Сойоты

Сойоты

Численность и ареал
Всего: 3 608 Россия Россия: 3 608 (Всероссийская перепись 2010 г.) Бурятия Бурятия: 3 579 (2010) Иркутская область Иркутская область: 11 (2010)
Язык	бурятский, русский, сойотский
Религия	шаманизм, буддизм
Расовый тип	монголоидная раса
Входит в	в монгольские народы

Сойо́ты (соёд, сойыт, саяты) — коренной малочисленный народ, населяющий Окинский район Республики Бурятия (Российская Федерация).

Численность сойотов в населённых пунктах (2002 г.)

• улус Сорок — 614
• село Орлик — 569
• село Хужир — 314
• город Улан-Удэ — 191
• улус Хурга — 159
• посёлок Боксон — 139
• улус Алаг-Шулун — 134

История

Сойоты являются потомками саянских самодийцев, бывших частью древнейшего населения Восточных Саян, оставшиеся в пределах своей прародины. Впоследствии подверглись тюркизации, которая охватила прежде всего язык и лишь частично затронула хозяйство, материальную культуру и мировоззренческую систему. Первые письменные источники о сойотских племенах относятся к XVII веку. Это русские приказные книги «Сказы» казаков и служилых людей.

С заселением Восточных Саян бурятским племенем хонгодоров сойоты женились на бурятках. Произошла вторичная смена языка, его бурятизация, но в хозяйственной жизни сойоты сохранили традиционный уклад — остались оленеводами и охотниками. К тому времени их уже при переписи населения записывали как бурят, хотя они сохранили культуру и этническое самосознание. Лишь Всероссийская перепись населения 2002 года учла сойотов отдельной народностью.

Язык

Изначально сойоты говорили на языке, который относился к самодийской группе уральской языковой семьи. Впоследствии сойоты были подвержены тюркизации и перешли на сойотско-цаатанский язык (близкий тувинскому), ещё имеющий среди них некоторое хождение, и распространённый также в Монголии в цаатанском варианте.

Позже сойоты подверглись полной ассимиляции с бурятами, перейдя на бурятский язык монгольской группы алтайской языковой семьи. По Всероссийской переписи населения 2002 года из 2739 сойотов бурятским языком владели 2623 чел. (96 %), а 2429 чел. — также и русским (89 %).

Для возрождения сойотского языка в 2001 году впервые для него (сойотского варианта сойотско-цаатанского языка) была разработана письменность на основе кириллицы, начато издание букваря и учебных пособий. В 2003 году издан «Сойотско-бурятско-русский словарь». С 2005 года началось постепенное внедрение преподавания языка в начальных классах сойотских школ Окинского района Бурятии.

Традиционные занятия

Основным занятием сойотов на протяжении веков, как и сейчас, является кочевое оленеводство и яководство. В качестве подсобного промысла остаётся охота.

Общество

В основе традиционной социальной организации — объединение нескольких родов, во главе которых стоит совет из родовых старейшин. Известны роды иркит, хаасуут и онхот.

Возрождён национальный сойотский праздник Жогтаар («Встреча»), который в 2004 году был переименован в Улуг-Даг («Великая гора» — в честь горы-покровителя Бурин-хан). С 2008 года в дни праздника проводятся также Самаевские чтения — серия мероприятий, посвящённых охране культурного наследия малых народов.

Известные сойоты: Алевтина Мунконова

Ссылки

• Сойоты на [www.severcom.ru/nations/item26.html severcom.ru]
• [disappearing-world.com/?page_id=345 Фотографии сойотов из экспедиций]
• [nature.baikal.ru/text.shtml?id=253 «Природа Байкала». Сойоты Восточного Саяна]

Литература

• Сойоты // Сибирь. Атлас Азиатской России. — М.: Топ-книга, Феория, Дизайн. Информация. Картография, 2007. — 664 с. — ISBN 5-287-00413-3.
• Сойоты // Народы России. Атлас культур и религий. — М.: Дизайн. Информация. Картография, 2010. — 320 с. — ISBN 978-5-287-00718-8.
• Рассадин В. И. Словарь сойотско-русский. — СПб.: Дрофа, 2006. — 208 с.
• Рассадин В. И. О сойотах и их языке// Мир Центральной Азии: Языки. Фольклор. Литература: Материалы Международной научной конференции. Т. IV. Ч. 1. — Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2002. — С. 100—105.

Отрывок, характеризующий Сойоты

Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.