Мичоакан

Мичоакан-де-Окампо
исп. Michoacán

Герб Флаг
Страна	Мексика
Статус	Штат
Включает	113 муниципалитетов
Административный центр	Морелия
Крупнейший город	Морелия
Дата образования	14 октября 1824
Губернатор	Фаусто Вальехо Фигероа (Fausto Vallejo Figueroa), PRI с 15.02.2012
Официальные языки	испанский
Население (2010)	4 351 037 (9-е место)
Плотность	72,68 чел./км² (14-е место)
Национальный состав	Метисы, пурепечи, масауа, ацтеки, белые.
Конфессиональный состав	католики (94,8 %), протестанты и евангелисты (1,9 %), другие христиане, в т.ч. православные (1,1 %), иудеи (0,1 %), другие религии (0,2 %), атеисты и агностики (1,3 %).
Площадь	59 864 км² (16-е место)
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка	3840 м
Часовой пояс	UTC-6
Код ISO 3166-2	MX-MIC
Интернет-домен	.mx
[www.michoacan.gob.mx/ Официальный сайт]

Мичоакан (исп. Michoacán), официально Мичоакан-де-Окампо (исп. Michoacán de Ocampo; испанское произношение: [mitʃoaˈkan ðe oˈkampo]). Официальное название Свободный и Суверенный Штат Мичоакан де Окампо (Estado Libre y Soberano de Michoacán de Ocampo) — один из 31 штата в Мексике. Граничит с штатами Колима и Халиско на западе, Гуанахуато и Керетаро на севере, Мехико на востоке, Герреро на юго-востоке и Тихим океаном на юге.

Территория штата составляет 59 864 км². Штат является 16-м по площади в Мексике и занимает 3 % от общей площади Мексики. В штате проживает 4 351 037 человек (данные на 2010 год). Административным центром штата является город Морелия, который расположен между двумя самыми крупными городами Мексики — Мехико и Гвадалахара.

География

Мичоакан расположен в центральной части Мексики, площадь штата составляет 59 864 км² (около 3 % от общей площади страны). Длина береговой линии составляет 217 км. Сьерра-Мадре-дель-Сур пересекает Мичоакан с северо-запада на юго-восток вдоль тихоокеанского побережья и занимает около 55 % от площади штата. Средняя высота гор составляет 2900 м. над уровнем моря. Мексиканский трансвулканический пояс пересекает штат с запада на восток от долины Толука до долины Мехико. На территории Мичоакана расположены несколько вулканов, наиболее известный из них — Парикутин, спящий вулкан Азуфрес. Территории штата включает обширную речную сеть, включая две крупнейшие реки страны: Лерма и Бальсас. Высота штата над уровнем моря колеблется от 0 м до 3840 м.

Климат зависит от высоты над уровнем моря и географических особенностей местности. Средние температуры колеблются от 13 до 29 °С. Средний уровень осадков составляет 806 мм.. Растительность также зависит от высоты: между 2600 м. и 3500 м. произрастают хвойные леса, между 1000 м. и 2600 м. — смешанные леса, ниже этой отметки — широколиственные и тропические леса. На севере и северо-востоке имеются травянистые районы.

История

До-испанский период

По археологическим данным люди населяли территорию Мичоакана, по крайней мере, 10 000 лет назад. В до-испанский период здесь проходило несколько миграционных потоков. Здесь селились рода народа пиринда (Pirinda), ацтеки, уэтамо, колимоте, пурепечи, отоми, матласинки и текос.

Более чем 2 тысячи лет Мичоакан являлся домом для пурпеч. Этот народ был одним из самых развитых в мезоамериканского мире. Название штата происходит от ацтекского: michin (рыба), hua (свой собственный) и can (место). Тараски, проживающие на территории современного Мичоакана всегда называли себя пурепечами. Но когда в начале 16-го века испанские завоеватели, они дали им название от их собственного языка. Название индейцев, тараски, было взято из их родного языка tarascué, что означает «брат по договору».

Язык пурепеч не был связан ни со одной известной семьёй языков. Хотя язык был составлен из частей многих других, но никакой особой связи между ними не было. Хотя пурепечи жили в Мезоамерики, никакой связи между другими поселениями не было, потому что пурепечи проводили изолированную политику.

