Табаско

Табаско
исп. Tabasco
аст. Onōhuālco

Герб Флаг
Страна	Мексика
Статус	Штат
Включает	17 муниципалитетов
Административный центр	Вильяэрмоса
Крупнейший город	Вильяэрмоса
Дата образования	14 октября 1824
Губернатор	Артуро Нуньес Хименес с 01.01.2013
Население (2010)	2 238 603 (20-е место)
Плотность	90,78 чел./км² (13-е место)
Национальный состав	Метисы, чоли, чонтали, белые, афро-мекисканцы.
Конфессиональный состав	Католики (70,4 %), протестанты и евангелисты (13,6 %), другие христиане (5 %), иудеи (0,1 %), другие религии (0,1 %), атеисты и агностики (10 %).
Площадь	24 661 км² (24-е место)
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка	900 м
Часовой пояс	UTC-6
Код ISO 3166-2	MX-TAB
Почтовые индексы	Tab.
[www.tabasco.gob.mx Официальный сайт]

Таба́ско (исп. Tabasco, аст. Onōhuālco; испанское произношение: [taˈβasko]). Официальное название Свободный и Суверенный Штат Табаско (Estado Libre y Soberano de Tabasco) — штат в Мексике. Граничит с Веракрус на западе, Чьяпасом на юге, Кампече на северо-востоке, а также с департаментом Петен в Гватемале на востоке. Севернее штата находится залив Кампече. Территория штата является северной частью Теуантепека.

Административный центр штата — город Вильяэрмоса, другие важные города: Эройка-Карденас, Комалькалько и Теносике.

Природные условия

Штат Табаско находится на прибрежных равнинах южной части Мексиканского залива. Местный пейзаж представляет собой обширные равнины с многочисленными болотами, которые превращаются в большие лагуны во время сезона дождей. Несколько гор по всей южной части штата принадлежат к системе, известной как Чьяпас и Гватемала Сьерра, которая включает в себя такие вершины как Мадригал и Тапиюлапа Сьеррас на 900 метров, Серро-ла Пава на 880, Серро Ла Вентана и Сьерра Поана обе на 560 метров выше уровня моря.

Штат пересекают такие реки, как Грихальва, Тепетитан, Чилапа, Сан-Педро, Битзал, Занапа и многие другие.

Близкое расстояние от Мексиканского залива, маленькая высота прибрежных равнин и расположение штата в тропической зоне приводит к высокой температуре. Также в Табаско самые высокие показатели выпадения осадков во всей Мексике.

История

Доколумбовый период

800 год до н. э. стал самой высокой точкой в развитии доклассической цивилизации Ольмеков, которые проживали на территории современного штата Табаско, в частности в культовом центе Ла-Вента. С падением ольмеков на территории штата находились государства майя, которые населяли его до IX века н. э. В 13 в. место майя заняли тольтеки. В следующем столетии свою цивилизацию здесь создали чонтали. По оценкам, в начале 16 в. на территории современного Табаско проживало около 130 000 индейцев.

Период конкистадоров

В 1518 году испанская экспедиция Хуана де Грихальва обнаружила Табаско и реку Грихальва. В 1519 г. Эрнан Кортес побеждает местное население в битве под Сентлой и создает первое на данной территории испанское поселение Санта-Мария-де-ла-Виктория. Однако постоянная угроза со стороны пиратов заставила жителей Санта-Марии бежать вверх по реке в новое поселение Сан-Хуан Баутиста (сейчас Вильяэрмоса).

В 1525 году Кортес послал в Табаско капитана Х. де Вальесильо (исп. Juan de Vallecillo) с небольшим отрядом, чтобы подчинить местных индейцев. Тем самым, он стал первым губернатором Табаско. Успокоить индейцев ему не удалось, и в 1527 году Кортес отправил туда Бальтасара де Осорио (исп. Baltasar de Osorio), которому также не удалось замирить туземцев.

В 1530 году завоевание полуострова Юкатан начал Франсиско Монтехо Эль Вьехо. Несмотря на все его старания, покорение Юкатана оказалось неудачным, и Франсиско решил передать власть над штатом своему сыну Франсиско Монтехо Эль Ховену. С 1530 года Франсиско Монтехо-ст. (исп. Francisco Montejo «el Adelantado»), получивший от короля титул Губернатора Юкатана, Косумеля и Табаско, начал завоевание полуострова Юкатан. Несмотря на все его старания, покорение Юкатана оказалось неудачным и Франсиско решил передать власть над штатом своему сыну Франсиско Монтехо-мл. (исп. Francisco de Montejo «el Mozo»). После битв с 1530 по 1535 годы индейцы, наконец, были замирены.

