Гражданская война в Колумбии (1964—2016)

Отрывок, характеризующий Гражданская война в Колумбии (1964—2016)

Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.

Навигация

Персональные инструменты

• Войти

Поиск

Навигация

• Заглавная страница
• Указатель А — Я
• Избранные статьи
• Случайная статья

Коронавирус (COVID–19) в России 2020

Инструменты

• Ссылки сюда
• Связанные правки
• Спецстраницы
• Версия для печати
• Постоянная ссылка
• Сведения о странице
• Цитировать страницу

Коронавирус (COVID–19) в России 2020

На других языках

Коронавирус (COVID–19) в России 2020

Добавить ссылки

• Последнее изменение этой страницы: 22:49, 18 октября 2016.

Почта для связи: wiki-org.ru@yandex.ru

Гражданская война в Колумбии
По часовой стрелке: женский батальон FARC колумбийские солдаты в зоне конфликта партизаны FARC на мирных переговорах в Каугане Карлос Кастаньо Хиль
Дата	27 мая 1964 — 26 сентября 2016
Место	Колумбия
Итог	Действует режим прекращения огня
Противники
Правительство Колумбия при поддержке: США Испания Франция Канада Италия Великобритания Левые Революционные вооружённые силы Колумбии (ФАРК-ЭП) (1964—2016) Армия национального освобождения (ЕЛН) Движение рабочих, студентов и крестьян (влилось в ЕЛН) Движение 19 апреля (1970—1990) Коммунистическая партия Колумбии (до 1993 в союзе с ФАРК-ЭП, затем нейтральна в конфликте) </small> при поддержке: Венесуэла (спорно) Куба (до 1991) СССР (до 1991) Медельинский кокаиновый картель (занимал различные стороны в ходе конфликта) Ультраправые Объединённые силы самообороны Колумбии (1997—2006) Лос Растрохос (с 2004) Лос Пепес (? — 1993) Наркокартель Энвигадо (1993—2012) Наркокартель Кали (1977—1998) </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Командующие</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; "> Хуан Мануэль Сантос Альваро Урибе Андрес Пастрана Эрнесто Сампер Сесар Гавириа Мануэль Маруланда† Рауль Рейес† Альфонсо Кано† Маурисио Харамильо Тимолеон Хименес Хоакин Гомес Иван Маркес Антонио Гарсиа Франсиско Галан Пабло Эскобар† Фидель Кастаньо † Карлос Кастаньо † Висенте Кастаньо Родриго Товар Сальваторе Манкузо Диего Мурильо </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Силы сторон</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; "> 238 866 9 000 3 000 13 000 </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Потери</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; "> ок. 25 000 убитых и раненых ок. 15 000 убитых ок. 2 500 убитых 18 506 пропали без вести </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Общие потери</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; "> 218 094 всего мирных жителей: 177 307 пропавших без вести: ок. 50 023 жертвы противопехотных мин: 10 189 беженцы: 4 744 046 — 5 712 506 </td></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; text-align: left;"> </td></tr> </table> Гражданская война в Колумбии — асимметричная война, начавшаяся в 1964 году (активно — с 1966 года) и закончившаяся в 2016 году, между правительством Колумбии, военизированными группами, преступными синдикатами и левыми партизанами (ФАРК, ЕЛН) за влияние в стране. Считается, что исторически гражданская война стала продолжением Ла Виоленсии — вооруженной борьбы между консерваторами и либералами в 1948—1958 годах. Победа консерваторов в этой борьбе привела к объединению либеральных и коммунистических боевиков в Революционные вооружённые силы Колумбии (ФАРК). Причины начала конфликта каждая из сторон трактует в свою пользу. ФАРК и другие партизанские движения заявляют, что борются за права бедных в Колумбии, чтобы защитить их от государственного насилия и обеспечить социальную справедливость. Правительство Колумбии заявляет, что борется за порядок и стабильность и стремится защитить права и интересы своих граждан. Военизированные ультраправые («парамилитарес») группы заявляют, что они лишь отвечают на предполагаемые угрозы со стороны партизанских движений. И партизаны, и ультраправые обвиняются в участии в незаконном обороте наркотиков и терроризме. Наконец, все стороны, участвующих в конфликте, подвергаются критике за многочисленные нарушения прав человека. По данным исследования, проведенного Национальным центром исторической памяти Колумбии, 220000 человек погибли в конфликте между 1958 и 2013 годами, большинство из них — мирные жители (177307 человек), более пяти миллионов гражданских лиц были вынуждены покинуть свои дома в период между 1985 и 2012 годами. В 2012 году ФАРК начали переговоры с правительством Колумбии, что дает надежду на скорое окончание гражданской войны. 