Уэсиба, Морихэй

Морихэй Уэсиба
植芝 盛平 Уэсиба Морихэй
Морихэй Уэсиба в Аябэ, 1921 год
Морихэй Уэсиба:	«Чтобы прийти к высшей правде, нужно непрерывно и всем сердцем добиваться искренности».
Дата рождения:	14 декабря 1883
Дата смерти:	26 апреля 1969
Возраст:	85 лет
Рост:	157,5 см
Страна:	Япония
Место рождения:	префектура Вакаяма, г. Танабе
Официальный преемник:	2-й досю Киссёмару Уэсиба (1921— 4 января 1999)
Боевые искусства, которыми занимался:	Дайто-рю Айки-дзюцу, Дзю-дзюцу Кито-рю, Кэн-дзюцу Синкагэ-рю и Ягю-рю
Учителя:	Сокаку Такэда
Современные организации айкидо:	Айкикай • IAF
Известные ученики:	Годзо Сиода, Коити Тохэй, Минору Хираи, Киссёмару Уэсиба, Моритэру Уэсиба, Минору Мотидзуки, Сёдзи Нисио, Хироси Тада, Масатакэ Фудзита, Сигэнобу Окумура, Кэндзи Томики, Нобуёси Тамура, Морихиро Сайто, Сейго Ямагучи, Мицуги Саотомэ, Сэйсиро Эндо, Митио Хикицути, Сэити Сугано, Ёсимицу Ямада, Хирокадзу Кобаяси, Нориаки Иноуэ
Награды:

Морихэй Уэсиба (яп. 植芝 盛平 Уэсиба Морихэй, 14 декабря 1883 года — 26 апреля 1969 года) — основатель Айкидо. Родился в городе Танабе в Японии. Так же известен как Основатель (яп. 開祖 Кайсо) или Великий учитель (яп. 大（翁）先生 О:сэнсэй).

Айкидо создано Уэсибой на основе элементов традиционных японских единоборств Дайто-рю Айки-дзюцу, кэн-дзюцу и дзё-дзюцу. Название айкидо состоит из трёх иероглифов: ай (合) — соединение, гармония; ки (気) — духовная сила; до: (道) — путь.

Основной принцип айкидо как системы самообороны— использование силы (Ки) противника против него самого. В айкидо используются броски (нагэ-вадза), болевые удержания (осаэ-вадза), удары (атэми). Также характерной чертой айкидо являются круговые движения при уходе с линии атаки и выведение противника из равновесия (кудзуси).

Биография

Уэсиба был старшим из четверых детей в семье. Его отец был крестьянином, а мать принадлежала к знатной семье Итокава. В возрасте 7 лет он начал изучать конфуцианство и буддистскую письменность. В 1902 году Уэсиба отправился в Токио и стал продавать письменные принадлежности и школьные товары в торговом районе Нихомбаси. В то же время он начал заниматься дзю-дзюцу (柔術) и кэн-дзюцу (剣術).

В 1903 году он записался добровольцем в армию, для чего путём упражнений на вытяжку увеличил свой рост до минимально-необходимого — 157,5 см. Принимал участие в русско-японской войне. В 1907 году покинул армию.

В 1912 году по призыву правительства Уэсиба переехал на остров Хоккайдо на освоение незаселённых земель. Благодаря своему образцовому самообладанию и самоотверженной работе на благо общины, он вскоре становится её лидером и получает у поселенцев титул «Короля Сиратаки» (одной из провинций Хоккайдо).

В 1915 на Хоккайдо Уэсиба при посредничестве Катаро Ёсиды был представлен Сокаку Такэде — мастеру Дайто-рю Айки-дзюдзюцу и стал его учеником. Эта встреча имела важнейшее значение для будущего развития техники айкидо. Последующие 5 лет он учился у этого мастера и получил степень Кёдзю Дайри. Обладатель этой степени должен был на высоком уровне владеть 348 техниками.