Как только был достигнут мир, с 1537 года началось заселение Табаско испанцами. В 1557 году из-за угрозы, исходившей от английских пиратов, жители Санта-Марии покинули свои жилища и ушли вверх по течению реки Грихальва. В 1564 году последними испанцам сдались индейцы симато (исп. cimato). 24 июня 1564 года испанец дон Диего де Кихада (исп. Diego de Quijada) в поездке по провинции, приезжает в Сан-Хуан-Баутиста, где официально основывает город Вильяэрмоса под именем «Villa Carmona», который напоминал ему «равнину реки Гвадалькивир в Севилье». Из-за постоянных пиратских набегов, самым серьёзным из которых произошёл в 1597 году, когда голландские флибустьеры полностью разрушили и сожгли Санта-Марию, в 1677 году пираты яростно атаковали столицу Вильяэрмоса-де-Сан-Хуан-Баутиста (исп. Villahermosa de San Juan Bautista), разрушили и сожгли несколько раз, заставив власти покинуть город и перенести столицу в деревню Такотальпа (Tacotalpa). Лишь через 139 лет, 15 августа 1795 году столица вернулась в Вильяэрмосу.

Из-за отсутствия драгоценных минералов и негостеприимного климата Табаско никогда не достигал процветания под испанским владычеством.

Независимая Мексика

В 1824 году после борьбы за независимость от Испании Табаско был признан одним из 14-и свободных и суверенных государств новой Мексиканской Республики. Первым губернатором штата стал Педро Перес Медина (исп. Pedro Pérez Medina). 5 февраля 1825 года была принята первая конституция штата.

В результате постоянной борьбы между либералами-федералистами и консерваторами-централистами (унитаристами) произошло вооружённое восстание в соседнем Кампече, которое поставило штат под власть централистского правительства.

В 1833 году Мексику поразила эпидемия холеры, и Табаско пострадал особенно сильно. Этот трагический эпизод сопровождался разрушением столицы штата военными кораблями США в Американо-мексиканской войне. 13 февраля 1841 года штат Табаско объявил об отделении от Мексики в знак протеста против сложившейся в стране политики централизации и санкций, введённых центральным правительством. Однако уже 2 декабря 1842 года Табаско вернулся в лоно Мексики после прихода к власти губернатора Х. Хименеса (исп. José Víctor Jiménez).

В октябре 1846 года на территорию штата вторглись американцы, отправив экспедицию под командованием коммодора Мэттью Перри. Они потребовали от губернатора Хуана Батисты Тракониса (исп. Juan Bautista Traconis) сдаться, на что тот ответил отказом. На это американцы ответили бомбардировкой Вильяэрмосы. Спустя восемь месяцев после битвы у Табаско американские части отступили. После ухода американцев Х. Траконис попросил поддержки у федерального правительства, а получив отказ, выступил против президента Мариано Саласа (исп. Mariano Salas) и 9 ноября 1846 года вновь объявил об отделении Табаско от Мексики. Сепаратистские действия губернатора не получили поддержки, и правительство Тракониса было вынуждено уйти в отставку. 8 декабря 1846 года Табаско вернулся в состав страны.

16 июня 1847 года американские войска снова подступили к Табаско. Теперь, уже не имея ресурсов для своей защиты, правительство штата покинуло Вильяэрмосу и перебралось в деревню Такотальпу, в то время как коммодор М. Перри назначил исполнять обязанности губернатора Табаско генерала Ванта Бранта (англ. Vant Brunt). После начала партизанской войны, организованной полковником Мигелем Бруно (исп. Miguel Bruno), 27 июля американцы были вынуждены эвакуироваться.

В феврале — марте 1863 года во время французской интервенции в Мексику, которая была предпринята для воцарения их ставленника императора Максимилиана, французы заняли ряд городов, включая и Вильяэрмосу-де-Сан-Хуан-Баутисту. Губернатор штата Викторио Викторио Дуэньяс (исп. Victorio Victorino Dueñas) снова был вынужден эвакуировать столицу в Такотальпу. Оккупанты назначили во главе штата своих представителей — префектов. В 1863 году французские интервенты потерпели поражение от местного командира Грегорио Мендеса и его войск в битве при Эль-Яхуактале.

