Шереметев, Сергей Дмитриевич
Поделись знанием:
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
(перенаправлено с «Сергей Дмитриевич Шереметев»)
Сергей Дмитриевич Шереметев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">обер-егермейстер, член Государственного совета Российской империи</td></tr> | ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 31 января 1885 — 8 марта 1890 | ||||||||||||||||||
| Рождение: | 14 ноября (26 ноября) 1844 Санкт-Петербург | |||||||||||||||||
| Смерть: | 17 декабря 1918 (74 года) Москва | |||||||||||||||||
| Место погребения: | кладбище Новоспасского монастыря (Москва) | |||||||||||||||||
| Отец: | граф Дмитрий Николаевич Шереметев | |||||||||||||||||
| Мать: | графиня Анна Сергеевна Шереметева | |||||||||||||||||
| Супруга: | Екатерина Павловна (урождённая Вяземская) | |||||||||||||||||
| Партия: | Русское собрание | |||||||||||||||||
| Образование: | Пажеский корпус | |||||||||||||||||
| Деятельность: | государственный деятель, коллекционер, историк, помещик | |||||||||||||||||
| Военная служба | ||||||||||||||||||
| Годы службы: | 1863—1883 | |||||||||||||||||
| Принадлежность: |  Российская империя
| |||||||||||||||||
| Род войск: | Гвардия | |||||||||||||||||
| Звание: | полковник | |||||||||||||||||
| Сражения: | Русско-турецкая война (1877—1878) | |||||||||||||||||
| Награды: |
| |||||||||||||||||
Граф Серге́й Дми́триевич Шереме́тев (14 ноября (26 ноября) 1844 года, Санкт-Петербург — 17 декабря 1918 года, Москва) — русский общественный деятель, историк, коллекционер[1], старший в графском роду Шереметевы; крупнейший землевладелец, ему принадлежали подмосковные Кусково, Михайловское (c 1870), Введенское (c 1884), Остафьево (с 1898)[2]. Обер-егермейстер (1904). Действительный тайный советник.
Содержание
Биография
Родился в семье графа Дмитрия Николаевича Шереметева и графини Анны Сергеевны Шереметевой.
Получил домашнее образование, выдержал экзамены при Пажеском корпусе. В 1863 году в чине корнета вступил в службу в Кавалергардский полк; с 1865 года — поручик, с мая 1866 — полковой адъютант, с 1867 — штабс-ротмистр. В 1868 году в чине ротмистра был назначен адъютантом цесаревича Александра Александровича.
С 1872 года — депутат дворянства Шлиссельбургского уезда Санкт-Петербургской губернии. В 1873—1875 годах — почётный мировой судья по Шлиссельбургскому уезду; с 1874 года — полковник.
В 1876—1879 годах, в 1885—1888 годах, в 1902—1905 годах, в 1905—1908 годах, в 1908—1911 годах и в 1911—1914 годах — почётный мировой судья по Подольскому уезду Московской губернии.
Участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 годов в составе Рущукского отряда, которым командовал будущий император Александр III; был награждён орденом св. Владимира 3-й ст. с мечами.
С 1881 года — флигель-адъютант Александра III.
В период с 1883 по 1894 годы был начальником Придворной певческой капеллы; с 1885 года — попечитель Дома императрицы Александры Феодоровны для призрения бедных в Санкт-Петербурге и член Совета Лицея в память цесаревича Николая; с 1890 года — почётный член Императорской Академии наук.
С 1884 года — действительный статский советник.
В 1885 году был избран московским губернским предводителем дворянства. С 1892 года — егермейстер Императорского двора. В 1897 году был назначен членом «Особого совещания по делам дворянского сословия»[3] и в записке, поданной Императору, указывал:Россия развилась и создалась самостоятельно, а потому все существенное в ней является самобытным; и Церковь, при всем вселенском её значении, самобытна, и монархия её самобытна; самобытно и её дворянство: оно не чета европейскому потомству рыцарей — детищу феодализма. У нас не было феодализма, не было и замков. Наши замки — монастыри наши, светочи просвещения, двигатели колонизации, рассадники благотворительности… Законодательство наше не может не считаться с этими особенностями нашего самостоятельного развития, с этою самобытностью России.
