Русские в Боливии

Русские в Боливии — одна из этнических общин республики Боливия. Помимо сотрудников российского посольства и членов их семей, проживающих в стране, включает в себя по разным данным от 400 до 2000 потомков русских старообрядцев. Всего, по данным за 2005 год, русским языков владело около 3 000 жителей Боливии, хотя это число включает иностранных студентов, получивших образование в России.

Русские старообрядцы начали переселяться в Боливию отдельными группами ещё во второй половине ХIХ века, но их массовый приток пришёлся на период 1920-х 1930-х годов, в годы постреволюционной коллективизации. Как и среди представителей дальневосточной белой эмиграции, долгий и трудный путь старообрядцев в Боливию после революции 1917 года пролегал по маршруту Маньчжурия-Гонконг-Бразилия-Боливия.

В Боливии старообрядцы поселились вдали от крупных городов в департаментах Ла-Пас, Санта-Крус, Кочабамба и Бени. Это, а также тот факт, что боливийские русские практически не вступают в брак с местным, преимущественно индейским, населением, позволило им сохранить русский язык и культуру гораздо лучше, чем другим русским и русскоязычным общинам Латинской Америки.

Русские в Боливии занимаются животноводством и земледелием, выращивая рис, кукурузу, пшеницу, бананы, ананасы, подсолнухи, сою. Выпускают свою газету «Русское barrio». В последнее время испытывают неудобства из-за земельной реформы, инициированной правительством Эво Моралеса. В 2011—2012 часть из них переселилась в Россию в рамках программы по переселению соотечественников.

Отрывок, характеризующий Русские в Боливии

Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.