16 мая 2014 года правительство Колумбии и повстанцы договорились сообща бороться с незаконным оборотом наркотиков. 26 сентября 2016 года правительство Колумбии и ФАРК подписали в Картахене исторический договор о прекращении боевых действий. 2 октября 2016 года в Колумбии прошёл общенациональный референдум. Граждане страны должны были решить: принять Колумбии условия мирного договора с ФАРК или продолжить ведение боевых действий. Более половины граждан Колумбии на референдуме высказались против подписания мирного договора с ФАРК, однако режим прекращения огня продолжил действовать. Суть и истоки конфликта Противостоящими сторонами в гражданской войне являются: правительственные силы при активной военно-политической поддержке США леворадикальные формирования Революционные вооружённые силы Колумбии (ФАРК) и Армия национального освобождения (ЕЛН) ультраправые парамилитарес — ранее Объединённые силы самообороны Колумбии (AUC), после 2006 года — неформализованные формирования и организация «Águilas Negras» («Чёрные орлы»). Вооруженный конфликт в Колумбии имеет глубокие экономические, политические и социальные предпосылки, сформировавшиеся в стране 50 лет назад. В ранний период (1974—1982 годы) партизанские группы, такие как ФАРК, ЕЛН и другие, выдвигали лозунги всеобщего равенства и достижения коммунизма, что позволило им завоевать поддержку со стороны некоторых слоев местного населения. С середины 1980-х годов коммунистические лозунги стали терять популярность, а правительство Колумбии, укрепив налогово-бюджетную систему и реформировав систему местного самоуправления, перехватило инициативу в борьбе с оппозицией. В 1985 году при участии ФАРК была образована партия Патриотический союз (ЮП). В конце концов, ЮП дистанцировался от повстанческих групп и перешёл к парламентской борьбе. 16 мая 1961 года Джон Ф. Кеннеди объявил об учреждении в Колумбии подразделения Корпуса мира — гуманитарной организации, фактически направленной на сдерживание коммунизма в развивающихся странах. 64 добровольца в дальнейшем будет отвечать за оказание помощи сельским общинам в развитии сельского хозяйства, строительства, образования и здравоохранения. Как ни парадоксально, но эти добровольцы, включившись в колумбийское сельское хозяйство, стали первыми международными наркоторговцами, которые впоследствии объединились с американской мафией. Наркомафия в Колумбии берет своё начало в 1970-х годах со стартом поставок кокаина в США. Колумбийское правительство начало борьбу с наркокартелями, которые появились в стране в 1980-х годах, а левые партизанские группы и правые военизированные организации установили с ними связи, зарабатывая на наркотрафике. Это привело к потере их поддержки со стороны местного населения. Во время президентства Альваро Урибе правительство начало активное военное давление на ФАРК и другие запрещенные группы. После проведенного наступления многие показатели борьбы с преступностью были улучшены. С 2002 года насилие в стране значительно снизилось, при этом некоторые военизированные группы самораспустились в рамках мирного процесса, и партизаны потеряли контроль над большей частью территории, которую они когда-то контролировали. Колумбия достигла значительного снижения объёмов производства кокаина, что позволило директору Бюро по борьбе с оборотом наркотиков США Р. Керликовске объявить, что Колумбия больше не является крупнейшим в мире производителем кокаина. При этом США по-прежнему крупнейший в мире потребитель наркотиков. В феврале 2008 года миллионы колумбийцев протестовали против ФАРК. 26,648 бойцов ФАРК и ЕЛН сложили оружие с 2002 года. В 2012 году начался мирный диалог между правительством Колумбии и партизанами ФАРК с целью найти политическое решение вооруженного конфликта. Кроме того, правительство начало процесс оказания помощи и возмещения ущерба жертвам конфликта. Предыстория Происхождение вооруженного конфликта в Колумбии связано с аграрными беспорядками 1920 года в областях Сумапас и Текендама. Крестьяне в то время боролись за право