Пурепечи были потомками чичимеков, которые, под водительством своего военного вождя Иреты Тикатеме (Hireta Ticáteme), пришли в 9 в. с севера и осели в районе озера Пацкуаро. До 13 в. как и ацтеки, пурепечи занимались рыбной ловлей, сельским хозяйством. В 14 в. иреча (господин многих народов) Тариакури (Tariácuri) консолидировал политические, социальные и религиозные тенденции в империи. Завоевание соседних племён и территорий произошло между 1401 и 1450. К концу 15 в. владения пурепечей соперничали с ацтекскими. К моменту своей смерти Тариакури разделил империю на три княжества: Пацкуаро (Pátzcuaro), которое получил его сын Икингаре (Hiquíngare), Куйюакан-Иуацио (Cuyuacan-lhuatzio), которое получил племянник Ирипан (Hiripan) и Цинцунцан (Tzintzuntzan), которое досталось другому племяннику Тангашуану (Tangaxuán). Когда ацтеки, под командованием Ашаякатля (Axayácatl), попытались вторгнуться в пределы пурепечей, то три царства объединились под командованием Цициспандакуаре — сына Тангашуана I и дали мощный отпор захватчикам. Испанцы, прибыв в Теночтитлан, застали в пределах пурепечей эру иречи Суанги ('Zuanga) — сына Цициспандакуаре (Tzitzispandácuare) — Тангашуана II. Это позже стало причиной того, что пурепечи отказались помогать ацтекам в их борьбе с испанцами. Перед приходом испанцев на их территорию, тогдашний их иреча Суанга умер от оспы. Его преемником стал Тангашуан II.

Испанский период

Первым испанцем, появившимся в пределах пурепечской империи, был 32-летний авантюрист и конкистадор Кристобаль де Олид (Cristóbal de Olid). Сокрушение Теночтитлана и обещание не трогать царства Тангашуана II, привело к мирному переходу под испанское покровительство. Однако же, колониальный администратор Новой Испании Н. де Гусман (Nuño Beltrán de Guzmán) отказался от этого соглашения и предательски убил царя пурепечей в 1530.

В первые годы завоевания Мичоакан был частью «королевства Мехико», которое включало территории современных штатов Керетаро, Идальго, Тласкала, Оахака, Морелос, Герреро, Веракрус, Табаско, Мичоакан, Гуанахуато и части Сан Луис Потоси, Халиско и Колимы. Эти земли были разделены на энкомьенды среди испанских конкистадоров. Провинции с наибольшим населением были названы Алькальдии Майорес (Alcaldias Mayores), а Мичоакан являлся одной из них, со столицей сначала в Цинцунцане. Вскоре она была перенесена в Пацкуаро, и, в конце концов, обосновалась в Вальядолиде (с 1828 — Морелия).

После завоевания, десятки монастырей на территории Мичоакана создали монахи францисканского, августинского, кармелитского и других орденов. Первый губернатор Н. де Гусман нарушил социальный и экономический порядок в области. В. де Кирога (Vasco de Quiroga), наследовавший Гусману, с помощью католических монахов сумел восстановить разрушенные предшественником экономические и социальные институты туземцев. Кирога основал испанский город Пацкуаро, переименованный в 1538 в Сьюдад Мечуакан (Ciudad de Mechuacán). За свои усилия Кирога по-прежнему почитается в районе Пацкуаро как «Tata (дедушка) Vasco.» В 1536 Папой Павлом III была создана епархия Мичоакан, а её границы совпадали с рубежами царства Пурепечей. Её первым епископом и стал Кирога.

С 16 по 18вв. было построено множество августинских, кармелитских и францисканских монастырей. Также строились и гражданские сооружения, особенно в современной Морелии. В областях Ангангео (Angangueo), Тлальпухауа (Tlalpujahua) и Ингуаран (Inguaran) начались горнодобывающие работы, также началось создание сельскохозяйственных и животноводческих асьенд (хозяйств). В Тирипетио (Tiripetío) была основана первая в Америке высшая школа — университет.

В 1602 Мичоакан был отделён от Мехико. Из-за жестокой эксплуатации, болезней и притеснений, к середине 17 в. количество индейского населения сократилось на половину. В 1776 провинция Мичоакан была уменьшена до размеров современных Мичоакана и Колимы. Вскоре после этого Колима была присоединена к провинции Гвадалахара, в результате чего территория Мичоакана почти приобрела современные очертания.