В 1898—1904 годах и в 1910—1916 годах был почётным мировым судьёй по Звенигородскому уезду Московской губернии.
В 1900—1917 годах — член Государственного совета. В это же время — председатель Императорской археографической комиссии.
В 1900—1901 годах — председатель Комиссии по разбору и описанию архива Святейшего Синода; с 1901 года — председатель Комитета попечительства о русской иконописи и почётный попечитель Белгородской гимназии (в 1904 году был утверждён на очередное трёхлетие). С 1902 года — попечитель Краснослободского детского приюта, а с 1910 ещё и попечитель Краснослободского земского начального училища — в Трубчевском уезде Орловской губернии.
С 1904 года — обер-егермейстер Императорского двора.
В 1906—1917 годах назначался к присутствию в Государственном совете; входил в группу правых.
С 1908 года — председатель Николаевского православного братства в память цесаревича Николая Александровича; с 1910 — попечитель Ушаковской школы в Шуйском уезде Владимирской губернии; с 1911 года — попечитель Константиновского земского начального училища в Московской губернии; с 1912 года — почётный член Строительного комитета по сооружению храма в память 300-летия царствования дома Романовых и член особого комитета по устройству в Москве музея 1812 года; с 1914 года — член Романовского комитета для воспособления делу призрения сирот сельского населения без различия сословий и вероисповеданий, а равно для объединения правительственной, общественной и частной деятельности в этом направлении.
На 1 марта 1917 года он «владел состоянием, оцениваемым в 37,9 млн рублей, из которых 19% было вложено в акции и облигации, 28% — в городскую недвижимость и 51% — в земли сельскохозяйственного назначения, хозяйственные постройки и скот»[4].
Скончался в Москве в доме на Воздвиженке. Был погребён на Новом кладбище Новоспасского монастыря, который издавна служил усыпальницей потомков Андрея Кобылы.
Научная, культурная и общественная деятельность
В 1864—1869 годах — действительный член Петербургского собрания сельских хозяев.
В 1865—1885 годах — действительный член Российского общества покровительства животным.
В 1865 году состоял в Императорском Русскоми обществе акклиматизации животных и растений.
С 1868 года — член Санкт-Петербурского английского собрания.
С 1869 года — действительный член Русского археологического общества.
С 1873 года — действительный член Императорского Русского исторического общества.
Основатель (1877 год) и председатель (с 1888 года) общества любителей древней письменности и инициатор создания (1895 год) и председатель Общества ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. Автор многих исторических трудов по истории Москвы, истории подмосковных усадеб. На свои средства Шереметев подготовил и издал русские летописи, грамоты, писцовые книги, исторические акты, в том числе рукописи из семейного архива, 12 томов сочинений П. А. Вяземского, «Остафьевский архив князей Вяземских» (т. 1—5), «Переписку и бумаги графа П. Б. Шереметева 1704—1722 гг.», «Архив села Кусково» и др.
С 1880 года — член, а с 1887 года — член-соревнователь Императорского Русского географического общества.
Член-учредитель (1898 год), пожизненный действительный член и товарищ председателя (1898—1903) Русского генеалогического общества.
С 1882 года — член-учредитель и действительный член Императорского православного палестинского общества.
С 1885 года — второй помощник председателя совета Православного миссионерского общества.
С 1895 года — член Академии Художеств.
Семья
В молодости граф часто бывал в доме принца П,Ольденбургского и был принят там как родной. Он был влюблен в среднюю дочь принца-Екатерину Петровну. Слухи об этом проникли даже в иностранную прессу. К этой истории Шереметев не раз возвращается в своих мемуарах.
