Сьюэлл, Генри

Генри Сьюэлл Henry Sewell<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Новой Зеландии
7 мая 1856 — 20 мая 1856
Монарх:	Виктория
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Уильям Фокс
Вероисповедание:	Англиканец
Рождение:	7 сентября 1807(1807-09-07) Ньюпорт, остров Уайт, Великобритания
Смерть:	14 мая 1879(1879-05-14) (71 год) Кембридж, Великобритания
Супруга:	Люсинда Мэриан Недхем Элизабет Киттоу
Дети:	шесть детей

Ге́нри Сью́элл (англ. Henry Sewell, 7 сентября 1807 — 14 мая 1879) — видный новозеландский политик XIX века, активно выступавший за самоуправление Новой Зеландии и считающийся первым премьер-министром страны.

Ранние годы

Генри Сьюэлл родился 7 сентября 1807 года в благополучной семье в небольшом городке Ньюпорт на острове Уайт (Великобритания). Получил юридическое образование в школе Хайд-Эбби (англ. Hyde Abbey School) недалеко от Винчестера. После выпуска прошёл успешно практику в качестве солиситора в Ньюпорте и Пидфорде. 15 марта 1834 года женился на Люсинде Мэриан, которая умерла в браке в 1844 году. После смерти жены Сьюэлл сразу же переехал в Лондон и в 1848 году поступил на работу в Ассоциацию Кентербери, британскую компанию, которой была поручена колонизация современного новозеландского региона Кентербери. В 1850 году он стал заместителем председателя Ассоциации и в том же году женился на Элизабет Киттоу. После принятия в 1852 году Конституционного акта Новой Зеландии Ассоциация обратилась к правительству Великобритании за разрешением отправки всего имущества в провинцию Кентербери. Однако был получен отказ из-за наличия у Ассоциации долгов. Разрешение было дано только после их уплаты в октябре 1852 года. 2 февраля 1853 года Сьюэлл прибыл в Крайстчерч.

Ранняя политическая карьера

Вскоре после прибытия Генри в Новую Зеландию, был созван первый новозеландский парламент, в который Сьюэлл был избран в качестве представителя Крайстчерча. Несмотря на свои юридические и финансовые знания, которые весьма пригодились в работе парламента, Сьюэлл зачастую подвергался критике за свою элитарность и отчуждённость. В споре же между сторонниками централизации и провинциального устройства он занял умеренную позицию, хотя впоследствии стал больше поддерживать централистов. Кроме того, Сьюэлл был сторонником предоставления Новой Зеландии прав на самоуправление. Когда же исполняющий обязанности губернатора Роберт Уиниярд (англ. Robert Wynyard) назначил Сьюэлла и ещё нескольких политиков в качестве неофициальных членов Исполнительного совета, Сьюэлл верил, что этот момент скоро наступит. Однако поняв, что это назначение было временным, а Уиниярд был против предоставления парламенту каких-либо управленческих функций без королевского согласия, Сьюэлл и его коллеги ушли в отставку.

Премьерство

Новый губернатор Новой Зеландии, Томас Гор Браун (англ. Thomas Gore Browne) впоследствии объявил о том, что колонии будет предоставлено право на самоуправление с началом работы второго парламента. Сьюэлл принял участие в выборах и снова был избран депутатом парламента. Вступив в должность, ему было поручено сформировать новое правительство, что было сделано 18 апреля 1856 года, а сам Сьюэлл 7 мая того же года стал колониальным секретарём (должность считалась эквивалентной посту премьер-министра).

Последующая политическая карьера

Правительство Сьюэлла просуществовало недолго в основном из-за своей приверженности идеям централизации. В результате лидеру сторонников провинциализма, Уильяму Фоксу, удалось добиться роспуска правительства Сьюэлла всего через две недели после начала его работы. Тем не менее Фоксу также не удалось продержаться долго на посту премьера: его сменил более умеренный политик, Эдвард Стаффорд. Став новым премьером, Стаффорд предложил Сьюэллу занять пост колониального казначея в новом правительстве, который должен был заниматься разработкой соглашения между центральными и провинциальными правительствами. Сьюэлл принял предложение.

В конце 1856 года Сьюэлл ушёл с поста казначея и отправился в Англию для переговоров с правительством Британии. При этом за ним сохранилось место в Исполнительном совете. В его отсутствие пост казначея занял Уильям Ричмонд. Однако вернувшись из поездки, Сьюэлл снова занял пост, продержавшись на нём всего два месяца, после чего снова подал в отставку.

С началом Новозеландских земельных войн, которые вспыхнули между колонистами и местными маори, Сьюэлл выступал за мирное решение вопроса посредством переговоров и компромисса. Он предлагал выкупать земли коренных жителей по более справедливой цене и избегать открытых столкновений. В этих целях он дважды выдвигал законопроекты о коренном совете (англ. Native Council Bill), согласно которым предусматривалось создание маорийского органа, который контролировал бы все земельные сделки маори. Тем не менее оба законопроекта были отклонены. Позже Сьюэлл опубликовал памфлет «The New Zealand native rebellion», в котором он изложил свои взгляды на причины и пути разрешения земельных конфликтов с коренными жителями Новой Зеландии.

В период между 1866 и 1870 годами Сьюэлл проживал в Англии. Вернувшись в Новую Зеландию в 1870 году, он занимал непродолжительное время посты атторней-генерала (1861—1862), министра юстиции (1864—1865, 1869—1872) и колониального секретаря (к тому времени эта должность стала самостоятельной и не имела отношения к посту премьер-министра).

Весной 1876 года Сьюэлл снова покинул Новую Зеландию. Умер 5 мая 1879 года в Великобритании, в городе Кембридж.

Ссылки

• [www.teara.govt.nz/1966/S/SewellHenry/SewellHenry/en 'SEWELL, Henry', from An Encyclopaedia of New Zealand, edited by A. H. McLintock, originally published in 1966.]
• [www.dnzb.govt.nz/DNZB/alt_essayBody.asp?essayID=1S8 McIntyre, W. David. 'Sewell, Henry 1807—1879'. Dictionary of New Zealand Biography, updated 22 June 2007]

Отрывок, характеризующий Сьюэлл, Генри

Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.