Цайнер, Иоганн

Иоганн Цайнер (умер в 1523) — немецкий книгопечатник. Первым стал печатать книги в Ульме, где установил печатный пресс в 1473 году, а также издал первый немецкий перевод трактата «О славных женщинах» (De claris mulieribus) Бокаччо. Книги Иоганна Цайнера отличает изящество декорировки.

Биография

Иоганн Цайнер, как и Гюнтер Цайнер, был родом из Ройтлингена. Возможно, они были братьями, или, по крайней мере, родственниками. Учился книгопечатанию Иоганн, как и Гюнтер, в Страсбурге у Иоганна Ментелина. Там, в 1465 году он поженился на Сюзанне Цукверт, дочери местного каменщика.

Самое первое издание Гюнтера, «Песторднунг» (Pestordnung, книга о правилах поведения во время чумы) ульмского городского врача Генриха Штайнхёвеля (Heinrich Steinhöwel), напечатано 11 января 1473 года. Типография Иоганна Цайнера успешно проработала некоторое время, а потом закрылась. Цайнер, возможно, по причине долгов, был выслан из города. Однако, позднее он вернулся, и вновь занялся книгопечатанием: тоже ненадолго, до 1515 года. Последнее упоминание о Цайнере относится к 1523 году.

Работы

К самым известным работам Цайнера относят немецкую хронику, составленную Генрихом Штайнхёвелем (первая хроника, напечатанная с помощью подвижных литер), а также книгу «О славных женщинах» Бокаччо. Перевод на немецкий выполнил тоже Штайнхёвель. Последующие переводы Штайнхёвеля (басни Эзопа, «Гризельда» Бокаччо с латинского перевода Петрарки) также были напечатаны Цайнером. Кроме того, Цайнер напечатал ряд религиозных трудов, в том числе Библию (1480). Как и многие его коллеги, Цайнер ориентировался как на интересы духовенства, так и на интересы бюргерства. Тем не менее, большого финансового успеха предприятие Цайнера не достигло.

Своей славой Иоганн во многом обязан так называемому Мастеру Бокаччо — анонимному гравёру, выполнившему иллюстрации для произведений Петрарки, Бокаччо и Эзопа, которые издал Цайнер. Они отличаются от прежних иллюстраций в инкунабулах улучшенной светотенью, объемностью, большей пластичностью. Этот стиль оказал влияние не только на иллюстрации в печатных книгах 1480-х годов, но и на всё последующее искусство ксилографии, в том числе, на Альбрехта Дюрера.

Источники

• Karl Steiff: Zainer, Günther und Johannes. In: Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). Band 44. Duncker & Humblot, Leipzig 1898, S. 672–674.
• Karl Falkenstein: Geschichte der Buchdruckerkunst in ihrer Entstehung und Ausbildung. Leipzig 1840; S. 171
• Fritz Funke: Buchkunde. München-Pullach 1969; S. 87; S. 227f.
• Ц. Г. Нессельштраус. Немецкая первопечатная книга. СПб., 2000.

Ссылки

• [daten.digitale-sammlungen.de/~db/0002/bsb00029099/images/ Электронная версия книги «О славных женщинах» Бокаччо]
• Цайнер, Иоганн // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Цайнер, Иоганн

В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.