[r-l.livejournal.com/340026.html]
С 1868 года был женат на Екатерине Павловне Вяземской (1849—1929), дочери Павла Петровича Вяземского, внучке и наследнице Петра Андреевича Вяземского. Дети:
- Дмитрий (1869—1943) — женат на графине Ирине Илларионовне Воронцовой-Дашковой (1872—1959),
- Павел (1871—1943) — женат с 1921 года на княжне Прасковье Васильевне Оболенской (1883—1941),
- Борис (1872—1946? (по др.источникам — 1952) — женат на баронессе Марии-Луизе-Маргарите фон Гебль (1880—1941),
- Анна (1873—1943), наследница усадьбы Вороново — жена с 1894 года Александра Петровича Сабурова (1870—1919; расстрелян большевиками),
- Пётр (1876—1914) — женат с 1900 года на Елене Феофиловне Мейендорф (1881—1966),
- Сергей (1878—1942)
- Мария (1880—1945), наследница усадьбы Введенское — жена с 1900 года графа Александра Васильевича Гудовича (1869—1919; расстрелян большевиками),
- Екатерина (1880—1880),
- Василий (1882—1883).
- Портреты детей работы И. К. Макарова, 1880-е годы
- Pavel Sergeevich Sheremetev by I.Makarov (1880s, Ostankino).jpg
Граф Павел Сергеевич Шереметев в детстве
- B.S. Sheremetev in childhood by I. Makarov (1880s).jpg
Граф Борис Сергеевич Шереметев в детстве
- A.S. Sheremeteva in childhood by I.Makarov (1880s).jpg
Графиня Анна Сергеевна Шереметева в детстве
- Petr Sergeevich Sheremetev by I.Makarov (1880s, Ostankino).jpg
Граф Пётр Сергеевич Шереметев в детстве
- S.S. Sheremetev in childhood by I.Makarov (1880s).jpg
Граф Сергей Сергеевич Шереметев в детстве
- M.S. Sheremeteva (Gudovich) in childhood by I.Makarov.jpg
Графиня Мария Сергеевна Шереметева в детстве
Награды
- Орден Святой Анны 3 степени (1868 год);
- Орден Святого Станислава 2 степени (1870 год);
- Орден Святого Владимира 4 степени (1872 год);
- Орден Святой Анны 2 степени (1875 год);
- Орден Святого Владимира 3 степени с мечами (1878 год);
- Орден Святого Станислава 1 степени (1886 год);
- Орден Святой Анны 1 степени (1889 год);
- Орден Святого Владимира 2 степени (1896 год);
- Орден Белого орла (1905 год);
- Орден Святого Александра Невского (1910 год);
- Алмазные знаки к ордену Святого Александра Невского (1913 год);
- Орден Святого Владимира 1 степени (1916 год).
- Медаль «В память Русско-Турецкой войны 1877—1878 гг.» (1878 год)
- Медаль «В память коронации императора Александра III» (1884 год);
- Медаль «В память царствования императора Александра III» (1896 год);
- Медаль «В память коронации Императора Николая II» (1896 год);
- Медаль «В память 200-летия Полтавской битвы» (1909 год);
- Медаль «В память 25-летия церковных школ» (1910 год);
- Медаль «В память 100-летия Отечественной войны 1812 г.» (1912 год);
- Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых» (1913 год).
- 3 знака отличия Российского общества Красного креста (1897 год, 2 в 1907 году);
- Серебряный нагрудный знак за участие в трудах комитета по сооружению храма в память 300-летия дома Романовых (1913 год);
- Нагрудный знак для лиц, приносивших Их Императорским Величествам личные верноподданные поздравления по случаю 300-летия дома Романовых (1913 год);
- Романовский знак отличия по сельскому хозяйству 1 степени (1914 год);
- Золотой нагрудный знак в память 50-летия Положения о губернских и уездных земских учреждений (1914 год).