В течение колониального периода экономика была сконцентрирована в руках рождённых в Испании испанцев, которые владели огромными асьендами и обширными землями. Они также держали в своих руках шахты в таких местах, как Тлальпухауа, Ангангео и Уэтамо (Huetamo). Коренные жители использовались на тяжёлых работах на этих шахтах и асьендах, также не редкостью было и рабство. Образование было ограничено только для испанцев и находилось под контролем Церкви. Основными учебными заведениями были Коллегия Св. Николая, основанная в 16 в. и семинарии Св. Петра и Св. Павла, основанные в 18 в. Эти заведения подготовили ряд выдающихся личностей, а самым известным из них был М. Идальго и Костилья (Miguel Hidalgo y Costilla). В конце 18 в. идеи Просвещения из Европы начали проникать в среду высшего класса государства, особенно в Вальядолиде и Саморе (Zamora). Это, в конечном итоге привело к войне за независимость Мексики в начале 19 в. Эта война была предопределена в 1809 заговором в Вальядолиде, который, правда был раскрыт. Участники этого заговора были высланы в разные районы Новой Испании, где они распространяли идеи свободы, равенства и братства. Один из первых и главных героев Мексиканской войны за независимость М. Идальго и Костилья (Miguel Hidalgo y Costilla) получил образование священника в провинции Мичоакан и начал распространять идеи Просвещения здесь. Вскоре после Клича Долорес в Гуанахуато, большое число людей, вняв этим идеям, пошли за ним против колониального правительства, взяв в руки оружие. В их числе были М. де ла Торре (Manuel de la Torre Lloreda), Г. Боканегра (Gertrudis Bocanegra), Х. М. Гарсия (José María Garcia Obeso) и И. Лопес (Ignacio López Rayón). Во время своей кампании Идальго вернулся в Вальядолид, где издал указ о ликвидации рабства. После смерти Идальго большая часть правительства повстанцев находилась в Мичоакане с документами такими, как «Primera Constitución o Decreto Constitucional para la Libertad de la América Mexicana» («Первая конституция или Конституционный Декрет за Свободу Мексиканской Америки») и «Sentimientos de la Nacion» («Сознание Нации»), которые определяли конституции на ближайшие годы. Первый мексиканский Верховный суд был также здесь основан. Мексиканская война за независимость закончилась победой повстанцев во главе с уроженцем Мичоакана А. де Итурбиде (Agustín de Iturbide), который взял Морелию в мае 1821.

Период независимости Мексики

После окончания войны в 1821, территория Мичоакана была преобразована 31. января 1824 в Суверенный и Свободный штат. Первым губернатором Мичоакана стал А. де Кастро (Antonio de Castro). Этот штат был сначала разделён на 4 департамента и 22 части. Первая конституция была принята в 1825. В 1828 в честь Х. М. Морелоса Вальядолид был переименован в Морелию.

Во время борьбы либералов-федералистов и консерваторов-унитаристов (централистов) в Мексике в 19 в. правительство Мичоакана не раз менялось с калейдоскопической частотой. В 1836 штат был преобразован в департамент с усечёнными правами, а в 1846 — снова в штат. В этом же году из части территории штата была выделена территория, на которой был образован штат Колима. В 1849 был отделён муниципалитет Койюка (Coyuca), который составил штат Герреро. С 1853 по 1856 Мичоакан снова был преобразован в департамент. В 1857 муниципалитет Контепек (Contepec), который был присоединён к штату Гуанахуато.

Во время французской интервенции в Мексику в 1863 Морелия была взята французскими войсками. В это время здесь началось мощное сопротивление интервентам, и французы предприняли карательные операции, такие как в Ситакуаро (Zitácuaro), где большая часть города была сожжена. Одной из первых побед над французами произошла в Саморе.

Во время правления президента П. Диаса в Мичоакане положение было относительно спокойным и стабильным. Получила развитие горнодобывающая промышленность. Были построены новые дороги, как шоссейные, так и железные, проведён телеграф и телефон.

Мексиканская революция пришла в Мичоакан в 1911, когда верные Ф. И. Мадеро (Francisco I. Madero) провозгласили Санта Клару дель Кобре (Santa Clara del Cobre) своей территорией. Это привело к отставке губернатора А. Мендосы (Aristeo Mendoza). Борьба между различными группировками продолжалась в разных частях штата до конца войны. В 1918 была принята новая конституция штата. В 1920 был создан Университет Мичоакана Св. Николая де Идальго (Universidad Michoacana de San Nicolás de Hidalgo). Вскоре после окончания революции, началась война Кристеро, которая тяжело отразилась на сельскохозяйственном производстве и распределении. В 1926 война закончилась. Ближе к концу войны, Л. Карденас (Lázaro Cárdenas) от право-социалистической Институционно-Революционной партии (PRI) был избран губернатором штата и оставался им до 1932, когда он был избран президентом Мексики. В 1960-х — 1970-х правительством штата предпринимались попытки по модернизации экономики. Росло значение туризма. Были построены новые дороги, гостиницы, магазины. В политическом плане, в 2002 монополия партии PRI была нарушена избранием на пост губернатора кандидата от социал-демократической партии Демократической Революции (PRD). Так произошло и в 2008. В октябре 2011 прошли внеочередные выборы губернатора, на которых победу одержал представитель PRI. Таким образом, социалисты вернули себе власть в Мичоакане после 7-летнего перерыва.