Порфириато и революция

С приходом к власти генерала Порфирио Диаса начался период относительного мира и стабильности, восстановления своей страны и столицы для начала реального экономического развития. В 1879 был открыт Институт Хуареса (Instituto Juárez), в 1881 — телеграфная линия Мехико — Сан Хуан Баутиста, в 1890 — электрическое освещение, в 1901 — первый банк. Однако такой рост и прогресс шёл вместе с многочисленными злоупотреблениями и эксплуатацией самых бедных слоев населения, что в конечном итоге приведёт к мексиканской революции в 1910 году. С момента создания организации Мельчора Окампо в 1902 году и партии Gutierrista Игнасио Гомес Гутьерреса в 1909 силы, выступающие против диктатуры Диаса Порфирио становятся все более и более мощным. Во время революции на территории штата проходило множество сражении между проправительственными силами и восставшими. Хотя Мексиканская революция закончилась, вооружённая борьба за власть между различными фракциями продолжалась в период с 1914 по 1919. Губернатор Л. Ф. Домингес (Luis Felipe Domínguez y Suárez) подал в отставку и был заменён на дона К. Грина (Carlos Greene) — одного из самых известных лидеров Чонтальпы (Chontalpa).

После революции

В период правления Гарридо Канабала Томаса (1923—1933), который был назначен на должность губернатора Табаско президентом Альваро Обрегоном, Табаско пережил сильные изменения, которые не всегда были положительными. Гарридо был ярым противником религии и вредных привычек, в частности алкоголя, поэтому он ввёл строгие правила в отношении любых праздников, которые включали в себя любой из этих двух элементов. Таким образом, он не только уничтожил символы и традиции, изменил религиозные празднества, переименовал деревни и запретил любые ритуальные обряды, но также учредил запрет на алкогольные напитки в 1931 году. Эти события нашли отражение в романе Грэма Грина «Сила и слава». Окончание этого периода, известного как Гарридисмо, в 1933 году положило начало современной жизни штата Табаско. Между 1940 и 1960 для разработки месторождений нефти были очищены большие территории от леса в двух муниципалитетах. В 1950-х была открыта ветка Юго-Восточной железной дороги, соединившей штат с национальной железно-дорожной сетью. В 1960 президент А. Руис (Adolfo Ruiz Cortines) открыл федеральную трассу № 180, которая соединила Коатцакоалькос и Вильяэрмосу. В 1970 нефтяная компания Petroleos Mexicanos (РЕМЕХ) начала добычу нефти в Табаско, что послужило началом нефтяного бума в штате. В 1979 в Вильяэрмосе был открыт Международный аэропорт, а в 1982 начал свою деятельность глубоководный порт Дос Бокас (Dos Bocas). В 2007 году в Табаско произошло серьезное наводнение, причиной которого стали сильные и продолжительные дожди. По некоторым оценкам до 80 % территории Табаско были под водой, пострадали более 1 000 000 жителей. «Ситуация чрезвычайно серьезная: это одно из самых страшных стихийных бедствий в истории страны», сказал президент Ф. Кальдерон (Felipe Calderón Hinojosa) в телевизионном обращении в ночь на 1 ноября 2007 года. В 2008 было завершено строительство международной автотрассы Теносике — Сейбо — Тикаль. 27 октября 2009 президенты Мексики Ф. Кальдерон и Гватемалы А. Колом (Álvaro Colom Caballeros) открыли четвёртый пограничный переход между двумя странами. В политической сфере у власти в штате с конца 1920-х непрерывно находилась одна партия — право-социалистическая Институционно-Революционная партия (PRI), кандидаты от которой все года выигрывали губернаторские выборы.

Демография

Согласно данным последней переписи населения Мексики в 2005 году, в Табаско проживает чуть менее 2 млн жителей, 60 % из них моложе 30 лет.

Средняя плотность достигает 76 человек на км². Почти 81 % от общей численности населения проживает только в одном муниципалитете — Сентро. 45 % жителей штата живут в сельской местности, в связи с сильными традициями земледелия.

Ожидаемая продолжительность жизни для тех, кто родился в штате составляет 71,3 года для мужчин, и 76,9 года для женщин.

Только 3 % жителей Табаско говорят на местных языках, в основном это чонтали. 70 % населения считают себя католиками, что ниже, чем в среднем по стране.