В 1919 году Уэсиба теряет своего отца и двух маленьких сыновей. В этом же году он переезжает в Аябэ, центр нового религиозного учения Оомото-кё. Там он знакомится с создателем религии Оомото-кё Онисабуро Дэгути.

Морихэя Уэсибу покорило учение Онисабуро Дэгути, который проповедовал, что мир и гармония на земле могут быть созданы только любовью, терпимостью и добром человека. С этого времени напряжённые физические тренировки Морихея Уэсибы дополняются усиленными упражнениями в медитации. В том же году он открывает своё первое додзё в пристройке дома, первыми его учениками становятся последователи Омото-кё. Слава о нём как о мастере боевых искусств быстро распространяется. Вскоре его учениками становятся моряки с ближайшей военной базы. Будучи мастером Дайто-рю Айки-дзюдзюцу, Уэсиба накапливает опыт ведения тренировок, появляются собственные методики и наработки. Именно в это время рождается начальная форма Айкидо.

В 1921 году у Уэсибы рождается сын Киссёмару, который впоследствии станет вторым досю (хранителем пути).

В 1922 на Аябэ приезжает учитель Уэсибы Сокаку Такэда. На протяжении 6 месяцев он проводит тренировки и перед своим отъездом выдает Уэсибе инструкторский сертификат.
В том же году Морихэй Уэсиба впервые называет свою борьбу «Айки-Будо» (合気武道).

В 1924 году Уэсиба принял участие в авантюре Онисабуро Дэгути — «великий поход» на Запад в поисках Шамбалы. Один из создателей секты-религии Омото-кё вдруг почувствовал в себе аватар будды Мироку, собрал группу добровольцев вместе с Уэсибой и Онисабуро, сев на белого коня, повёл группу во Внутреннюю Монголию. Но путешественников вскорости арестовали, посчитав японскими шпионами, и даже успели приговорить к смерти. Только заступничество властей Японии вернуло им свободу.

В этом путешествии у Морихэя Уэсибы впервые проявляются паранормальные способности — сиддхи. Кроме известного уворачивания от пуль и меча (до нанесения удара противником видел огненную черту, где пройдет лезвие меча), Уэсиба обладал способностью предсказывать будущее.

По возвращении из бесславного похода Морихэй стал усиленно тренироваться в боевых и духовных практиках, надолго уходя в горы Кумано. Он часто принимал обряд мисоги (англ.) — очищение тела и духа под холодным горным водопадом, падающим прямо на макушку. Некоторые последователи утверждали, что в горах Кумано Уэсиба тренировался под руководством свирепого духа — воронообразного чёрта тэнгу. В результате столь строгой тренировки весной 1925 года Уэсиба достиг просветления сатори.

В 1932 году под патронажем и покровительством Омото-кё Уэсиба открывает и возглавляет Общество продвижения и поддержки боевых искусств Японии — Дайнихон Будосэнъёкай. Основными учениками были члены Народной милиции Омото-кё.

Примерно в эти же годы Уэсиба задумывается о преемнике. Уэсиба стал решать вопрос преемника в стиле учения Омото-кё, то есть преемником становится муж дочери, при этом зять усыновляется. (В Омото-кё сосоздательница Нао Дэгути усыновила Киссабуро Уэду, женив на своей дочери Сумико, с переименованием его в Онисабуро Дэгути. С тех пор главой Омото становятся мужья дочерей по женской линии, идущей от Нао Дэгути). Так и Уэсиба для своей дочери Мацуко нашел жениха среди учеников, мастера кэндо Киёси Накакура.

В Кобукане Уэсибой была даже основана школа кэндо, преподавателем в которой и был зять Накакура. Его Морихэй усыновил и дал свою фамилию Уэсиба. Однако через несколько лет произошел развод и Киёси Накакура покинул Уэсибу, став однако большим мастером кэндо и иайдо (9 дан).

