The Raven (альбом)
Поделись знанием:
К:Альбомы 1979 года
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
| The Raven | ||||
 | ||||
| Студийный альбом The Stranglers | ||||
|---|---|---|---|---|
| Дата выпуска | ||||
| Записан |
1979 | |||
| Жанры | ||||
| Длительность |
41:11 | |||
| Продюсеры | ||||
| Страна | ||||
| Лейбл | ||||
| Профессиональные рецензии | ||||
| ||||
| Хронология The Stranglers | ||||
| ||||
The Raven — четвёртый студийный альбом британской рок-группы The Stranglers, записанный продюсером Аланом Уинстенли летом 1979 года, выпущенный United Artists Records 21 сентября 1979 года и поднявшийся до 6-го места в UK Albums Chart[1].
Содержание
Концепция и звучание
Хью Корнуэлл так объяснял смысл заголовка альбома: «Ворон символизирует наше нынешнее состояние — в противоположность тому, где мы находились год или два назад. Тогда мы действительно сидели в клоаке. Ворон — символ движения в избранном направлении. Он — навигационный ориентир корабля, и в этом смысле — понятие очень европейское». (В интервью Melody Maker, 9 августа 1979 года)[2]. Группа, уже в Black and White отдалившаяся от панка, здесь окончательно ушла на новую для себя территорию экспериментального арт-рока, отмеченного необычными аранжировками, неожиданными студийными эффектами и стилистической эклектикой[3].
Стилистика альбома
Альбом, вышедший под объемной обложкой (сделанной по образцу, однажды предложенному The Rolling Stones) окончательно оформил переход The Stranglers от стилистических формул панк-рока (интерес к которому в Британии стал угасать) к экспериментам в постпанке и психоделическом арт-роке[4]. От сатирических зарисовок «местного значения» группа перешла к глобальным политическим темам (антиядерная сатира «Nuclear Device», # 36 UK, «Shah Shah a Go Go», «Dead Loss Angeles», «Genetix»). Хит-сингл «Duchess» (#14, UK) — сатирический выпад в адрес аристократии, выдержанный в мелодичном поп-ключе — критика расценила как символ наметившегося перехода группы к внешне мэйнстримовскому, облегчённому звучанию[3].
Альбом поднялся до #6 в UK Albums Chart[5], причём пострадал от (случившегося во второй раз в истории группы) статистического сбоя: несколько тысяч тиража были отняты у The Stranglers и присвоены The Police[6].
Идея альбома
«Ворон символизирует то, чем мы стали сейчас в сравнении с тем, чем были год два назад. Ворон — олицетворение целенаправленного движения, навигационный символ и он — очень европейское понятие», — говорил Хью Корнуэлл, в интервью Melody Maker 8 сентября 1979 года[6].
Отзывы критики
Музыкальная пресса, прежде сдержанная, высоко оценила The Raven. Рецензент NME Дэйв Маккаллох поражался тому, что четвёртый альбом группы оказался сильнее предыдущих («что особенно странно, если учесть, как много раз казалось, что они умерли навсегда…»), на собственный вопрос отвечая: «Но Stranglers живут по совсем иной, отличной от прочих рок-н-ролльной временно́й шкале… Смысл сказанного? Никогда не недооценивайте загадку»[7], — такими словами завершал он свою статью.
С течением времени оценки критики всё выше оценивали альбом:Начиная с эпического заглавного трека — гимн викингам с их доблестью и жаждой новых открытий (украшенный раскатистыми партиями Гринфилда ледяного звучания и спетого почти шепотом Бернелом) — до замысловатого научного прог-рока «Genetix» (где бывший биохимик Корнуэлл упоминает генетика Грегора Менделя) The Raven был и остается захватывающе свежим, в музыкально отношении дерзким и во всех отношениях зловещим исследованием[6]. — Кевин Мэйдмент, Amazon.co.uk
Год спустя в США компания I.R.S. Records перевыпустила часть материала альбома под заголовком IV[8], включив сюда несколько внеальбомных синглов и ранее не выпускавшийся трек «Vietnamerica».
За «Duchess» (#14 UK) последовали синглы «Nuclear Device» (#36 UK) и «Don’t Bring Harry» (#41 UK)[5], а также сборный Don’t Bring Harry EP.
Песни альбома
- «Longships» (инструментальная композиция) и «Raven» (в которой каждый музыкант ведет собственную сольную партию) — начинают «тему викингов», которая в дальнейшем не получает развития[3].
- «Dead Loss Angeles» — сатирический выпад Хью Корнуэлла в адрес Голливуда. Гитарный звук здесь отсутствует: Хью и Джей Джей играют на бас-гитарах.
- «Ice» — поэтическая зарисовка на тему японского ритуального самоубийства (своего рода продолжение «Yukio (Death & Night & Blood)»).
