонизации Испанией и Португалией Южной Америки и островов Карибского моря, многие марраны поселились там. Часть из них присоединилась к сефардским евреям, нашедшим убежище в голландских колониях. Однако основная масса марранов растворилась в испаноязычном населении.

Согласно генетическим исследованиям Лидского университета, проведённым в 2008 году, 20 % современного населения Испании имеют еврейские корни по мужской линии и 11 % имеют арабские и берберские корни.

Происхождение названия

Это, по всей видимости, презрительное прозвище неясного происхождения. По-испански marrano означает «свинья». Существуют, однако и другие версии этимологии термина «marrano»: ивр. ‏מראית עין‏‎ (мар’ит аин, «внешняя видимость»); арам. מר אנוס (мар анус, «принуждённый»); ивр. ‏מומר‏‎ (мумар, «выкрест») с испанским окончанием 'ano'; араб. mura'in‎ («ханжа»).

Положение

Марраны часто подвергались погромам наравне с иудеями. Преследование марранов было одной из основных задач испанской инквизиции (1478—1835). Первоначально многие марраны достигали высокого положения в обществе. Но с 1449 года сначала кортесы, цехи, монашеские ордены и университеты, а позднее также королевская и папская власть ограничивали права марранов. Последний подобный закон был отменён в 1870 году. Тем не менее ещё в 1941 году святой Хосемария Эскрива де Балагер, происходивший из марранов, был арестован франкистами. Несмотря на то что в годы гражданской войны он призывал католиков воевать на стороне Франко, его подвергли допросам с целью выяснить, не влияет ли его происхождение на его деятельность и не является ли созданная им организация «Опус Деи» «еврейской ветвью масонства».

Традиционная еврейская историография полагала, что марраны эмигрировали исключительно по религиозным причинам. Однако ряд современных историков (например Бенцион Нетаньяху и А. Ж. Сарайва) считают, что инквизиция пыталась не просто заставить марранов отказаться от тайного иудаизма, но и овладеть их имуществом. Для этого обвинения возводились на вполне искренних христиан и они также эмигрировали, спасаясь от инквизиции.

Известные представители

• Хосемария Эскрива де Балагер

Марраны сегодня

Сегодня с марранами себя идентифицируют некоторые жители города Порту, острова Мальорка и северо-восточных областей Бразилии.

См. также

• Мориски
• Исконные христиане
• Огненный бог Марранов

Литература

• Лозинский С. Г. История инквизиции. СПб.., 1914
• Марраны // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/13000 Новые христиане] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.eleven.co.il/article/12648 Марраны] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Марраны

– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.