Административное устройство

Табаско подразделяется на 17 муниципалитетов, каждое из которых подпадает под одну из четырёх географических зон: Хальпа, Сентро, Сентла и Теносике.

См. Муниципалитеты Табаско

Политическое устройство

Конституцией штата Табаско предусматривается, что власть в Табаско, как и во всех других штатах Мексики, состоит из трех ветвей: исполнительной, законодательной и судебной.

Исполнительная власть находится в руках губернатора. Губернатор избирается непосредственно гражданами путём тайного голосования на шесть лет без возможности переизбрания. Законодательная власть принадлежит Конгрессу Табаско, однопалатному парламенту в составе 35 депутатов. Судебная власть возложена на Верховный суд Табаско. Местные выборы в Табаско были проведены 15 октября 2006 года.

Экономика

Экономика Табаско ориентирована, прежде всего, на сельское хозяйство. Природные условия на территории штата обеспечивают идеальные условия для его развития, так как большая часть земли состоит из плодородной почвы с многочисленными источниками пресной воды. Основными культурами, возделываемыми на полях Табаско являются какао, маниока, кукуруза, сахарный тростник, подорожник, рис, кокосовые и апельсины. Однако эта деятельность сталкивается с серьёзными проблемами из-за отсутствия кредитной политики, которая в действительности может адаптироваться к потребностям данного сектора, не говоря уже о низких стандартах в области торговой инфраструктуры.

Поголовье скота насчитывает 2 млн голов, животноводство является одним из основных видов экономической деятельности в штате, а 33 785 различных предприятий штата ориентированы на такие продукты, как мясо и молоко, что является значительной составляющей экономики штата.

Достопримечательности

Интерес для туристов представляют руины ольмеков в парке Ла-Вента, а также руины майя в Комалькалько. Город Пуэрто-Сейба в муниципалитете Параисо известен тем, что это место стало источником вдохновения известного поэта Карлоса Пельисера.

В столице штата Вильяэрмосе останавливаются перед посещением древнего города майя Паленке в соседнем штате Чьяпас.

Наводнение 2007 года

В 2007 году в Табаско произошло серьёзное наводнение, причиной которого стали сильные и продолжительные дожди. По некоторым оценкам до 80 % территории Табаско были под водой, пострадали более 1 000 000 жителей. «Ситуация чрезвычайно серьёзная: это одно из самых страшных стихийных бедствий в истории страны», сказал президент Фелипе Кальдерон в телевизионном обращении в ночь на 1 ноября 2007 года.

Герб

Герб Табаско представляет собой четырёхчастный фигурный щит с срединным овальным щитком. В первой части щита на червлёном поле четыре золотые крепостные башни, символизирующие одну из частей Испанского королевства — Кастилию, в третьей четверти, также на червлёном поле изображён золотой лев на задних лапах — символ другой значительной части Испании — Королевство Леон. Во второй четверти на серебряном поле изображена десница с мечом и щит — символ завоевания новых земель, а также их защиту от неприятеля. В четвёртой части, также на серебряном поле — полуобнажённая индианка в традиционном одеянии с букетами в руках, которые символизируют местное население, которое первым повстречалось на пути испанских исследователей и завоевателей, а букеты — символизируют изобилие данных мест. На срединном щитке в серебряном поле изображена покровительница Испании увенчанная Дева Мария. Сопровождают этот щиток два Геркулесовых столпа с испанского герба, на которых две ленты с надписями на латыни PLVS VLTRA, что означает «там вдалеке» и символизирую новооткрытые земли по ту сторону Геркулесовых столбов — Гибралтарского пролива. Серебряный цвет щита означает верность Табаско Испании, а красный — суверенную власть испанского короля. Дева Мария символизирует крещение туземцев. Увенчан щит королевской испанской короной. Герб этот был пожалован испанским королём Филиппом II в 1598 городу Вилья де Сан Хуан Баутиста (сейчас — Вильяэрмоса — столица штата) и является самым старым гербом всего Нового Света. После создания штата в 1823 герб города, несколько стилизованный стал гербом всего штата. Штат Табаско не имеет официально утверждённого флага. Часто используется белое полотнище с изображением герба в центре.

Ссылки

• [www.tabasco.gob.mx/ Правительство штата Табаско]
• [cp.alternativo.net/tab.php Города и почтовые коды Табаско]
• [www.paraisotabascoweb.gob.mx/ Paraíso Tabasco]
• [www.tourtabasco.com TourTabasco (журнал)]

Отрывок, характеризующий Табаско

Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.