собственности на кофейные плантации, что вызвало раскол между консерваторами и либералами. В 1948 году убийство одного из левых лидеров либералов Хорхе Гайтана привело к вооруженному конфликту, Боготасо — бунту в столице, в ходе которого погибло более 4000 человек, а также к Ла Виоленсия — последовавшей десятилетней войне между сторонниками Консервативной и Либеральной партий, унесшей жизни более 200 000 жителей страны. С окончанием Ла Виоленсии большинство отрядов самообороны и партизанских отрядов, состоявших из сторонников Либеральной партии, были распущены, но в то же время некоторые бывшие либералы и коммунистические группы продолжали существовать в нескольких сельских анклавах. Одной из таких либеральных групп были «Революционные вооружённые силы Колумбии», или ФАРК (FARC), образованные Думаром Альхуре в начале 1950-х годов. Кроме того, в 1958 году в стране установилась исключительно двухпартийная политическая система благодаря созданию в результате соглашения между либералами и консерваторами Национального фронта. Однако это соглашение мало ослабило взаимную неприязнь между сторонниками двух партий. Ход конфликта 1960-е годы В начале 1960-х годов колумбийские армейские подразделения, верные Национальному фронту, начали нападать на крестьянские общины. Это оправдывалось под предлогом, что эти крестьянские общины были местом сосредоточения бандитов и коммунистов. В 1964 году массированное нападение армии на общину Маркеталия привело к созданию ФАРК. Несмотря на кордоны из пехоты и полиции вокруг Маркеталии, Мануэлю Маруланде удалось бежать из окружения. В отличие от ФАРК, которая имела корни в предшествующей борьбе либералов с консерваторами в сельской местности, Армия национального освобождения, или ЕЛН (ELN), в основном сформировалась в результате студенческих беспорядков и имела тенденцию следовать за небольшой группой харизматических лидеров, в том числе представителем теологии освобождения Камило Торресом Рестрепо. Обе партизанские группы в течение 1960-х годов действовали в основном в отдаленных районах страны. Колумбийское правительство организовало несколько рейдов против партизан в конце 1950-х и начале 1960-х годов. Эти усилия были поддержаны правительством США и ЦРУ. 1970-е годы К 1974 году вызов правительству бросило сформировавшееся Движение 19 апреля (M-19), что привело к началу новой фазы конфликта. M-19 было образовано как городской партизанский отряд в ответ на фальсификацию результатов выборов 1970 года со стороны Мисаэля Пастраны. 1980-е годы К 1982 году либеральное правительство во главе с Хулио Турбай Айяла достигло определенных успехов в борьбе с ЕЛН и М-19, приняв ряд законов, разрешавших применять особые меры к подозреваемым в принадлежности к повстанцам. Эти меры привели к многочисленным обвинениям в адрес властей в военных преступлениях и нарушении прав человека в отношении захваченных партизан. Усталость населения от конфликта позволила выиграть президентские выборы 1982 года консерватору Белисарио Бетанкуру, который предложил повстанцам переговоры и договорился с ФАРК в 1984 году о прекращении огня и освобождении арестованных партизан. Перемирие также было достигнуто с M-19. ЕЛН отклонила предложение о переговорах и продолжала функционировать за счет похищений людей, вымогательств и угроз, в частности, в адрес иностранных нефтяных компаний европейского и американского происхождения. По мере развития конфликта росли объёмы торговли наркотиками. Партизаны и наркобароны установили тесные связи, хотя периодически между ними вспыхивали конфликты. В конце концов похищение членов семьи одного из наркокартелей партизанами привело к созданию в 1981 году «эскадронов смерти» — «Muerte а Secuestradores» (MAS, «Смерть похитителям»). Давление со стороны правительства США и колумбийского правительства было встречено насилием: Медельинский картель начал кампанию по подкупу и физическому устранению публичных деятелей, которые стояли на его пути, поддерживая идею выдачи колумбийских граждан США. В числе жертв «эскадронов смерти» оказался министр юстиции Родриго Лара Бонилья, убитый в 1984 году, это убийство заставило администрацию Бетанкура прямо выступить против наркобаронов. Перемирие с М-19 закончилось, когда партизаны возобновили боевые действия в 1985 году, утверждая, что прекращение огня неоднократно нарушалось самими правительственными войсками, угрожавшими и нападавшими на семьи партизан. Администрация Бетанкура, в свою очередь, заявила о своей приверженности мирному процессу и продолжала вести переговоры с ФАРК, которые в итоге привели к созданию Патриотического союза (Union Patriótica — ЮП) — легальной и политической организации. 