Прокуратор

Прокура́тор (лат. procurator — заведующий, управляющий) — в Древнем Риме название управителя вообще. Исторически так называли слуг, управляющих господскими имениями, затем, с появлением одноименной государственной должности — высокопоставленных чиновников, заведующих той или иной частью императорского имущества и управляющих провинциями.

История появления должности

Изначально прокураторами называли управляющих имуществом, имением и т. п. (vilicus или calculator). Такие прокураторы были доверенными лицами dominus’a (господина), вели от его имени дела с другими, управляли сельскими и др. работами и т. д. Прокураторами были или свободные, или любимые рабы: в последнем случае при продаже имения прокуратор мог переходить вместе с имуществом к покупщику (покупателю).

Должность прокуратора как государственного чиновника создалась с введением Августовой конституции. Принцепс, стоявший во главе администрации, разделил разнородные обязанности государственной службы между особыми чиновниками, которые носили название префектов (praefecti) и прокураторов (procuratores Caesaris). Это были собственно слуги императора с представительной властью, на которых были возложены специальные служебные обязанности (ministeria principalus). Первоначально они назначались из рабов или вольноотпущенников и занимали при особе императора должности секретарей (a libellis) и казначеев (a rationibus).

Постепенно, с расширением императорской власти, обязанности прокураторов приобретали всё большее государственное значение; пост прокуратора стал высоким. Более ответственные прокуратуры предоставлялись всадникам (со времён Адриана); менее важные посты замещались всадниками и вольноотпущенниками. С этого времени прокуратура стала одной из постоянных ступеней всаднической карьеры, тем более, что для сенаторов она была закрыта. За прокуратурой следовала префектура — венец всаднической службы. Прокураторы первоначально заведовали лично имуществом императора и его фиском. Значение прокуратуры поднялось, когда Клавдий приказал считать действительными все распоряжения прокуратора, к которому вскоре отошла судебная компетенция, поскольку это было связано с ведением финансового дела.

По отношению к императору прокуратор был ответственным лицом; он должен был в каждом отдельном случае отдавать отчёт во всех своих действиях, не мог ни продавать императорского имущества, ни передавать его; он был только управляющим, хотя в указанных границах действия его имели силу действий самого императора.

Разряды прокураторов

Было несколько разрядов прокураторов; большинство их имело отношение к финансовому управлению (procuratores fisci). Чиновники, которые ведали делами фиска в Риме и собирали фискальные налоги, назывались procuratores summarum (sc. rationum) и были из вольноотпущенников; позднее мы находим названия praefectus fisci, praetor fisicalis, rationalis summae rei, disponsator, vilicus summarum. Во главе управления столичным фиском стоял procurator a rationibus (со времени Клавдия). Другой класс прокураторов имел отношение к императорским провинциям; прокураторы последних, подобно квесторам сенатских провинций, заведовали финансовой частью (fiscus provincialis). Для военных целей существовал особый procurator castrensis, который заведовал интендантской частью и уплатой жалованья. Кроме того, особый чиновник заведовал чеканкой денег — procurator monetae. Собирание налогов, установленных для пополнения фиска, производилось также через прокураторов; сюда относились налоги на выморочное имущество (bona caduca), имущество осужденных (bona damnatorum), 5 % налог на наследство и акт отпущения на волю (vicesima manumissionum и hereditatis) и 1 % налог на все товары. Прокураторы, собиравшие налоги, были рассеяны по всей территории Римской империи, где только собирались доходы для фиска. Императорские имения (patrimonium и res privatae) тоже управлялись прокуратором; особые прокураторы заведовали библиотеками, хозяйственной частью, зрелищами и пр.

Прокураторы — управляющие провинциями

Кроме провинциальных прокураторов, которые имели отношение к фиску и имуществу императора, были ещё procuratores Caesaris pro legato, которые управляли незначительными областями, относившимися к разряду императорских провинций (Каппадокия, Иудея). Эти прокураторы находились под контролем ближайшего императорского наместника (legatus pro praetore); так, Понтий Пилат был procurator Caesaris pro legato и подчинялся сирийскому наместнику. Из других провинций, которые по временам управлялись прокураторами, известны: Альпы, Реция, Норик, Фракия, Мавретания. Прокуратура давалась на неопределённый срок и оплачивалась жалованьем из казны; так, были procuratores trecenarii, ducenarii, centenarii, то есть получавшие 300 000, 200 000, 100 000 сестерциев. Прокуратор Рима получал больше, чем провинциальный. Внутри прокуратуры существовали известные иерархические ступени, хотя повышение зависело от воли принцепса.

В современном мире

В Швеции прокуратор — должностное лицо при парламенте.

Литература

• Mommsen, «Römisches Staatsrecht» (Париж, 1887);
• Marquardt, «Römische Staatsverwaltung» (V);
• Liebenam, «Beiträge zur Verwaltungsgeschichte des römischen Kaiserreichs» (I, 1886, Иена) и «Die Laufbahn der Procuratores bis auf die Zeit Diocletians»;
• Hirschfeld, «Untersuchungen auf dem Gebiete der Römischen Verwaltungsgeschichte» (I, Б., 1876);
• Виллемс, «Римское государственное право» (II, 1890).
• Современный словарь иностранных слов. Москва, издательство «Русский язык», 1999.
• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Прокуратор

Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.