Тибла

Ти́бла (эст. tibla, мн. ч. tiblad, парт. ед.ч. tiblat, парт. мн.ч. tiblasid) — в разговорном эстонском языке презрительное прозвище представителей русскоязычного населения Эстонии.

Понятие

Газета «День за днём» в статье «Эстонский шовинистический новояз» отмечает, что этнического русского на эстонском жаргоне обозначает ныне с десяток разных уничижительных слов в зависимости от его лояльности, степени интегрированности в эстоноязычное общество, владения эстонским языком и общего культурного уровня в представлении этнических эстонцев. «Тибла, — пишет газета, — ругательство на грани фола, обозначающее не просто русского, но плохого русского, „понаехавшее быдло“».

Айво Петерсон, Gazeta.ee, добавляет:

У части молодого эстоноязычного населения закрепилось мнение, что русский, как бы хорошо он ни относился к Эстонии, автоматически считается тиблой — человеком, который не доверяет эстонскому государству, неудачником, бездельником и человеком третьего сорта.

В русскоязычных толковых словарях факт наличия такого ненормативного прозвища почти не фиксируется, однако оно присутствует в эстоноязычных и публикуется в СМИ этой страны.

Происхождение

По свидетельству большинства источников, слово произошло от русского матерного «ты, бля» — так в Эстонии было переосмыслено иногда слышанное представителями местного населения обращение от бойцов Красной Армии в 1918—1920, 1940—1941 и с 1944 годов. По другой версии, такая кличка родилась в армии Эстонии, где часто бок о бок служили солдаты с разным родным языком, но с одним, эстонским, гражданством. В эстонской фонетике словосочетание трансформировалось в более произносимое «тибла» и вошло в речевой обиход.

Согласно ещё одной версии, появление оскорбительной клички датируется началом XX века, когда для строительных работ по возведению морской крепости Таллина было привлечено большое количество этнически русских людей из захолустья. Их поначалу стали называть словом tipski (в переводе — дурень, недоумок), которое позже трансформировалось в «тибла».

Так или иначе, сравнительно малочисленного русского меньшинства в самой довоенной Эстонии (в 1939 году русские составляли около 8 % её населения) это обращение поначалу, как правило, не касалось, хотя, например, таллинец Алексей Ридигер, позже — патриарх Московский и всея Руси Алексий II, вспоминает и об обратном:

Отношения в школе были нормальные: я учился в русских школах, но был период, когда я учился на русском отделении эстонской школы. Проявления национализма случались сравнительно редко, порой русских называли «вене тибла», т. е. «русское меньшинство» в презрительном значении этого слова.

Бежавший из плена в 1944 году Константин Киляков вспоминал о своём пребывании в 1941 году в Таллинской тюрьме вместе с несколькими эстонскими уголовниками:

Эстонцы очень плохо относились к русским. Они обзывали нас бранной кличкой «тибла», заставляли нас спать у параши… Разговаривать по-русски они не хотели и на любой вопрос неизменно отвечали — «тибла».

«Песня лесных братьев» (отрывок)

Seal metsaserval väikses majas,
kus elasid mu vanemad,
seal metsaserval väikses majas
on pesa teinud punased.

Ai-tshih-ai-tshah-ai-tshah ai velled
me metsavennad oleme,
ai-tshih-ai-tshah-ai-tshah ai velled
me metsavennad eestlased.

Ning meil ei ole senti raha,
me peame metsas elama
ja me ei saa, ei või, ei taha,
ei taha tiblat teenida.</center> Краткое содержание: «Там, в доме на опушке, где жили мои родители, там теперь свили гнездо красные. Мы лесные братья, мы братья-эстонцы, но у нас нет ни сента денег и мы должны жить в лесу, чтобы не работать на тиблов.»

</div></div> В послевоенной Эстонской ССР выражение использовалось среди националистически настроенной части эстонского населения. В частности, оно присутствует в «Песне лесных братьев», подпольного антисоветского террористического движения эстонских националистов. Было бы неверно считать, что подобное отношение было характерно для всего или даже для большей части эстонцев, употреблять оскорбительную нецензурную кличку обычно стеснялись. Однако после обретения республикой независимости в 1991 году понятие «тибла» прочно вошло в обычный лексикон, а с 2000-х годов оно стало употребляться средствами массовой информации, как эстоно-, так и русскоязычными. Сергей Мальцев, «Молодёжь Эстонии», пишет об этом так:

Эстонский интеллигент... в журнальчики времён первой республики заглянул, ...нашёл сибулявенеласет. Попробовал в печати, а оно не работает. Уж больно не похожа постсоветская диаспора на мирных причудских огородников... Нашли слово непечатное тибла и всей эстонской интеллигенцией на это слово цензуру отменили. Писать и печатать стали это слово от забора до портала.