6 ноября 1985 года боевики М-19 захватили Дворец правосудия и взяли судей Верховного суда в заложники, обещая посадить президента Бетанкура на скамью подсудимых. В ходе последовавшего штурма со стороны армии около 120 человек погибли, среди них были и партизаны, и несколько высокопоставленных военных, и 12 судей Верховного суда. Обе стороны обвиняли друг друга в таком исходе, это положило конец мирному процессу администрации Бетанкура . Между тем, отдельные члены ФАРК, первоначально поддержавшие своё руководство в вопросах перемирия, начали проводить собственные акции, отказываясь разоружаться. Напряжение в руководстве ФАРК значительно увеличилось, тем более что обе стороны начали обвинять друг друга в несоблюдении режима прекращения огня. По словам историка Даниэля Пеко, создание легального Патриотического союза ФАРК не воспринимали как перерождение своей организации. Лидер ФАРК Хакобо Аренас настаивал, что создание ЮП не означает разоружения движения и прекращения сопротивления. В октябре 1987 года был убит кандидат в президенты Хайме Пардо Лил. Террор в стране разрастался, помимо действовавших «эскадронов смерти» в стране появились отряды убийц, финансируемые не только наркокартелями, но и представителями военно-политического класса, которые выступали против мирного процесса Бетанкура и преследовали собственные цели в борьбе за власть 1990-е годы Начало 1990-х годов Администрация Вирхилио Барко Варгаса (1986—1990), в дополнение к трудностями переговоров с повстанцами, также унаследовала хаос в противостоянии наркобаронам, которые устраивали акты терроризма и убийства в ответ на попытки правительства организовать их экстрадицию за рубеж. В июне 1987 года режим прекращения огня между ФАРК и правительством Колумбии официально рухнул после того, как боевики напали на воинскую часть в джунглях Какета. По словам журналиста Стивена Дадли, лидер ФАРК Хакобо Аренас считал, что этот инцидент не противоречит намерению организации продолжать диалог, но президент Барко выдвинул партизанам ультиматум и потребовал, чтобы они немедленно разоружились. К 1990 году по крайней мере 2500 членов Патриотического союза со стороны ФАРК были убиты, в том же году был убит кандидат в президенты, коммунист, Бернардо Харамильо Осса, близкий к ФАРК. Колумбийское правительство сначала обвиняло в этом убийстве наркобарона Пабло Эскобара, но журналист Стивен Дадли утверждает, что члены Патриотического союза подозревали в организации убийства министра внутренних дел Карлос Лемос Симмондс, другие — представителя военного командования Фиделя Кастаньо и Административного департамента безопасности (DAS). Историк Пеко и Дадли утверждают, что Харамильо стал жертвой напряженности между ним, ФАРК и Коммунистической партией по поводу методов политической борьбы. Смерть Харамильо привела к уходу групп боевиков из ФАРК, сама организация вернулась в подполье. М-19 и несколько более мелких партизанских отрядов включились в мирный процесс, который завершился выборами их представителей в Учредительное собрание Колумбии, принявшее новую конституцию в 1991 году. Нерегулярные контакты с ФАРК продолжались с переменным успехом. В 1990 году президент Сезар Гавирия Трухильо (1990—1994) отдал приказ колумбийской армии атаковать лагерь ФАРК в Ла Урибе. Повстанцы ответили своим наступлением, но в итоге обе стороны решили перейти к переговорам. В 1991 году стороны провели короткие переговоры в Каракасе, а в 1992 году — Венесуэла (1991) и Тласкале. Несмотря на подписание ряда документов, никаких конкретных результатов достигнуто не было. Середина 1990-х годов Военная активность ФАРК в течение 1990-х годов продолжила расти за счет денег от похищений людей и участия в наркоторговле. Партизаны защищали деревни, выращивавшие коку, и получали взамен «налог» в деньгах или урожаем. В этом контексте ФАРК удалось набрать и обучить новых бойцов, которых стали использовать в партизанских рейдах против правительственных