Иностранные:
- ольденбургский Орден Петра-Фридриха-Людвига (1868 год);
- датский Орден Данеброга, кавалер 1 класса (1871 год);
- прусский Орден Красного орла 3 степени (1873 год);
- датский Орден Данеброга, командор (1875 год);
- австрийский Орден Леопольда 2 степени (1875 год);
- датский Орден Данеброга, большой крест (1879 год);
- черногорский Орден Князя Даниила I 1 степени (1879 год);
- османский Орден Меджидие 1 степени (1900 год);
- болгарский Орден Святого Александра 1 степени (1911 год).
Почётные звания
- Почётный член Общества древнерусского искусства при Московском публичном и Румянцевском музеях (1878 год).
- Почётный гражданин Иваново-Вознесенска (1879 год).
- Почётный член Императорского общества истории и древностей российских при Императорском Московском университете (1883 год).
- Почётный гражданин Подольска (1890 год).
- Почётный член Петербургской академии наук (1890 год).
- Почётный член Русского археологического института в Константинополе (1895 год)
- Почётный член Исторического общества Нестора-летописца в Киеве (1895 год).
- Почётный член Псковского археологического общества (1897 год)
- Член-корреспондент Национальной академии в Реймсе (Франция, 1900 год)
- Член Археологического общества сохранения и описания исторических памятников в Канне (Нормандия) (Франция, 1900 год)
- Почётный член Петровского общества исследователей астраханского края (1900 год)
- Пожизненный почётный член Московского дворянского института для девиц благородного звания (1901 год)
- Почётный член Общества вспомоществования нуждающимся учащимся в мужских и женских гимназиях Белгорода (1902 год)
- Почётный член национальной академии в Реймсе (Франция, 1903 год)
- Почётный член Московской духовной академии (1903 год)
- Почётный член Российского общества сельскохозяйственного птицеводства (1904 год)
- Почётный член Общества школьных дач для петербургских средних учебных заведений (1904 год)
- Пожизненный почётный член Михайловского (Курская губерния) сельского попечительства детских приютов (1904 год)
- Почётный член Московского археологического института (1907 год)
- Почётный член Археологического комитета при Гаворонском археологическом музее имени Петра I (1910 год)
- Почётный член Шереметевской вольной пожарной дружины (Раненбургский уезд, Рязанская губерния) (1910 год)
- Почётный член Московского публичного и Румянцевского музеев (1913 год)
- Почётный член Одесского общества истории и древностей (1913 год)
- Почётный член Императорского Санкт-Петербургского университета (1913 год)
- Почётный член Императорской Публичной библиотеки (1914 год)
- Почётный член Санкт-Петербургской духовной академии (1914 год)
Труды
- «Князь Павел Петрович Вяземский. Воспоминания 1868—1888 годов» (СПб., 1888);
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01004424379#?page=1 Остафьево]» (1889);
- «Владимир Петрович Горчаков» (1891);
- «Бостиково и Оленьково» (1889);
- «Василий Сергеевич Шереметев» (1890);
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01001855318#?page=1 Воспоминания детства]» (1891);
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01004862068#?page=1 Воспоминания, 1853—1861 гг.]»; «Воспоминания, 1863—1868 гг.»; «Воспоминания, 1870—1873 гг.» (1898—1899);
- «Отголоски XVIII века» (М., 1896—1901 г.; 14 выпусков);
- «Грамоты с подписями Бориса, Дмитрия и Степана Годуновых» (М., 1897);
- «Граф Михаил Николаевич Муравьев и его дочь» (СПб., 1892);
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01002365298#?page=2 Псково-Печерский монастырь]» (СПб., 1895);
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01003686432#?page=1 Кусково]» (СПб., 1898);
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01002378737#?page=3 Иосифов Волоколамский монастырь]» (СПб., 1899);
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01003684066#?page=1 Константинополь: Путевые заметки]» (СПб., 1900);
- «Столетние отголоски, 1801—1901 г.» (Москва, 1901—1902);
- «Татево» (М., 1900);
- «Боровский Пафнутьев монастырь» (1897);
- «Домашняя старина» (1900);
- «Архив села Михайловского» (СПб., 1900); здесь Шереметеву принадлежит статья «Алехан»
- «Московские воспоминания», в. 1—2, М., 1901—03, и др..