Впрочем, процессы генерации и эволюции оскорбительных националистических кличек у двух народов шли параллельно: если в середине-конце XX века среди националистически настроенных русских в отношении эстонцев было распространено слово кураты/курады (в переводе — «черти»), ныне это слово во многом поблёкло (некоторые считают его даже устаревшей детской «дразнилкой»). Аналогичная судьба, видимо, постигла и понятие турмала, турмалаец. Однако им на смену приходит новое — талапы, талапонцы.

Публикация

«Пустоголовые»

По-видимому, первым получившим широкую известность в СМИ случаем публичного употребления в современной Эстонии оскорбительной клички «тибла» был перевод американской комедии 1994 года Airheads («Пустоголовые»). Как пишет газета «Вести дня», в одной из сцен фильма звучал поток нецензурной брани из уст Бивиса и Баттхеда — и, в частности, слово «retards» («недоумки», «умственно отсталые»). Адекватным переводом на эстонский язык было бы «juhmardid», однако вместо этого в титрах оказалось «tavalised tiblad» («обычные тиблы»).

Перевод фильма был осуществлён в 2002 году эстонским отделением транснациональной компании SDI Media, а непосредственно над этим текстом работала видная представительница эстонской интеллигенции, литературовед, редактор, социолог Энекен Лаанес. Согласно её объяснениям, жаргонизм «tiblad» был ею использован, чтобы придать речи героев более живой оттенок, а об оскорбительности слова для части телезрителей она тогда не подумала. Лаанес извинилась за перевод и заявила в интервью, что произошедшее с её стороны было ошибкой.

Будь правильным эстонцем

11 декабря 2002 года газета «Eesti Päevaleht» опубликовала рекламное объявление, текст которого гласил: «Ei loe Eesti Päevalehte? Järelikult tibla!» («Не читаешь Eesti Päevaleht? Значит тибла!»). Вероятно, «Eesti Päevaleht» в рекламе намекала на своего популярного юмористического литературного персонажа Ивана Орава (эст. Ivan Orav, в переводе — «Белкин») — гротескового шаржа на эстонского националиста, основным интересом которого является охота на тиблов. Появление оскорбительной рекламы вызвало значимый общественный резонанс в прессе и властных структурах республики. В связи с этой публикацией депутаты партии ОНПЭ направили соответствующие запросы канцлеру юстиции Эстонии и Совету по СМИ.

Пресс-секретарь канцлера юстиции Эстонии Аллара Йыкса (Allar Jõks) сообщил информационному агентству BNS, что, так как газета является частным юридическим лицом, у канцлера нет полномочий для осуществления правового надзора за её деятельностью. По мнению канцлера вопрос о том, является ли упомянутый текст призывом к ненависти или насилию, относится к компетенции уголовного законодательства и канцлер не должен подменять своей оценкой решение суда. Однако вице-председатель Совета по СМИ профессор Эпп Лаук (Epp Lauk) выразилась более определённо:

Совет по СМИ считает, что выражение tibla в первую очередь используется как обозначение Homo soveticus (человека советского), поведение которого характеризуют необразованность, бескультурье, оторванность от корней, имперский образ мышления. Однако в конкретной рекламе это выражение сопровождается фразой „Ole õige eestlane ja loe kindlasti!“ (эст. „Будь правильным эстонцем и читай обязательно!“), которой создается противопоставление на уровне национальности. В этом контексте слово „tibla“ действительно выглядит как противопоставленное „эстонцу“ определение представителя другой национальности, в данном случае, в первую очередь, русского (или шире — восточного славянина)... Совет по СМИ считает рассматриваемое рекламное объявление противоречащим правилам приличия.

Тиблы не обслуживаются

В последующие годы и, особенно, во время и после конфликта вокруг переноса Бронзового солдата с таллинской площади на холме Тынисмяги, произошедшего в апреле-мае 2007 года, употребление в эстонской и российской прессе слова «тибла» заметно участилось. Поводами для этого становились случаи дискриминации русскоязычного меньшинства в Эстонии по национальному признаку.

В частности, Eesti Päevaleht при описании хамского поведения диспетчера такси фирмы Tulika Takso 23 апреля 2007 года, отказавшего потенциальному клиенту в поиске нужного адреса, порекомендовавшего ему идти учить эстонский язык и бросившего телефонную трубку, иронически предложила компании новый слоган «В эстонском такси тиблы не обслуживаются!» (эст. Eesti takso tiblat ei teeninda!).

А таллинская компания по аренде недвижимости Siili Majahooldus OU, между тем, восприняла совет буквально и вывесила на своём сайте соответствующее примечание: «Тиблов мы не обслуживаем!» (эст. Tiblasi me ei teeninda!). Как сообщает агентство REGNUM, 4 мая 2007 года сайт фирмы был из-за этого взломан, на его главной странице было размещено изображение ордена Победы, георгиевская лента и надпись на русском языке «Веб дозор: Эстонии позор».