В 1936 Уэсиба открывает собственную школу в Токио с поддержкой Онисабуро Дэгути .

В 1942 году «айки-будо» было переименовано Уэсибой в «айкидо» (合気道) . Вторая мировая война и гонения милитаристского правительства Японии на Омото-кё повлияли на выбор Морихэя. Уэсиба видел айкидо, содержащее гармонию и любовь, как средство для объединения всех людей в мире, как ему и проповедовали в Омото-кё, духовные постулаты которого и легли в основу философии айкидо — пути гармонии и любви.

В 1942 году Уэсиба переезжает в город Ивама префектуры Ибараки. Там он строит додзё и Храм Айки (в рамках религии Омото-кё). Один из биографов утверждает, что это было выражением протеста против власти военных. Возможно, это также было связано с преследованием религиозного движения Омото-кё — японской военной полицией Кэмпэйтай, аналога гестапо. Онисабуро Дэгути и множество других были арестованы, храмы Омото-кё в Аябэ и Камэоке разрушены (1935 год). От ареста Уэсибу спасло заступничество высокопоставленных учеников.

После войны Уэсиба возвращается в Токио и открывает додзё в районе Вакаяма.

В 1950 году Уэсиба путешествует по Японии и преподает айкидо.

Умер Уэсиба в 1969 году в возрасте 85 лет.

Наследие

Ученики помнят Уэсибу как мастера боевых искусств, чья практика айкидо вывела его на новый уровень — от мастера, обладающего совершенной техникой, к моральному и философскому познанию айкидо как пути к мировой гармонии перед лицом окружающей агрессии.

Уэсиба обучил большое число учеников. Многие из них сами стали учителями, создав собственные школы айкидо. Ниже приведён далеко не полный список учеников, обучавшихся у Уэсибы в разные годы.