баз и патрулей, в основном на юго-востоке Колумбии. В середине 1996 года началось гражданское движение протеста против действий колумбийского правительства по истреблению посевов коки. Различные аналитики подчеркивают, что само движение возникло само по себе, но в то же время ФАРК активно способствовал демонстрантам. Кроме того, в 1997 и 1998 годах чиновники в десятках муниципальных образований на юге страны получали угрозы, становились жертвами убийств, похищений и были вынуждены уйти в отставку. В Лас-Делисиас пять отрядов ФАРК (около 400 партизан) напали на военную базу 30 августа 1996 года, погибли 34 солдата, ранены 17 и около 60 были взяты в заложники. Ещё одно крупное нападение произошло в городе Эль-Бильяр 2 марта 1998 года, где батальон колумбийской армии попал в засаду партизан, в результате чего погибли 62 солдата, а 43 были взяты в плен. В результате других атак ФАРК против полицейских баз в Мирафлоресе, Гуавьяре и Ла Урибе в августе 1998 года погибли более ста солдат, полицейских и гражданских лиц. Эти атаки усугубили положение президента Эрнесто Сампера Пизано (1994—1998), который и без того был объектом критики из-за сведений о финансировании его президентской кампании за счет продажи наркотиков. Администрация Сампера выступила против атак ФАРК, постепенно отказываясь от многочисленных уязвимых и изолированных форпостов в сельской местности и концентрируя армию и полицию в укрепленных крепостях. Сампер также связался с партизанами, чтобы договориться об освобождении некоторых или всех заложников. В июле 1997 года были освобождены 70 военнослужащих, переговоры об освобождении остальных велись в течение 1997 и 1998 годов. В целом, эти события были восприняты некоторыми колумбийскими и зарубежными аналитиками как поворотный момент в вооруженном противостоянии, обозначив преимущество ФАРК над слабым правительством. В 1998 году в результате утечки информации стало известно, что военная разведка США считает вероятным падение центрального правительства Колумбии в течение 5 лет, если не удастся сформировать оппозицию ФАРК. Некоторые рассматривали этот отчет как неточный и паникёрский. Также в этот период возрастает активность военизированных групп, как легальных, так и нелегальных. Создание ультраправой организации CONVIVIR было санкционировано Конгрессом и администрацией Сампера в 1994 году для борьбы с партизанами. Члены групп CONVIVIR были обвинены правозащитными организациями в совершении многочисленных злоупотреблений в отношении гражданского населения. В 1997 году Конституционный суд Колумбии ограничил полномочия организации и потребовал строгого надзора за их деятельностью. Однако в апреле 1997 года несколько бывших членов CONVIVIR создали Объединённые силы самообороны Колумбии, или AUC (АУК) — военизированную милицию, тесно связанную с незаконным оборотом наркотиков, которые, начиная с 1997 года, осуществляли нападения на повстанческие группы ФАРК и ЕЛН, а также гражданских лиц. АУК первоначально действовали в центральной и северо-западной части страны, проведя серию рейдов в районы влияния партизан и против тех, кто, как они считали, поддерживал партизан. 1998—1999 7 августа 1998 года Андрес Пастрана Аранго был приведен к присяге в качестве президента Колумбии. Программа нового президента была основана на приверженности достижению мирного урегулирования многолетнего конфликта в Колумбии и на сотрудничестве с Соединенными Штатами в борьбе с незаконным оборотом наркотиков. В июле 1999 года колумбийские военные напали на город Пуэрто-Льерас, где были размещены лагеря ФАРК. США предоставили Колумбии транспортные самолеты и материально-техническую поддержку. Колумбийские правительственные войска обстреливали и бомбили город на протяжении более 72 часов. В ходе операции три гражданских лица были убиты и несколько ранены. Повстанцы были вынуждены покинуть этот район, многие из них были убиты или ранены. Колумбийское правительство объявило это значительной победой. 