«Известия» в те горячие дни приводили слова секретаря эстонского Комитета по борьбе с неонацизмом и национальной рознью, члена Всемирного координационного совета российских соотечественников Андрея Заренкова:

Вчера по Таллину беспрепятственно ходила манифестация эстонских школьников, которые скандировали "Тиблы, убирайтесь!" Полиция не задерживала школьников, и именно стычка с этой группой послужила началом для новой волны беспорядков и погромов.

Заключение

Случаи публичного и непубличного употребления матерной оскорбительной клички продолжают периодически описываться эстонской и российской прессой. Например, достоянием гласности стали факты грубого обращения сотрудников эстонских тюрем с русскоязычными арестантами. Газета «Твой день» пишет, что надзиратели подчеркнуто пренебрежительно обзывают их оккупантами и тиблами/ Нередки и ситуации бытовых ссор, криминала на межнациональной почве. Например, 12 декабря 2006 года в Райккюла Раплаского уезда во время попойки муж-эстонец назвал свою русскую жену тиблой — за что она разбила ему голову стеклянной миской. Как пишет Delfi.ee, женщина была осуждена условно и находится на лечении от алкогольной зависимости.

«Санкт-Петербургские ведомости» делятся мнением одного из русскоязычных жителей Эстонии:

Я по-прежнему слышу, как мне шипят в спину: «Тибла»... Я по-прежнему читаю в газетах оскорбления в адрес людей моей национальности, которые позволяют делать не только журналисты, но и президент страны, и её премьер-министр... Лучше бы я не знал языка, тогда я бы не читал эстонских газет и то, что вы пишете о русских, так сказать, для своего употребления... Ведь эстонские газеты не позволяют себе «кривить душой», когда пишут о русских, ибо искренне считают, что неэстонцы эстонские газеты не читают. Ошибаетесь! Читаем! И то, что мы там вычитываем, не наполняет наше сердце оптимизмом и радостью... Просто признайте, что интеграция в Эстонии провалилась по причине того, что эстонцы (нет, не русские, а именно эстонцы) оказались к ней не готовы.

Директор Целевого учреждения интеграции Эстонии Танель Мятлик, который был ознакомлен с приведённой цитатой в редакции газеты Postimees, не согласился с утверждениями её автора:

Во-первых, интеграция долговременный процесс, и быстрых результатов тут не добиться, а во-вторых, исследования показывают, что среди неэстонцев около двух третей хорошо интегрированных или средне интегрированных. Среди эстонцев позитивно относятся к интеграции немногим более трети, а почти половина эстонцев относится к интеграции менее позитивно, но не негативно. Результаты в деле интеграции приходят через поколения. Целевое учреждение будет работать столько, сколько этого потребует общественная необходимость.

См. также

• Неграждане (Эстония)
• Раски
• Русофобия
• Русские в Прибалтике
• Рюсся
• Ватник (интернет-мем)

Напишите отзыв о статье "Тибла"

Примечания

Литература

• Грищенко, А.; Николина, Н. [grishchenko.ru/files/expressethno.pdf Экспрессивные этнонимы как приметы языка вражды] — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2006.
• Коробкова, О. [lib.herzen.spb.ru/media/magazines/contents/1/111/korobkova_111_200_205.pdf Маркеры языка вражды в номинациях этнической принадлежности: социолингвистический аспект]. — Кафедра ЮНЕСКО «Теория образования в поликультурном обществе» РГПУ имени А. И. Герцена, 2008.
• Laineste, L. [www.folklore.ee/Tagused/nr38/laineste.pdf Dysphemisms on the Estonian Internet] (+[www.ceeol.com/aspx/getdocument.aspx?logid=5&id=f48fad72-ccd3-4e41-a851-30a6571d7b3b]). — Mäetagused. Hüperajakiri, #38. — 2008. — С. 732. (эст.) (англ.)

Ссылки

• Йосеф, К. [www.moles.ee/06/May/29/2-1.php Испытание на здравомыслие]. — «Молодёжь Эстонии», 29 мая 2006 года.
• Кленский, Д. [www.inosmi.ru/translation/240686.html Ярмо запоздавшей независимости]. — Delfi.ee, 8 апреля 2008 года.
• Маловерьян, Ю. [news.bbc.co.uk/hi/russian/in_depth/newsid_6926000/6926458.stm Русские в Эстонии: другой взгляд на мир]. — «Русская служба Би-би-си», 1 августа 2007 года.
• Петров, М. [www.inosmi.ru/translation/238486.html Сознательное и бессознательное в жизни эстонца]. — Delfi.ee, 18 декабря 2007 года.
• Тинн, Э. [www.inosmi.ru/translation/245328.html Хватит бахвалиться]. — «Вести недели», 13 ноября 2008 года.
• Эхала, М. [www.inosmi.ru/translation/234970.html Момент примирения]. — Eesti Päevaleht, 14 июня 2007 года.

Отрывок, характеризующий Тибла

После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.