Первое (перед войной) поколение (1921—1935)	Второе (во время войны) поколение (1936—1945)	Третье (после войны) поколение (1946—1955)	Четвёртое (и последнее) поколение (1956—1969)
Нориаки Иноуэ (1902—1994) с 1921, племянник Уэсибы, создатель Синъэйтайдо в оомото-будо, первый несостоявшийся преемник Уэсибы (1933—1937 гг. руководил Будосэнъёкай). Исаму Такэсита (1869—1949) с 1925 Кэндзи Томики (1900—1979) с 1926, первый 8 дан в айкидо присужденный в 1942 году. Хисао Камада (1911—1986) с 1929 Иккусай Ивата (1909) с 1930, 9 дан Айкикай Минору Мотидзуки (1907—2003) с 1930, 10 дан Киёси Накакура (1910—2000) с 1930, 9 дан кэндо и иайдо, несостоявшийся зять (должен был стать мужем дочери Уэсибы Мацуко и преемником в айкидо). Аритоси Мурасигэ (1895—1964) с 1931 Масахиро Хасимото (1910) с 1931 Цутому Юкава (1911—1942) с 1931 Каору Фунахаси (1913—1940) с 1931, умер от туберкулёза. Годзо Сиода (1915—1994) с 1932, 10 дан (ранее 9 дан был присуждён Уэсибой), основатель Ёсинкан Риндзиро Сирата (1912—1993) с 1933, 9 дан Сигэми Ёнэкава (1910—2005) с 1933 Дзэндзабуро Акадзава (1920) с 1933 Такуми Хиса (1895—1980) с 1934 Такако Кунигоси (1911—?) с 1935, первая ученик-женщина у Уэсибы, впоследствии стала великим мастером тядо.	Бансэн Танака (1912—1988) с 1936, 9 дан Митио Хикицути (1923—2004) с 1937, 10 дан (присуждён Уэсибой), открыл Shingu’s Kumano Juku в 1951 когда он был 7 даном Минору Хираи (1903—1998) с 1939, основатель Кориндо Сабуро Тэнрю (1903—1989) с 1939, известный борец сумо Коити Тохэй (1920—2011) с 1939, 10 дан присуждён Уэсибой и утверждён Айкикай, основатель Ки-айкидо и Общества изучения Ки. Кисабуро Осава (1911—1991) с 1941, 9 дан Тадаси Абэ (1926—1984) с 1942, 6 дан Кансю Сунадомари (1923) с 1942, 9 дан Хироси Тада (1929) с 1945, 9 дан	Морихиро Сайто (1928—2002) с 1946, 9 дан Садатэру Арикава (1930—2003) с 1947, 9 дан Хирокадзу Кобаяси (1929—1998) с 1948 Kobayashi aikido Сёдзи Нисио (1927—2005) с 1951, 8 дан Сэйго Ямагути (1924—1996) с 1951, 8 дан Сэйсэки Абэ (1915—2011) с 1952, 10 дан, мастер каллиграфии, обучал каллиграфии Морихэя Уэсибу. Муцуро Накадзоно (1918—1994) 7 дан Нобуёси Тамура (1933—2010) с 1953, 8 дан Хироси Като (1935) с 1954, 8 дан Ясуо Кобаяси (1936) с 1954, 8 дан Ёсио Куроива (1932) с 1954, 8 дан Корэтоси Макуяма (1936) с 1954, основатель Aikido Yuishinkai International André Nocquet (1914—1999) с 1955, 8 дан, первый европеец — ути-дэси Масамити Норо (1935) с 1955, 6 дан, основатель kinomichi Мицуги Саотомэ (1937) с 1955 Кэнсиро Аббэ (1915—1985) с 1945, 6 дан	Ёсимицу Ямада (1938) с 1956, 8 дан Акира Тохэй (1929—1999) с 1956, 8 дан Нобуюки Ватанабэ (1930) с 1958, 8 дан Кадзуо Тиба (1940) с 1958, 8 дан Ясунари Китаура (1937) с 1959, 8 дан Сэити Сугано (1939—2010) с 1959, 8 дан Сюдзи Маруяма (1940) с 1959, 6 дан, основатель Kokikai Сидзуо Имаидзуми (1938) с 1959, 7 дан Мицунара Канай (1939—2004) с 1959, 8 дан Ютака Курита (1940) с 1959, 6 дан Terry Dobson (1938—1992) с 1960, 5 дан Норихико Итихаси (1940—2001) с 1960, 8 дан Рой Суэнака Roy (1940) с 1961, 8 дан Такэдзи Томита (1942) с 1961, 8 дан Сэйдзиро Масуда (1936) с 1962, 8 дан Robert Nadeau (1937) с 1962, 7 дан Кэндзи Симидзу (1940) с 1963, 8 дан Сэйсиро Эндо (1942) с 1964, 8 дан Robert Frager (1940) с 1964, 7 дан Гаку Хомма (1950) основатель Ниппон Кан Морито Суганума (1942) с 1964, 8 дан

Эзотерика Уэсибы

Немалое наследие Уэсиба оставил в эзотерической части айкидо. Кроме переосмысления нравственных принципов будо на основе ненасилия и отказа от соревновательности, внесения нового смысла в древнее японское понятие «Айки», он внес много эзотерического в айкидо: космология айкидо, учение И-КИ, магию первозвуков котодама. Благодаря этому ныне учение Морихэя Уэсибы причисляется к тантре, само айкидо причисляется к тантрическим боевым искусствам.

Особо стоит отметить стихи О-сэнсэя — Дока (стихи Пути).

Мемуары Мастера

Поскольку Ай (合 — гармония) едино с Ай (愛 — любовь), я решил назвать мое уникальное будо «айкидо», так как слово «Айки» достаточно древнее. Однако термин, который использовался воинами в прошлом, фундаментально отличается от того, что использую я.