Население

По данным на 2010 год население штата составляет 4 351 037 человек. Ежегодный прирост населения в период с 2005 по 2010 составляет 1,9 %. Население главным образом сконцентрировано на севере Мичоакан. Индейское населения составляет около 7 %.

Административное деление

В административном отношении делится на 113 муниципалитетов:

INEGI код	Муниципалитеты (русск.)	Муниципалитеты (ориг.)
001	Акуицио	(Acuitzio)
002	Агилилья	(Aguililla)
003	Альваро-Обрегон	(Álvaro Obregón)
004	Ангамакутиро	(Angamacutiro)
005	Ангангео	(Angangueo)
006	Апацинган	(Apatzingán)
007	Апоро	(Aporo)
008	Акила	(Aquila)
009	Арио	(Ario)
010	Артеага	(Arteaga)
011	Брисеньяс	(Briseñas)
012	Буэнависта	(Buenavista)
013	Каракуаро	(Caracuaro)
014	Чарапан	(Charapan)
015	Чаро	(Charo)
016	Чавинда	(Chavinda)
017	Черан	(Cherán)
018	Чильчота	(Chilchota)
019	Чиникуила	(Chinicuila)
020	Чукандиро	(Chucándiro)
021	Чуринцио	(Churintzio)
022	Чурумуко	(Churumuco)
023	Коауаяна	(Coahuayana)
024	Коалькоман-де-Васкес-Пальярес	(Coalcomán de Vázquez Pallares)
025	Коэнео	(Coeneo)
026	Кохуматлан-де-Регулес	(Cojumatlán de Régules)
027	Контепек	(Contepec)
028	Копандаро	(Copándaro)
029	Котиха	(Cotija)
030	Куицео	(Cuitzeo)
031	Экуандурео	(Ecuandureo)
032	Эпитасио-Уэрта	(Epitácio Huerta)
033	Эронгарикуаро	(Erongaricuaro)
034	Габриэль-Самора	(Gabriel Zamora)
035	Идальго	(Hidalgo)
036	Ла-Уакана	(La Huacana)
037	Уандакарео	(Huandacareo)
038	Уаникео	(Huaniqueo)
039	Уэтамо	(Huetamo)
040	Уирамба	(Huiramba)
041	Индапарапео	(Indaparapeo)
042	Иримбо	(Irimbo)
043	Истлан	(Ixtlán)
044	Хакона	(Jacona)
045	Хименес	(Jiménez)
046	Хикильпан	(Jiquilpan)
047	Хосе-Систо-Вердуско	(José Sixto Verduzco)
048	Хуарес	(Juárez)
049	Хунгапео	(Jungapeo)
050	Лагунильяс	(Lagunillas)
051	Ла-Пьедад	(La Piedad)
052	Ласаро-Карденас	(Lázaro Cárdenas)
053	Лос-Рейес	(Los Reyes)
054	Мадеро	(Madero)
055	Мараватио	(Maravatío)
056	Маркос-Кастельянос	(Marcos Castellanos)
057	Морелия	(Morelia)
058	Морелос	(Morelos)
059	Мухика	(Múgica)
060	Науацен	(Nahuatzén)
061	Нокупетаро	(Nocupétaro)
062	Нуэво-Парангарикутиро	(Nuevo Parangaricutiro)
063	Нуэво-Уречо	(Nuevo Urecho)
064	Нумаран	(Numarán)
065	Окампо	(Ocampo)
066	Пахакуаран	(Pajacuarán)
067	Пининдикуаро	(Panindicuaro)
068	Парачо	(Paracho)
069	Паракуаро	(Parácuaro)
070	Пацкуаро	(Pátzcuaro)
071	Пенхамильо	(Penjamillo)
072	Перибан	(Peribán)
073	Пуреперо	(Purépero)
074	Пуруандиро	(Puruándiro)
075	Керендаро	(Queréndaro)
076	Кирога	(Quiroga)
077	Сауайо	(Sahuayo)
078	Сальвадор-Эскаланте	(Salvador Escalante)
079	Сан-Лукас	(San Lucas)
080	Санта-Ана-Майя	(Santa Ana Maya)
081	Сенгио	(Senguío)
082	Сусупуато	(Susupuato)
083	Такамбаро	(Tacámbaro)
084	Танситаро	(Tancítaro)
085	Тангамандапио	(Tangamandapio)
086	Тангансикуаро	(Tangancícuaro)
087	Тануато	(Tanhuato)
088	Таретан	(Taretan)
089	Таримбаро	(Tarímbaro)
090	Тепалькатепек	(Tepalcatepec)
091	Тингамбато	(Tingambato)
092	Тингуиндин	(Tingüindín)
093	Тикичео-де-Николас-Ромеро	(Tiquicheo de Nicolas Romero)
094	Тлальпухауа	(Tlalpujahua)
095	Тласасалька	(Tlazazalca)
096	Токумбо	(Tocumbo)
097	Тумбискатио	(Tumbiscatío)
098	Турикато	(Turicato)
099	Туспан	(Tuxpan)
100	Тусантла	(Tuzantla)
101	Цинцунцан	(Tzintzuntzan)
102	Цицио	(Tzitzío)
103	Уруапан	(Uruapan)
104	Венустиано-Карранс	(Venustiano Carranza)
105	Вильямар	(Villamar)
106	Виста-Эрмоса	(Vista Hermosa)
107	Юрекуаро	(Yurécuaro)
108	Сакапу	(Zacapú)
109	Самора	(Zamora)
110	Синапаро	(Zináparo)
111	Синапекуаро	(Zinapécuaro)
112	Сиракуаретиро	(Ziracuaretiro)
113	Ситакуаро	(Zitácuaro)