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01003957334#?page=1 Воздвиженский наугольный дом сто лет назад (Вып. 1)]» М., 1899—1904)
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01003957333#?page=1 Воздвиженский наугольный дом сто лет назад (Вып. 2)]» М., 1899—1904)
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01003786978#?page=1 Романов двор на Воздвиженке]» (М., 1892—1911)
- [elib.shpl.ru/ru/nodes/21824-sheremetev-s-d-v-doroge-vyp-1-6-m-1902-1907 «В дороге : Вып. 1-6.» — М., 1902—1907]
- [elib.shpl.ru/ru/nodes/22154-sheremetev-s-d-blizhnyaya-duma-tsarya-feodora-ivanovicha-m-1910#page/1/mode/grid/zoom/1 «Ближняя дума царя Феодора Ивановича.» — М., 1910 — 74 с.]
- «[dlib.rsl.ru/viewer/01004188666#?page=1 Екатерина Васильевна Шереметева]» (1915)
- [krotov.info/acts/19/1830/1830mura.html Воспоминания об Андрее Николаевиче Муравьеве]
Журнальные публикации
- [memoirs.ru/texts/Sheremet_RA92K3v10.htm Борисовка // Русский архив, 1892. — Кн. 3. — Вып. 10. — С. 199—203.]
- [memoirs.ru/texts/shlykova.htm Татьяна Васильевна Шлыкова. 1773—1863 // Русский архив, 1889. — Кн. 1. — Вып. 3. — С. 506—522.]
Напишите отзыв о статье "Шереметев, Сергей Дмитриевич"
Примечания
- ↑ Коллекция книг (по данным разных источников, в ней насчитывалось от 80 до 100 тысяч томов) включала в себя несколько собраний, принадлежавших другим представителям рода Шереметевых: графиням Анне Сергеевне и Екатерине Павловне; графам Борису Петровичу, Дмитрию Петровичу, Василию Сергеевичу, Василию Владимировичу, Сергею Васильевичу, Борису Сергеевичу (С. В. Шереметев имел в имении Волочаново Волоколамского уезда одну из лучших частных библиотек в России, собранную несколькими поколениями); князьям Вяземским: Андрею Ивановичу, Петру Андреевичу и Павлу Петровичу; некоторые книги были куплены у Соболевских и Долгоруковых. — см. Миронова Т. Н. Нотные издания из коллекции графов Шереметевых // Книга в пространстве культуры. — М.: Рос. гос. б-ка, 2013. — Вып. 1(9). — С. 122—128..
Коллекция оружия была описана Э. Э. Ленцем — [dlib.rsl.ru/viewer/01003670857#?page=1 Опись собрания оружия графа С. Д. Шереметева / Сост. Э. Ленц. — СПб.: тип. М. Стасюлевича, 1895. — VIII, 197 с., 26 л. ил.] - ↑ Владел более 240 тысячами десятин земли в 11 губерниях, имел 3 дома в Петербурге и 2 в Москве, 3 винокуренных завода. По другим сведениям, по состоянию на 1905 год он владел в двадцати двух уездах двадцатью шестью поместьями общей площадью 151 тысяча десятин; эффективно использовал свою собственность — в частности, от сдачи в аренду здания в Москве («Шереметьевское подворье», — на углу Никольской и Большого Черкасского переулка) он получал значительную прибыль: 127 тысяч рублей в 1900 году, 250 тысяч рублей в 1910 году. — см. Беккер С. Миф о русском дворянстве. — М.: Новое литературное обозрение, 2004. — С. 59,67. См. также сведения об имениях С. Д. Шереметева в [elib.shpl.ru/ru/nodes/825-sheremetev-sergey-dmitrievich#page/1/mode/inspect/zoom/7 Альбоме участников Всероссийской Промышленной и Художественной Выставки в Нижнем Новгороде 1896 г.] — 116 тысяч десятин земли в имениях 11 губерний (половина — в 7 уездах Московской губернии).
