Белов, Григорий Акинфович

Григорий Белов
Имя при рождении:	Григорий Акинфович Белов
Место рождения:	с. Вахонькино, Череповецкий уезд, Новгородская губерния, Российская империя
Профессия:	актёр, театральный педагог
Годы активности:	1917—1965
Театр:	Архангельский театр драмы; Ярославский театр драмы им. Ф. Волкова
Награды:

Григорий Акинфович Бело́в (1895—1965) — советский российский актёр театра и кино, педагог, общественный деятель. Народный артист СССР (1956). Лауреат Сталинской премии второй степени (1949).

Биография

Григорий Белов родился 6 (18) декабря 1895 года в деревне Вахонькино (ныне Кадуйского района Вологодской области, Россия) в семье сельского учителя.

Учился в сельской школе, затем в Череповецком реальном училище (1907—1915). В 1915 году уехал в Петроград (ныне Санкт-Петербург), где поступил на экономическое отделение Петроградского политехнического института императора Петра Великого (ныне Санкт-Петербургский государственный политехнический университет), а также одновременно в драматическую студию под руководством Ю. М. Юрьева при Александринском театре.

В 1916 году был мобилизован в Царскую армию, служил в артиллерийской части на Юго-Западном фронте.

В 1917—1922 годах — актёр Народного театра в Череповце (с 1919 — Губернский показательный театр, ныне — Камерный театр), где впервые вышел на сцену в роли Нила в пьесе «Мещане» М. Горького. В 1917—1920 годах работает в губернском военном комиссариате в качестве инспектора красноармейской самодеятельности.

В 1922—1924 — актёр Театра Пролетарской мануфактуры в Твери, в 1924—1925 — Ярославского театра драмы им. Ф. Г. Волкова, в 1925—1926 — Владикавказского городского театра (ныне Академический русский театр имени Е. Вахтангова), в 1926—1927 — Махачкалинского театра русской драмы (ныне Государственный республиканский русский драматический театр им. М. Горького), в 1927—1928 — Днепропетровского центрального театра, в 1928—1929 — Николаевского городского театра, в 1929—1931 — Передвижного театра русской драмы «Шахтёрка Донбасса» (ныне Николаевский академический художественный русский драматический театр), в 1931—1933 — Казанского большого драматического театра (ныне Казанский государственный академический русский Большой драматический театр имени В. И. Качалова), в 1933—1940 — Архангельского Большого театра (ныне Архангельский театр драмы имени М. В. Ломоносова), в 1940—1941 — Ленинградского Государственного театра им. Ленинского комсомола (ныне Театр «Балтийский дом»).

В период войны (1941—1945) — актёр Республиканского театра русской драмы (ныне Русский театр драмы Республики Карелия в Петрозаводске), участвовал во фронтовых бригадах.

С 1945 года — актёр Ярославского театра драмы имени Ф. Г. Волкова.

С 1948 года снимался в кино. Дебютировал в картине «Мичурин», где режиссёр А. П. Довженко доверил ему главную роль.

Искусство актёра отличалось мастерством перевоплощения, глубиной мысли, простотой, лаконизмом и при этом точностью психологических характеристик своих героев.

В тех городах, где работал, преподавал мастерство актёра и сценическую речь. С 1945 по 1950 год вёл занятия по культуре слова и выразительному чтению на литературном факультете в Ярославском педагогическом институте им. К. Д. Ушинского.

Член Президиума Всероссийского театрального общества (ныне Союз театральных деятелей Российской Федерации).

Член ВКП(б) с 1942 года. Депутат Верховного Совета РСФСР 4-го созыва (1955—1959). Член Комитета по Ленинским премиям в области науки и искусства при Совете Министров СССР.

Умер Григорий Белов 13 сентября (по другим источникам — 14 сентября) 1965 года в Ярославле. Похоронен на Леонтьевском кладбище.

Звания и награды

• Заслуженный артист РСФСР (1936)
• Народный артист РСФСР (1949)
• Народный артист СССР (1956)
• Сталинская премия второй степени (1949) — за исполнение заглавной роли в фильме «Мичурин»
• Орден Ленина (1950)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1945)
• Почётная грамота Верховного Совета КФССР (1943)

Творчество

Роли в театре

Народный театр в Череповце (с 1919 — Губернский показательный театр)

• «Мещане» М. Горького — Нил
• «Доходное место» А. Н. Островского — Василий Николаевич Жадов
• «Без вины виноватые» А. Н. Островского — Незнамов
• «Ревизор» Н. В. Гоголя — Иван Александрович Хлестаков
• «Дядя Ваня» А. П. Чехова — Михаил Львович Астров
• «Идиот» по одноимённому роману Ф. М. Достоевского — князь Лев Николаевич Мышкин
• «На дне» М. Горького — Сатин

Другие театры (1922 — 1945)

• 1935 — «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — матрос Швандя
• 1936 — «Последние» М. Горького — Пётр
• 1936 — «Отелло» У. Шекспира — Яго
• 1937 — «Дачники» М. Горького — Влас
• 1939 — «Варвары» М. Горького — Пётр
• «Ромео и Джульетта» У. Шекспира — Ромео
• «Гамлет» У. Шекспира — Гамлет
• «Бронепоезд 14-69» Вс. В. Иванова — Вершинин

Российский академический театр драмы им. Ф. Волкова

• 1950 — «Счастье» П. А. Павленко — Воропаев
• 1953 — «Сомов и другие» М. Горького — Сомов
• 1954 — «Живой труп» Л. Н. Толстого — Судебный следователь
• 1956 — «Вечный источник» Д. И. Зорина — Плакун
• 1956 — «Царь Фёдор Иоаннович» А. К. Толстого — Борис Годунов
• «На дне» М. Горького — Васька Пепел, Барон
• «Чапаев» Д. А. Фурманова — В. И. Чапаев
• «Третья патетическая» Н. Ф. Погодина — Гвоздилин
• «Иркутская история» А. Н. Арбузова — Батя
• «Дети солнца» М. Горького — Протасов
• «Рождение мира» И. Я. Судакова по роману «Хождение по мукам» А. Н. Толстой — Телегин
• «Заговор обречённых» Н. К. Вирты — Кардинал
• «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — Яровой
• «Завтра будет нашим» Н. Ковшек — Сэм
• «Эмилия Галотти» Г. Э. Лессинга — Маринелли
• «Персональное дело» А. П. Штейна — Хлебников
• «Мятеж неизвестных» Г. А. Боровика — Астахов
• «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского — Крутицкий

Фильмография

• 1948 — Мичурин — Иван Владимирович Мичурин
• 1951 — Сельский врач — доктор Арсеньев
• 1952 — Римский-Корсаков — Николай Андреевич Римский-Корсаков
• 1956 — Земля и люди — Евсеич
• 1956 — Призвание — Иван Владиславович Никольский, профессор
• 1958 — По ту сторону — Доктор
• 1958 — Ваня — Гаврила Медведков, дядя Ивана
• 1964 — Москва — Генуя — Георгий Васильевич Чичерин

Озвучивание мультфильмов

• 1951 — Лесные путешественники

Отрывок, характеризующий Белов, Григорий Акинфович

«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.