- «Baroque Bordello» — сюрреалистический этюд в нововолновой психоделии; критики отмечали её как одну из лучших работ Корнуэлла-вокалиста.
- «Nuclear Device» — тема песни — политика Австралии в области ядерного вооружения. Группе пришлось убрать с обложки фотографию Джо Бьелке-Петерсена, тогдашнего австралийского премьера-консерватора[3].
- «Shah Shah A Go Go» — песня об иранской революции 1978-79 годов со скептическим финалом.
- «Don’t Bring Harry» — одна из самых нехарактерных для раннего творчества группы песен: печальная фортепианная баллада, рассказывающая о том, во что превращает героин человека. Год спустя сам Корнуэлл был приговорён к трём месяцам тюрьмы за хранение героина[9].
- «Duchess» — жизнерадостный поп-стомпер, высмеивающий аристократию. Стал хит-синглом в Британии (14-е место), несмотря на то, что видеоклип, изображавший музыкантов группы участниками церковного хора, был запрещен к показу на Би-би-си. Позже кавер-версию на эту песню сделали My Life Story[9].
- «Meninblack» — искусственно затрудненный для для восприятия экспериментальный трек (с ускоренным вокалом); стал отправной точкой для следующей, концептуальной работы группы о «людях-в-черном» (The Gospel According to The Meninblack).
- «Genetix» — о генной инженерии и её роли в грядущем Апокалипсисе. Текст песни написал Корнуэлл, бывший биохимик (отсюда — упоминание Грегора Менделя, австрийского учёного XIX века)[9].
Список композиций
- «Longships»
- «The Raven»
- «Dead Loss Angeles»
- «Ice»
- «Baroque Bordello»
- «Nuclear Device»
- «Shah Shah A Go Go»
- «Don’t Bring Harry»
- «Duchess»
- «Meninblack»
- «Genetix»
- «Bear Cage»
- «Fools Rush Out»
- «N’Emmenes Pas Harry»
- «Yellowcake UF6»
(№ 12—15 не вошли в первоначальный вариант альбома)
Участники записи
- Хью Корнуэлл — гитара, вокал
- Жан-Жак Бёрнел — бас-гитара, вокал
- Дэйв Гринфилд — клавишные, вокал
- Джет Блэк — ударные
- Продюсер — Алан Уинстенли
- Звукоинженер — Стив Чёрчъярд
- Дизайнер — Джон Пэш (англ. John Pasche)
- Фотографии — Крис Райан, Топпан, Пол Кокс, Алан Баллард[1]
Напишите отзыв о статье "The Raven (альбом)"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.webinblack.co.uk/The_Raven.htm The Raven] (англ.). — www.webinblack.co.uk. Проверено 2 декабря 2009. [www.webcitation.org/65kGViUgA Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
- ↑ [www.punk77.co.uk/groups/Stranglersraven.htm The Raven] (англ.). — www.punk77.co.uk. Проверено 2 декабря 2009. [www.webcitation.org/5w5lc9sJ9 Архивировано из первоисточника 29 января 2011].
- ↑ 1 2 3 4 David Cleary. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:gcftxq95ldke The Stranglers: The Raven]. www.allmusic.com. Проверено 3 декабря 2009. [www.webcitation.org/612LOwqKW Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
- ↑ [www.amazon.co.uk/Raven-Stranglers/dp/B00005MAGD The Stranglers: The Raven] (англ.). — www.amazon.co.uk. Проверено 1 октября 2009. [www.webcitation.org/5w5lav3aX Архивировано из первоисточника 29 января 2011].
- ↑ 1 2 [www.chartstats.com/artistinfo.php?id=978 The Stranglers] (англ.). — www.chartstats.com. Проверено 16 сентября 2009. [www.webcitation.org/5w5z4AGDB Архивировано из первоисточника 29 января 2011].
- ↑ 1 2 3 [www.punk77.co.uk/groups/Stranglersraven.htm The Raven] (англ.). — www.punk77.co.uk. Проверено 2 октября 2009. [www.webcitation.org/5w5lc9sJ9 Архивировано из первоисточника 29 января 2011].
- ↑ Dave McCulloch. [www.punk77.co.uk/graphics/stranglers/ravenreview1.jpg The Raven]. NME (1979). Проверено 26 октября 2009. [www.webcitation.org/5w5lcugIP Архивировано из первоисточника 29 января 2011].
- ↑ David Cleary. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:gcftxq95ldke The Raven]. www.allmusic.com (2009). Проверено 5 октября 2009. [www.webcitation.org/612LOwqKW Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 [www.amazon.co.uk/Raven-Stranglers/dp/B00005MAGD www.amazon.co.uk: The Stranglers: The Raven]
Отрывок, характеризующий The Raven (альбом)
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