Экономика

Экономика штата базируется на сельском хозяйстве, животноводстве, лесном хозяйстве, рыболовстве. В сельскохозяйственном секторе занято 34 % населения, в производственном секторе и добыче — 23 % населения, в торговле — 37 %. Основные сельскохозяйственные культуры включают кукурузу, сорго, авокадо, клубнику, персики, пшеницу, лаймы, сахарный тростник, манго. Леса занимают около 60 % территории Мичоакана, наиболее продуктивные и экономические важные из них занимают восточные и центральные районы штата.

Важное место в экономике занимает добывающая промышленность, имеются месторождения таких ископаемых, как: железо, медь, цинк, олово, серебро, золото, кадмий, песок, известняк и др. Большинство месторождений сосредоточены на востоке штата, вблизи границы со штатом Мехико, хотя железные шахты находятся вблизи побережья. Промышленность развита главным образом в центральных районах штата, вблизи столицы. Важными отраслями являются производство чугуна и стали, целлюлозно-бумажная и пищевая промышленность.

Туризм

Имеются памятники колониальной архитектуры, а также природные достопримечательности. В Морелии памятники включат кафедральный собор, законченный в 1744 году и другие здания и сооружения XVIII века. Уруапан также интересен своей архитектурой, основные памятники включают Ла-Уатапера (больницу колониальных времён, основанную Васко-де-Кирога), храм Сан-Франциско и музей Эдуардо-Руис. Другая достопримечательность города — самый узкий в мире дом, зафиксирована а Книге Рекордов Гиннесса.

Герб

Герб штата представляет собой четырёхчастный щит с синей каймой. В первой части на червлёном поле изображена золотая конная статуя национального героя Х. М. Морелоса. Эта часть щита символизирует силу, победу, мужество. Во второй части, также червлёной, изображены три золотые короны, символизирующие три вождества, на которые был поделен Мичоакан до конкисты — Tzintzuntzán, Pátzcuaro и Ihuatzio. В третьем поле щита на золотом фоне изображены символы промышленности — зубчатое колесо, доменные печи. В четвёртом поле, также на золотом фоне — символы культуры — раскрытая книга, здание университета Тирипетио (Universidad de Tiripetio) — первого университета на американском континенте. На синей кайме щита, которая символизирует справедливость, рвение, правду, верность, любовь, красоту и прозрачность рек и неба, расположены 16 серебряных пятиконечных звёзд — образ счастья и означают величие, правду, свет, величие и мир. Под щитом золотая девизная лента, на которой начертано Heredamos libertad, legaremos justicia social, что значит «Унаследовали Свободу, Завещаем Социальную Справедливость». Щит снизу обрамляет венок из ветвей тростника и лавра. А сверху — золотой намёт. Венчает герб ацтекский иероглиф, символизирующий надежду дружбу, служение и уважение. Штат Мичоакан не имеет официально утверждённого флага. Часто используется белое полотнище с изображением герба в центре.

По материалам Википедии на английском, испанском, польском и нидерландском языках.

Отрывок, характеризующий Мичоакан

Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».