Дмитриев, Иван Николаевич (адмирал)
| Иван Николаевич Дмитриев | ||||||||||||||||||||
 контр-адмирал И. Н. Дмитриев | ||||||||||||||||||||
| Дата рождения | ||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения | ||||||||||||||||||||
| Дата смерти |
28 сентября 1948 (71 год) | |||||||||||||||||||
| Место смерти | ||||||||||||||||||||
| Принадлежность | ||||||||||||||||||||
| Род войск | ||||||||||||||||||||
| Годы службы | ||||||||||||||||||||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | |||||||||||||||||||
| Сражения/войны | ||||||||||||||||||||
| Награды и премии |
</td></tr><tr><th style="">В отставке</th><td class="" style=""> с апреля 1947 </td></tr> </table> Иван Николаевич Дмитриев (13 апреля 1877, Санкт-Петербург, Российская империя — 28 сентября 1948, Ленинград, Советский Союз), по другим данным 1878 — 1947[1] — советский военно-морской деятель, начальник Управления морской авиации и воздухоплавания, контр-адмирал. СодержаниеБиографияНа воинской службе находился с 1893. Окончил Морской кадетский корпус в 1896.[2] В службе на Дальнем Востоке с 1896, где участвует в гидрографических работах. В 1898 году зачислен в штат офицером 2-го разряда. Находился в заграничных плаваниях на транспорте «Якут» (1898), на мореходной канонерской лодке «Кореец» (1898—1900), на мореходной канонерской лодке «Манчжур» (1900—1901). В 1901—1902 нёс службу на эскадренном броненосце «Севастополь». 1 января 1901 года был присвоен чин лейтенанта флота, а в 1902 — штурманского офицера 1-го разряда. В 1904 году был зачислен в 6-й флотский экипаж. На борту транспорта «Анадырь» Дмитриев участвует в Цусимском походе и Цусимском морском сражении. В 1906—1907 участвует в исследованиях Северного Ледовитого океана на борту посыльного судна «Бакан». Назначен старшим офицеом крейсера «Адмирал Макаров» (с октября 1908 по апрель 1909), а позже флагманским штурманским офицером штаба начальника Балтийского отряда (с 20 мая 1909). Успешно окончил учебно-воздухоплавательный парк Военного ведомства по 1-му разряду в 1910. В период с декабря 1909 года по апрель 1911 года обучался в Севастопольской авиационной школе — был в числе первых курсантов школы, окончил в первом выпуске, получив диплом № 10. 26 октября 1911 года капитан 2-го ранга Дмитриев, первый из офицеров флота, получил официальное звание военного лётчика. Летал на нескольких типах самолётов. Один из первых полярных летчиков Российской империи. После окончания авиашколы служил командиром миноносца «Прыткий» (с 18 апреля 1911 по 1912), командиром транспорта «Бакан» (с 25 октября 1912 по 1913), командиром эскадренного миноносца «Всадник» (с 23 декабря 1913 по 1914). Во время Первой мировой войны командовал эскадренным миноносцем «Лейтенант Ильин» (с 12 января 1915), эскадренным миноносцем «Победитель» (с 29 июня 1915 по 1916). Был назначен исполняющим должность старшего помощника начальника отдела воздушного плавания Главного Управления Кораблестроения (с 21 июля 1916 по 1917) — начальником Управления морской авиации. Со своими обязанностями справлялся блестяще. Являлся председателем постоянной комиссии по испытанию и приёмке самолетов и воздушных кораблей Морского ведомства (с августа 1917). С 1918 года находился на службе в РККФ в составе частей морской авиации под Ораниенбаумом. В феврале — сентябре 1918 года был начальником Петроградского отделения морской авиации, с сентября 1918 — начальником Управления морской авиации и воздухоплавания, с июня 1920 — председателем комиссии по ликвидации этого Управления. В 1924 флотский штурманский офицер штаба начальника Особого Практического отряда Балтийского моря. С января 1921 находился на преподавательской работе в ВВМУ им. М. В. Фрунзе: преподаватель, с апреля 1934 старший преподаватель, с февраля 1939 старший преподаватель кафедры специальных предметов. С ноября 1939 работает старшим преподавателем кафедры кораблевождения, с апреля 1940 старшим преподавателем кафедры навигации, с ноября 1943 на должности старшего преподавателя кафедры навигации и навигационных приборов. С июля 1944 и до выхода в отставку (апрель 1947) работал в Баку, находился на должности старшего преподавателя кафедры навигации и навигационных приборов в Каспийском Высшем Военно-морском училище имени Сергея Мироновича Кирова. Контр-адмирал Дмитриев 4-ый Иван Николаевич скончался 28 сентября 1948 года в Ленинграде, где и похоронен.[3] Звания
НаградыНаграды Советского СоюзаНаграды Российской Империи
Иностранные награды
ПамятьМыс Дмитриева на Антарктиде открыт и нанесён на карту САЭ в 1958.[7] Отзывался о И. Н. Дмитриеве нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов и всегда приводил его напутствие: «Коль вы избрали военно-морское училище и не стремитесь командовать кораблем, значит, ошиблись в выборе». Напишите отзыв о статье "Дмитриев, Иван Николаевич (адмирал)"Примечания
Литература
Ссылки
Отрывок, характеризующий Дмитриев, Иван Николаевич (адмирал)Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить. Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью. С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы. Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству. Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество. «Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову. В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты. – Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор. Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное. – К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он. – Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери. – Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич. – Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик. – Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж! – Берись, – шепнул Герасим дворнику. Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери. Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса. Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени. – Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она. Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь. Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его. Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы. – Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал. – Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму. Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера. – Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима. – A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери. Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме. – Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот. Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился. – На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери. Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним. – Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он. – Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер. – Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.] Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот. Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене. – Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку. – Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом. Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку. – Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом. Категории:
Навигация | |||||||||||||||||||