2000—2006 2000—2006 годы были омрачены тысячами смертей каждый год в результате продолжавшейся войны между колумбийскими Вооруженными Силами и военизированными группами, такими как АУК и повстанцами ФАРК, ЕЛН, ЕПЛ — Народной армии освобождения. Во время первого срока президента Альваро Урибе (2002—2006) ситуация в сфере безопасности в Колумбии была крайне хрупкой. Власти очень мало сделали в решении структурных проблем страны, таких как бедность и неравенство, возможно, отчасти из-за политических конфликтов между администрацией и Конгрессом Колумбии (в том числе, по поводу закона, который позволил Урибе переизбираться) и относительного отсутствия свободных средств и кредитов. Некоторые критики обвиняли Урибе в том, что его мероприятия по снижению уровня преступности и партизанской активности направлены в итоге на силовое решение внутреннего конфликта, не считаясь с нарушениями прав человека. В 2001 году АУК были включены в список террористических организаций американским Госдепартаментом, Евросоюз и Канада вскоре последовали этому примеру. 17 января 2002 года ультраправые боевики вошли в деревню Ченке и разделили жителей деревни на две группы. Затем они прошли от человека к человеку в одной из групп и разбили голову каждому кувалдами и булыжниками, убив 24 человека. Колумбийские военные бездействовали. Ещё два тела были позднее обнаружены сброшенными в неглубокую могилу. После расправы боевики подожгли деревню. В 2004 году был обнародован документ 1991 года из Архива национальной безопасности США, в котором военная разведка описывала тогдашнего сенатора Урибе как «близкого друга» и сотрудника наркобарона Пабло Эскобара. Администрация Урибе отрицала эти обвинения. Начиная с 2004 года, в Колумбии был начат процесс разоружения военизированных групп (особенно АУК), который к 12 апреля 2006 года привел к разоружению 1700 бойцов в городе Касибаре. В мае 2006 года президентские выборы принесли победу Урибе с результатом 62 % голосов против 22 % у левого Карлоса Гавирии. 2007—2009 28 июня 2007 года ФАРК неожиданно сообщили о гибели 11 из 12 похищенных провинциальных депутатов департамента Валье-дель-Каука. Правительство Колумбии обвинило ФАРК в убийстве заложников и заявило, что правительственные войска не предпринимали действий по их освобождению. ФАРК же утверждали, что гибель заложников произошла во время перестрелки в ходе нападения на их лагерь «неопознанный вооруженной группы». В 2007 году президент Венесуэлы Уго Чавес и колумбийский сенатор Пьедад Кордова выступили в качестве посредников в гуманитарном обмена между ФАРК и правительством Колумбии. Президент Колумбии Альваро Урибе дал Чавесу разрешение на посредничество, при условии, что все его встречи с ФАРК будут проходить в Венесуэле и что Чавес не будет иметь дела с колумбийскими военными, а вместо этого использует собственные дипломатические каналы. Тем не менее, Урибе внезапно прекратил посреднические усилия Чавеса 22 ноября 2007 года, после того как тот лично связался с генералом Марио Монтойя, командующим колумбийской национальной армией. В ответ Чавес заявил, что он все ещё готов быть посредником, но при этом отозвал посла Венесуэлы из Колумбии и заморозил колумбийско-венесуэльские отношения. Урибе ответил, что Колумбии необходимо «посредничество в борьбе с терроризмом, а не попытки Чавеса узаконить терроризм» и что Чавес заинтересован не в укреплении мира в Колумбии, а в установлении своего господства в регионе. В конце 2007 года ФАРК согласились освободить бывшего сенатора Консуэло Гонсалеса, политика Клару Рохас и её сына Эммануэля, родившегося в плену в результате её отношений с одним из похитителей. «Операция Эммануэль» была проведена усилиями Уго Чавеса с разрешения правительства Колумбии. Освобождение было запланировано на 26 декабря, но сорвалось, как заявили ФАРК, из-за правительственных военных операций. Тем не менее, 10 января 2008 года ФАРК освободили Рохас и Гонсалеса при посредничестве Международного Комитета Красного Креста. 13 января 2008 года Уго Чавес заявил о своем несогласии со стратегией ФАРК: «Я не согласен с похищениями и я не согласен с вооруженной борьбой». Он повторил свой призыв к политическому решению конфликта и окончанию войны в марте и июне 2008 года. В феврале 2008 года ФАРК освободили ещё четырёх политических заложников «в качестве жеста доброй воли» по отношению к Чавесу, который послал венесуэльские вертолеты в колумбийские джунгли для вывоза освобожденных заложников. 1 марта 2008 года колумбийские вооруженные силы начали военную операцию против ФАРК, вторгшись на 1,8 км на территорию Эквадора и убив 24 повстанца, в том числе Рауля Рейеса, члена Верховного командования ФАРК. Это привело к Андскому дипломатическому кризису 2008 между Колумбией и Эквадором при поддержке Венесуэлы. 