Битва при Гравии
| Битва при Гравии | |||
| Основной конфликт: Война Греции за независимость | |||
 Битва при Гравии | |||
| Дата |
8 мая 1821 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа греков | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Гравии или Бой за постоялый двор Гравья (греч. Μάχη στο Χάνι της Γραβιάς) — эпизод Освободительной войны Греции 1821—1822 гг., где 120 греческих повстанцев сразились с 9 тыс. турок и албанцев.[2]
Содержание
После Аламаны
После Аламаны (Битва при Аламане), Киосе Мехмет и Омер Вриони считали, что нет более препятствия на их пути к п-ву Пелопоннес. Они решили пройти через город Амфиса, а затем через Галаксиди переправится на Пелопоннес, чтобы положить и там конец восстанию. Именно их уверенностью объясняется письмо, которое Омер Вриони написал своему старому знакомому со двора Али-паши (Али-паша Тепеленский) Андруцосу. В своем письме Омер обещает Андруцосу, что, если он покорится туркам, то получит в правление (восточную) Среднюю Грецию. [1]
Одиссей Андруцос
Омер Вриони, как албанец, должен был лучше знать психологию греков. Афанасий Дьяк своей жертвой, также как и спартанец Леонид 23 века тому назад, вызвал у греков «филотимо» (трудно переводимое слово и понятие: благочестие, честь). Смерть Афанасия стала укором для остальных. Получив письмо Омера, Андруцос со своим отрядом в 150 бойцов 3 мая прибыл на постоялый двор Гравья. Омер Вриони, получив информацию о прибытии Одиссея, обрадовался, решив что Одиссей следует его письму. Вскоре в Гравью прибыли Дьовуниотис, Панургиас и последний соратник Дьяка, Василис Бусгос, с выжившими из боя при Аламане бойцами . Было принято решение остановить турок здесь. [1]
Гравья
Постоялый двор не был фортификацией и был построен из дешевого сырого кирпича. Двор находился между горами Парнас и Гиона, но в долине и на абсолютно ровном месте. Все остальные сочли это недостатком. Но Одиссей решил, что это преимущество, поскольку туркам негде было укрытся.
Перед боем
8 мая в долине появились турки. Одиссей обратился с вопросом: кто остается со мной, но не получил ответа. Панургиас и Дьовуниотис решили занять позиции с левого фланга, на дороге к Хломос, Космас и Кацикояннис с правого фланга. Все они уходя советовали Одиссею не запираться во дворе. Вместо ответа Одиссей сорвал платок с головы: кто со мной, пусть присоединяется танцу. Первым к хороводному танцу присоединился его адъютант, Яннис Гурас, вторым, верный Одиссею, албанец Мустафа Гекас. С каждым кругом к танцу присоединялись все больше бойцов. 117 были готовы идти на смерть . Вместе с ними заперлись и хозяин двора и 2 его помощника.
Бой
Бой начался с такими же предпосылками, как и при Аламане. Омер Вриони атаковал фланги и после непродолжительного боя греки отступили. Остались 117, запертые в постоялом дворе, против 9 тыс. Омер решил, что эту «фортификацию» он возьмет с ходу, но первая атака турко-албанцев была отбита. Дервиши приступили к психологической подготовке турок, а Омер Вриони обещал вознаграждения, особенно знаменосцам. Началась вторая атака. Одному из знаменосцев удалось водрузить знамя на одном из углов, но атака захлебнулась. После ещё двух безуспешных атак, турки оставили на поле боя 300 человек погибшими, 800 были ранены. Но эта странная крепость оставалась неприступной. С наступлением вечера Омер Вриони послал людей в Ламию за орудиями . Осажденные потеряли убитыми 6 бойцов, которых они тут же и закопали. [3].
Прорыв
Одиссею было очевидно, что это строение развалится с первыми выстрелами орудий. Дав возможность бойцам поужинать, Одиссей дал команду ослабить одну из стен, копая ножами. Ночью, держа в одной руке ружья а в другой клинки, осажденные одновременно навалились на ослабевшую стену и с криками напали на немногочисленных полусонных турок, расположенных вокруг двора. Мало кто из турок успел и выстрелить. Рубя клинками, осажденные добрались до высоких трав и скрылись в горах.
Последствия
Если Аламана показала, что греки знают как умирать, то Гравья показала что они умеют и побеждать. Но это неожиданный бой поумерил оптимизм Кесе Мехмета и Омер Вриони. Вместо переправы на Пелопоннес и снятия осады с Триполи, они стали ждать прибытия крупных турецких сил что имело большие последствия для оссажденных в Триполи турок (Осада Триполицы). [4]
Напишите отзыв о статье "Битва при Гравии"
Примечания
Литература
- Paroulakis Peter H. The Greeks: Their Struggle for Independence. — Hellenic International Press, 1984. — ISBN ISBN 0-9590894-0-3.
- The Battle of Gravia from [el.wikisource.org/wiki/%CE%91%CF%80%CE%BF%CE%BC%CE%BD%CE%B7%CE%BC%CE%BF%CE%BD%CE%B5%CF%8D%CE%BC%CE%B1%CF%84%CE%B1_%CE%9C%CE%B1%CE%BA%CF%81%CF%85%CE%B3%CE%B9%CE%AC%CE%BD%CE%BD%CE%B7_3 Makriyannis' Memoirs in Wikisource]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Битва при Гравии
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