- ↑ Рескриптом Николая I от 13 апреля 1897 года председателем «Особого совещания для изучения нужд дворянского сословия и мер по сохранению его традиционной роли на службе обществу и государству» был назначен И. Н. Дурново. В числе 11 первоначальных участников «Особого совещания» были: А. С. Ермолов, Н. В. Муравьёв, И. Л. Горемыкин, С. Ю. Витте, граф И. И. Воронцов-Дашков, А. Н. Куломзин, Н. С. Абаза, С. Д. Шереметев, В. К. Плеве, Д. С. Сипягин, А. С. Стишинский. В мае 1987 года в состав Совещания был введён А. А. Голенищев-Кутузов, а в октябре 1897 князь А. Д. Оболенский и князь А. А. Ливен. В марте 1898 года были добавлены три губернских предводителя дворянства: Л. М. Муромцев (Рязанская губерния), П. А. Кривский (Саратовская губерния) и А. А. Арсеньев (Тульская губерния). Сипягин и Шереметев, оставшись в меньшинстве, последовательно отстаивали свою точку зрения, что служить государству можно только в офицерском и чиновничьем мундире и что собственность на землю и успехи в земледелии не могут рассматриваться как служба государству, а потому не могут быть основанием для возведения в дворянское достоинство.
- ↑ Беккер С. Миф о русском дворянстве. — М.: Новое литературное обозрение, 2004. — С. 81.
Литература
- Мемуары графа С. Д. Шереметевав 3 томах / Федеральная архивная служба России. — М. : Издательство «Индрик», 2001.
- Шереметев Сергей Дмитриевич // Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биографический справочник. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. — 992 с. — C. 864—870. — ISBN 5-86007-515-4
- Шереметевы в судьбе России: Воспоминания. Дневники. Письма // Авт.-сост. А. И. Алексеева, М. Д. Ковалёва. — Издательский дом «Звонница»,2001. — 432 с.
- Чёрная сотня. Историческая энциклопедия 1900—1917. — М.: Институт русской цивилизации. — Сост. А. Д. Степанов, А. А. Иванов. Отв. ред. О. А. Платонов. — 2008.
- Шереметев, Сергей Дмитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [ostafyevomuseum.ru/history/sheremetevy.php Шереметевы в усадьбе Остафьево]
- [www.kuskovo.ru/ Усадьба Кусково]
- [edemkavkaza.ru/historycat/465-magadanstory.html На месте шереметевской дачи] // Вестник сочинского отделения РОИА «Время и документы». — Вып. 1.
- [old.stsl.ru/manuscripts/f-766/3-018 Рукопись письма С. Д. Шереметева]
Отрывок, характеризующий Шереметев, Сергей Дмитриевич
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Категории:
- Родившиеся 26 ноября
- Родившиеся в 1844 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 17 декабря
- Умершие в 1918 году
- Умершие в Москве
- Кавалеры ордена Святого Александра Невского
- Кавалеры ордена Белого орла (Российская империя)
- Кавалеры ордена Святого Владимира 1 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 4 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 1 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 2 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 1 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 2 степени
- Кавалеры Большого креста ордена Данеброг
- Командоры ордена Данеброг
- Кавалеры ордена Данеброг
- Кавалеры ордена Меджидие 1 степени
- Командоры Австрийского ордена Леопольда
- Кавалеры ордена Красного орла 3-й степени
- Шереметевы
- Выпускники Пажеского корпуса
- Участники Русско-турецкой войны (1877—1878)
- Предводители дворянства Московской губернии
- Историки Российской империи
- Археографы Российской империи
- Генеалоги России
- Члены Государственного совета Российской империи
- Члены Русского собрания
- Почётные члены Санкт-Петербургской академии наук
- Почётные граждане Иванова
- Коллекционеры Российской империи
- Действительные члены Императорской Академии художеств
- Обер-егермейстеры (Россия)
- Члены Русского географического общества до 1917 года
- Члены Императорского православного палестинского общества
- Похороненные в Новоспасском монастыре
- Действительные тайные советники