3 марта Иван Риос, ещё один член Верховного командования ФАРК, был убит начальником своей службы безопасности. 24 мая 2008 года колумбийский журнал «Revista Semana» опубликовал интервью с колумбийским министром обороны Хуаном Мануэлем Сантосом, в котором Сантос упомянул о смерти Мануэля Маруланды. Новость была подтверждена командиром ФАРК Тимолеоном Хименесом в интервью венесуэльскому телеканалу 25 мая 2008 года. Новым лидером ФАРК стал Альфонсо Кано. В мае 2008 года ряд лидеров ультраправых отрядов были выданы США по обвинениям, связанным с наркотиками. В 2009 году выданный американцам Сальваторе Манкузо заявил, что АУК поддержали избрание Урибе в 2002 году, но это было результатом их идеологической борьбы внутри организации, а не результатом какой-либо договоренности. 2 июля 2008 года колумбийские вооруженные силы начали операцию «Jaque», в ходе которой были освобождены 15 политических заложников, включая бывшего кандидата в президенты Ингрид Бетанкур, американских граждан Марка Гонсалвеса, Томаса Хоуса и Кейт Стенселл и 11 колумбийских солдат и полицейских. Два члена ФАРК были арестованы. Успех этой операции был представлен колумбийским правительством как доказательство того, что влияние ФАРК сокращается. 26 октября 2008 года экс-конгрессмен Оскар Тулио Лискано бежал после 8 лет плена вместе с повстанцем ФАРК, которого он убедил бежать с ним. Вскоре после освобождения Лискано вице-президент Колумбии Франсиско Сантос Кальдерон назвал ФАРК «бумажным тигром» Латинской Америки, добавив, что влияние ФАРК «уменьшилась до размера, при котором они представляют минимальную угрозу для безопасности страны». Тем не менее, он предупредил о неуместности преждевременного триумфа, поскольку «дробление отрядов повстанцев займет некоторое время», а 500000 квадратных километров джунглей не позволяет эффективно их выслеживать. В ответ на заявление правительства в начале 2009 года ФАРК перешли к осуществлению плана «Возрождение», чтобы избежать поражения. Они планировали усилить партизанскую войну с применением мин, снайперов и взрывов в городах, а также купить ракеты для борьбы с колумбийскими ВВС. В феврале 2009 года партизаны отпустили 6 заложников в качестве жеста доброй воли. В марте они выпустили шведского пленника Эрика Роланда Ларссона. В апреле 2009 года колумбийские вооруженные силы начали массированное наступление в границах районов, где ФАРК по-прежнему имеет сильное военное присутствие, особенно в Араука, рядом с венесуэльской границей. В ноябре 2009 года девять колумбийских солдат были убиты, когда их пост был атакован партизанами в юго-западной части страны. 22 декабря 2009 года боевики ФАРК ворвались в дом провинциального губернатора Луиса Франциско Куэльяра, убив одного полицейского и ранив двоих. Куэльяр был найден мертвым на следующий день. 1 января 2010 года 18 повстанцев были убиты, когда колумбийские ВВС разбомбили лагерь в джунглях Южной Колумбии. Затем бойцы элитной «Целевой группы Омега» ворвались в лагерь, захватив пятнадцать повстанцев ФАРК, а также 25 винтовок и взрывчатку, а также разведывательную информацию. В юго-западной части Колумбии повстанцы напали из засады на армейский патруль, убив одного солдата. 2010—2016 Когда Хуан Мануэль Сантос был избран президентом в августе 2010 года, он обещал продолжать наступление на повстанческие движения. В течение месяца после его инаугурации от рук повстанцев ФАРК и ЕЛН погибло около 50 солдат и полицейских в нападениях по всей стране. В сентябре был убит второй человек в структуре ФАРК, Моно Хохой. К концу 2010 года стало очевидным, что новые ультраправые группировки, типа «Los Rastrojos» и «Aguilas Negras» (Черные орлы) представляют не меньшую угрозу для правительства, чем ФАРК и ЕЛН. К началу 2011 года колумбийские власти и средства массовой информации сообщили, что ФАРК частично меняют тактику борьбы, переходя от партизанской войны к «войне боевиков». Это означало, что они в большей мере действуют в гражданской одежде, скрываясь среди гражданского населения. В начале января 2011 года колумбийская армия заявила, что ФАРК насчитывают порядка 18000 членов, половина из них — ополченцы. В 2011 году колумбийский Конгресс выступил с заявлением, утверждая, что ФАРК имеет «сильное присутствие» в примерно одной трети Колумбии, в то время как их нападения на силы безопасности «продолжают расти» в течение 2010—2011 годов. 