Золотой мяч и другие рассказы

Золотой мяч и другие рассказы
The Golden Ball and Other Stories
Жанр:	сборник рассказов
Автор:	Агата Кристи
Язык оригинала:	английский
Дата первой публикации:	1971 год

«Золотой мяч и другие рассказы» — сборник коротких рассказов Агаты Кристи. Впервые опубликован в США издательством «Dodd, Mead and Company» в 1971 году.

Рассказы, входящие в сборник

Загадка Листердейла

(англ. The Listerdale Mystery)

Обедневшая пожилая вдова миссис Сент-Винсент узнаёт о том, что есть возможность снять роскошный особняк за мизерную цену. Её дочь Барбара, влюблённая в богача и стыдящаяся своей бедности, в восторге, а вот начитавшийся детективов сын Руперт уверяет, что низкая плата — ловушка. Он тайком от матери начинает расследование и выясняет, что из того самого особняка недавно исчез его владелец, лорд Листердейл.

Семейство Сент-Винсент, не слушая протестов Руперта, всё-таки переезжает в новый дом. Они в восторге: дом замечательный, старый дворецкий Квентин — само обаяние. Но настойчивый Руперт подозревает какой-то подвох и продолжает расследовать загадку исчезновения из дома лорда Листердейла.

Девушка в поезде

(англ. The Girl in the Train)

Молодой и богатый Джордж Роулэнд, отправляясь за город на поезде, спасает от погони загадочную красавицу Элизабет и, сам того не подозревая, влюбляется в неё. Она передаёт ему на хранение какой-то пакетик и велит пристально следить за подозрительного вида пассажиром; затем она сходит на одной из ближайших станций. Джордж, выслеживая пассажира, в своём отеле натыкается на двух мужчин, разыскивающих саму Элизабет — точнее, Анастасию Елизавету Катонскую, великую княгиню крохотного балканского государства.

Параллельно с этим подозрительного пассажира, которого выслеживал Джордж, схватывает полиция. Джорджу рассказывают, что это был неуловимый шпион, которому помогала избегать преследований красивая дама-авантюристка по прозвищу Ясноглазка Бетти.

Джордж теряется в догадках, кто же девушка, спасённая им в поезде — великая княгиня Анастасия или Ясноглазка Бетти? В обоих случаях, шансы на продолжение романа у него невысоки…

Мужественность Эдуарда Робинсона

(англ. The Manhood of Edward Robinson)

Эдуард Робинсон, романтически настроенный юноша, обручённый с волевой и твердохарактерной Мод, неожиданно выигрывает конкурс и получает пятьсот фунтов. Он покупает шикарный красный автомобиль — свою давнюю мечту — и едет на поиски приключений. Но во время остановки, отойдя на минутку от машины, по возвращении он обнаруживает, что его машина исчезла — на её месте оказалась другая, точь-в-точь такая же, с жемчужным ожерельем и письмом на сиденье.

Эдуард читает письмо — приглашение встретиться в деревне неподалёку — и решается поехать туда и всё объяснить друзьям владельца машины. На этой встрече его мечты о романтических приключениях сбываются в полной мере.

Джейн в поисках работы

(англ. Jane In Search For a Job)

Джейн Кливленд — бедная молодая девушка — не может найти хорошо оплачиваемую работу. Когда она уже доходит до полного отчаяния, она видит в газете объявление, призывающее стройных синеглазых блондинок от двадцати пяти до тридцати лет, определённого роста, с хорошей мимикой и знанием французского, прийти по указанному адресу, чтобы получить весьма выгодную должность. Описание практически полностью подходит к Джейн, и та отправляется за своей наконец явившейся удачей.

Она проходит конкурс первой, и её направляют в гостиницу люкс для окончательной оценки, причём даже не сообщают, что её ждёт за работа.

Выясняется, что Джейн будет работать дублёршей эмигрантки-княгини Полины Островской. Полина смертельно боится покушений на свою жизнь или похищений.

В первый же выход в свет под именем Полины Джейн и спутницу Полины княжну Попоренскую похищают злоумышленники. Джейн остаётся только ждать, когда её спасут и сложная интрига будет распутана.

Фруктовое воскресенье

(англ. The Fruitful Sunday)

Воскресным утром простая служанка Дороти Прэтт и её жених Эдуард Пэлгров обнаруживают в корзине c фруктами рубиновое ожерелье. Сначала мисс Прэтт счастлива и довольна таким приятным сюрпризом, но её и Эдуарда терзают подозрения. Они приобретают совершенно чёткую форму, когда в утренней газете появляется сообщение о краже точно такого же ожерелья.

Мисс Прэтт разрывается между желанием оставить драгоценность себе и боязнью быть пойманной и невинно осуждённой за кражу.

Золотой мяч

(англ. The Golden Ball)

Джордж Дандэс, делец из Сити, неожиданно знакомится с известной светской красавицей Мэри Монтресор, по слухам, помолвленной с графом. Мэри спрашивает Джорджа, хотел бы он сам на ней жениться. Джордж соглашается, но не понимает, почему Мэри интересуется этим, будучи уже обручённой.

Мисс Монтресор приглашает его погостить в свой дом, но, когда они приезжают, дом оказывается захваченным неизвестными бандитами…

Изумруд раджи

(англ. Rajah's Emerald)

Джеймс с друзьями приезжает отдохнуть на роскошный курорт. Все веселятся от души, только Джеймсу почему-то скучно. Но его скука и тоска исчезают в тот день, когда в газетах появляется сообщение о пропаже знаменитого изумруда, принадлежащего богатому радже.