Айки — это не техника, не способ бороться или нанести поражение врагу. Это путь установить мир и сделать человеческие существа единой семьей.

Секрет айкидо в том, чтобы слиться в гармонии с движением Вселенной и привести себя в согласие с самой Вселенной.

В айкидо необходим разум, служащий умиротворению всех человеческих существ в мире, а не намерение кого-то, кто лишь желает быть сильным или практикуется только в бросках противника.

Я спокоен, где бы и когда бы я ни был атакован. Я не имею привязанности к жизни или смерти. Я оставляю все, что есть, Богу. Будь свободен от привязанностей к жизни и смерти и сохраняй свой разум, который оставляет все Ему, не только когда будешь атакован, но и в повседневной жизни.

Истинное будо — это работа любви. Это труд давать жизнь всем существам и не убивать, не бороться ни с кем. Любовь — хранитель божественности во всем. Ничто не может существовать без этого. Айкидо — это реализация любви.

«Следовать Пути» означает быть единым с волей Бога и практиковать её. Если мы даже слегка отступаем от этого, мы более не на Пути.

Можно сказать, что Айкидо есть способ изгнания демонов не мечом, а искренностью нашего дыхания. Иначе говоря, способ превращения мира демонического ума в Мир Духа. Такова миссия Айкидо. Демонический ум будет повержен, а Дух восторжествует. Тогда Айкидо принесет плоды в этом мире.

Я хочу призвать людей прислушаться к голосу айкидо. Это не служит исправлению других, это ради исправления вашего собственного разума. Это айкидо.

Книги Морихея Уэсибы

На русском языке

• Уэсиба М. Будо рэнсю (Практика будо). — Добросвет, 2001. — 160 с. — ISBN 5-7913-0043-3.
• Уэсиба М. Айкидо: искусство мира. — Киев: София, 1997.

На английском языке

• Morihei Ueshiba. Budo: Teachings of the Founder of Aikido. — Kodansha International, 1996. — ISBN 978-4-7700-2070-3.
• Morihei Ueshiba. [omlc.ogi.edu/aikido/talk/osensei/artofpeace/ The Art of Peace: Teachings of the Founder of Aikido]. — Shambhala, 1992. — 126 с. — ISBN 978-0877738510.

Литература

• Стивенс Д. Морихей Уесиба. Непобедимый воин. Иллюстрированная биография основателя Айкидо. — М: Гранд, 2001. — ISBN 5-8183-0322-5.
• Pranin S. [www.aikidojournal.com/encyclopedia.php?entryID=723 Ueshiba, Morihei] // Encyclopedia of Aikido. — 1996.
• Ueshiba K., Ueshiba M. A Life in Aikido: The Biography of Founder Morihei Ueshiba. — Kodansha USA, 2008. — 320 с. — ISBN 978-4770026170.
• Stevens J. Abundant Peace: The Biography of Morihei Ueshiba, Founder of Aikido. — Shambhala, 1987. — 129 с. — ISBN 9780877733508.

Ссылки

• Gaku Homma Sensei. [www.nippon-kan.org/senseis_articles/day-in-the-life.html A Day in the Life of the Founder Morihei Ueshiba, April 1968] (англ.). Проверено 24 октября 2012. [www.webcitation.org/6Bvb8ogja Архивировано из первоисточника 4 ноября 2012].
• [www.natkd.com/aikido_timeline.htm Chronology of the Life of Morihei Ueshiba, Founder of Aikido] (англ.). Проверено 24 октября 2012. [www.webcitation.org/6Bvb9mRoo Архивировано из первоисточника 4 ноября 2012].
• [www.aikidojournal.com/article?articleID=98 Interview with Morihei Ueshiba and Kisshomaru Ueshiba] (англ.). Aikido Journal. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6Ei9bLopD Архивировано из первоисточника 26 февраля 2013].

Отрывок, характеризующий Уэсиба, Морихэй

– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.