27 августа 2012 года Сантос объявил, что колумбийское правительство занялось предварительными переговорами с ФАРК с целью добиться прекращения конфликта. Первый раунд переговоров состоялся в Осло 18 октября 2012 года. Затем переговоры были перенесены в Гавану. 23 августа 2013 года Сантос отозвал из Гаваны правительственную делегацию, приостановив мирные переговоры. Причиной этого стали два нападения повстанцев на государственные учреждения в конце июля, а также разногласия между повстанцами и правительством о форме мирного соглашения: официальные власти Колумбии намерены вынести требования представителей ФАРК на всенародный референдум, делегаты со стороны группировки требуют созвать учредительное собрание, которое внесёт поправки в конституцию страны, согласно заключённым соглашениям. 20 сентября 2013 года переговоры были возобновлены, а 16 мая 2014 года правительство Колумбии и повстанцы договорились сообща бороться с незаконным оборотом наркотиков. 25 августа 2016 года Правительство Колумбии и повстанцы-марксисты группировки FARC заключили мир. Президент Колумбии Хуан Мануэль Сантос назвал этот день «историческим» и отметил, что референдум, на котором колумбийцы должны одобрить или отвергнуть мирный договор, состоится в октябре. 26 сентября 2016 года Президент Колумбии Хуан Мануэль Сантос и глава группировки Революционные вооруженные силы Колумбии (FARC) Родриго Лондоньо Эчеверри подписали в Картахене соглашение о завершении конфликта и создании прочного и устойчивого мира. Хуан Мануэль Сантос 7 октября 2016 года стал лауреатом Нобелевской премии мира за активное участие в мирном урегулировании конфликта. Впрочем, в ходе референдума 2 октября граждане Колумбии большинством 50,23% голосов отвергли мирное соглашение между правительством и повстанцами . Роль Соединенных Штатов в конфликте Соединенные Штаты принимали активное участие в ходе конфликта, с самого начала, когда в начале 1960-х годов правительство США призвало колумбийских военных атаковать левых боевиков в сельской местности Колумбии. Это было частью борьбы США против коммунизма. В декабре 2013 года Washington Post опубликовала тайную программу ЦРУ, датированную началом 2000-х годов, которая предусматривала помощь колумбийскому правительству в разведке и поставки систем наведения для авиаударов. По состоянию на август 2004 года, США потратили $ 3 млрд в Колумбии, более чем 75 % из них — на военную помощь. До войны в Ираке Колумбия был третьим по величине получателем помощи США после Египта и Израиля. США держит штат из 400 военнослужащих и 400 гражданских советников в Колумбии. Использование противопехотных мин С 1990 года более 10 000 человек были убиты или ранены в Колумбии противопехотными минами. ФАРК и ЕЛН установили минные заграждения на площади порядка 100 квадратных километров. С 2000 года потери от подрыва на минах в Колумбии варьировались от 1300 до 550 в год. Напишите отзыв о статье "Гражданская война в Колумбии (1964—2016)" Примечания Ссылки [www.state.gov/r/pa/ei/bgn/35754.htm Background Note: Colombia]. U.S. Department of State. Проверено 11 февраля 2006. [www.webcitation.org/67OiGIWDE Архивировано из первоисточника 4 мая 2012]. Литература Stokes Doug. America's Other War: Terrorizing Colombia. — Zed Books, 2005. — ISBN 1-84277-547-2. Cuellar Francisco Ramírez. The Profits of Extermination. — Monroe, ME: Common Courage Press., 2005. — ISBN 1-56751-322-0. Bushnell David. The Making of Modern Colombia, a Nation in spite of itself. — University of California Press, 1993. — ISBN 0-520-08289-3. Dudley Steven. Walking Ghosts: Murder and Guerrilla Politics in Colombia. — Routledge. — ISBN 0-415-93303-X. Kirk, Robin. More Terrible than Death: Massacres, Drugs, and America's War in Colombia. — PublicAffairs. — ISBN 1-58648-104-5. Ruiz, Bert. The Colombian Civil War. — McFarland & Company. — ISBN 0-7864-1084-1. Safford, Frank and Marco Palacios. Colombia: Fragmented Land, Divided Society. — Oxford University Press. — ISBN 0-19-504617-X. Taussig, Michael. Law in a Lawless Land: Diary of a Limpieza. — New Press. — ISBN 1-56584-863-2.