Лебединая песня

(англ. Swan Song)

Павла Назоркова, известная певица-сопрано, особенно прославившаяся исполнением партии Флории Тоски, приезжает на гастроли в Лондон. Ей предстоит петь в Ковент-Гардене. Кроме того, к ней поступает просьба от лорда и леди Растонбери исполнить что-нибудь в их домашнем театре, на их загородной вилле. Павла соглашается, с одним условием: это «что-нибудь» будет оперой «Тоска».

Семья Растонбери созывает лучших исполнителей, но буквально в день премьеры исполнителю партии Скарпиа делается плохо — ему в пищу подсыпали немного яда. Срочно находят другого исполнителя — уже ушедшего на покой знаменитого француза, не зная, что этот француз — цель хладнокровного и безжалостного убийцы…

Гончая смерти

(англ. The Hound of Death)

Уильям Райан, американский журналист, узнаёт от приятеля о загадочной истории, случившейся во время Первой мировой войны. Немецкие солдаты хотели захватить корнуолльскую деревню, но, когда они вошли в один из домов, он вдруг взорвался. Никто не выжил. Причём у отряда не было ни бомб, ни каких бы то ни было горючих веществ.

Местные жители на вопросы Райана отвечали, что по молитве некой монахини отряд был убит молнией Небес. От дома остались только две стены, на одной из которых таинственным образом отпечатался след собачьей лапы.

Райан в изумлении решает расспросить об этом деле саму монахиню, сестру Марию Анжелику, которую все считают сумасшедшей…

Цыганка

(англ. The Gypsy)

Дики Карпентер с детства мучила определённая галлюцинация: ему часто мерещилась цыганка. Когда он приезжает в Англию после службы в военно-морском флоте, он знакомится с семьёй Лоус и влюбляется в одну из дочерей главы семьи, Эстер Лоус. Однажды на ужине у семейства он встречает настоящую цыганку — миссис Алистер Хэворт, удивительно похожую на ту, что ему чудилась. Миссис Хэворт предостерегает его от продолжения дружбы с Лоусами. Дики её не слушает, а через две недели после его помолвки с Эстер девушка говорит ему, что разлюбила его.

Вскоре Дики требуется хирургическая операция, и ему вновь мерещится Алистер Хэворт, приказывающая ему отказаться от этой операции. Дики игнорирует предупреждение и умирает на операционном столе.

Его друг Макферлейн, жених сестры Эстер, решает поговорить с цыганкой по поводу такой правдивости её предсказаний…

Лампа

(англ. The Lamp)

Мистер Уильямс жил с маленьким сыном и однажды уехал по делам в Лондон, оставив сына одного в доме. Так как Уильямс часто вращался в кругах преступников, его арестовала полиция, а его сын вскоре умер от голода. Пошли слухи о том, что опустевший дом заколдован, и поэтому его предлагали в аренду за чисто символическую цену.

Его сняла бедная вдова миссис Ланкастер, переехавшая туда с сыном Джеффри и престарелым отцом. Но после переезда Джеффри начинает рассказывать матери, что какой-то неизвестный плачущий мальчик, живущий на чердаке, просит его поиграть с ним…

Удивительное происшествие, случившееся с сэром Артуром Кэрмайклом

(англ. The Strange Case of Sir Arthur Carmichael)

Доктора Карстейрса, известного психолога, вызывают к странным образом изменившемуся сэру Артуру Кэрмайклу, двадцатитрёхлетнему наследнику своего титула. Кэрмайкл проснулся однажды утром с совершенно новым характером, словно бы другим человеком. В имении, не считая слуг, живут только он сам, его мачеха леди Кэрмайкл, его невеста Филлис Пэттерсон и его восьмилетний сводный брат.

Карстейрс несколько раз замечает в имении странно ведущего себя кота, причём леди Кэрмайкл настойчиво уверяет его, что никакого кота она не держит. Наконец, доктор начинает догадываться, в чём дело, заметив, как сэр Артур пытается ловить мышей и лакает молоко из чашки языком…

Зов крыльев

(англ. The Call of Wings)

Сайлас Хэмер, миллионер, является убеждённым материалистом. Но однажды, став свидетелем гибели пьяницы-пешехода под колёсами автобуса, он начинает задумываться о смысле жизни и смерти. Его размышления становятся более напряжёнными, когда он заговаривает с безногим инвалидом-музыкантом и узнаёт от него, что ноги «приносили зло», поэтому музыкант рад, что лишился их.

После этого разговора Хэмер начинает чувствовать, что ему становится тесно в материальном мире, что ему хочется подняться в небо, на свободу на удивительных крыльях, которые снятся ему по ночам…

Цветок магнолии

(англ. Magnolia Blossom)

Теодора Даррелл, жена известного бизнесмена, начинает изменять ему и уже собирается сбежать со своим любовником. Но в тот день, когда начинает планироваться побег, Винсент Истон — возлюбленный Теодоры — видит в газете статью о банкротстве фирмы Даррелла.

Теодора резко меняет свои планы и совершенно неожиданно возвращается к супругу…

Вместе с собакой

(англ. Next to a Dog)

Джойс Лэмберт, полунищая юная вдова, тщетно пытается заработать хоть немножко денег. Её после смерти мужа не интересует уже ничто, кроме её старого терьера Терри — её верного друга на протяжении всей её жизни.

Когда все попытки как-то избавиться от бедности остаются тщетными, Джойс остаётся только один выход. Она соглашается стать женой богатого молодого сноба Артура Хэллидея. Но, принимая его предложение, она ставит одно условие — её пёсик должен оставаться с ней…

Отрывок, характеризующий Золотой мяч и другие рассказы

– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.