Золотая малина (премия, 1985)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<< 4-я  Церемонии награждения  6-я >>

5-я церемония вручения наград премии «Золотая малина» за сомнительные заслуги в области кинематографа за 1984 год состоялась 24 марта 1985 года в Vine Street Elementary School Auditorium (Голливуд, Калифорния).





Статистика

Фильм номинации победы
Болеро / Bolero
9
<center>6
Горный хрусталь / Rhinestone <center>8 <center>2
Гонки «Пушечное ядро» 2 / Cannonball Run II <center>8 <center>-
Солнце, море и парни / Where the Boys Are '84 <center>5 <center>1
Шина — королева джунглей / Sheena: Queen of the Jungle <center>5 <center>-
Конан-разрушитель / Conan the Destroyer <center>2 <center>1
Сахара / Sahara <center>2 <center>1

Список лауреатов и номинантов

Победители выделены отдельным цветом.

Категории Лауреаты и номинанты
<center>Худший фильм Болеро / Bolero (Cannon Films) (продюсер: Бо Дерек)
Гонки «Пушечное ядро» 2 / Cannonball Run II (Warner Bros.) (продюсер: Альберт С. Радди)
Горный хрусталь / Rhinestone (20th Century-Fox) (продюсеры: Марвин Ворф и Ховард Смит)
Шина — королева джунглей / Sheena: Queen of the Jungle (Columbia) (продюсер: Пол Аратоу)
Солнце, море и парни / Where the Boys Are '84 (Tri-Star) (продюсер: Аллан Карр)
<center>Худшая мужская роль Сильвестр Сталлоне — «Горный хрусталь» (за роль Ника Мартинелли)
Лоренцо Ламас — «Рок тела» (за роль Чилли)
Джерри Льюис — «Фарс» (за роль Уилбура Суэйна / Калеба Суэйна)
Питер О’Тул — «Супердевушка» (за роль Залтара)
Бёрт Рейнольдс — «Гонки «Пушечное ядро» 2» (за роль Джей-Джей МакЛура)
«Заваруха в городе» (за роль Майка Мёрфи)
<center>Худшая женская роль Бо Дерек — «Болеро» (за роль Эйри Макгилвари)
Фэй Данауэй — «Супердевушка» (за роль Селены)
Ширли Маклейн — «Гонки «Пушечное ядро» 2» (за роль Вероники)
Таня Робертс — «Шина — королева джунглей» (за роль Шины)
Брук Шилдс — «Сахара» (за роль Дейл)
<center>Худшая мужская роль второго плана Брук Шилдс (в мужской одежде с усами) — «Сахара»
Робби Бенсон — «Гарри и сын» (за роль Говарда Кича)
Сэмми Дэвис мл. — «Гонки «Пушечное ядро» 2» (за роль Морриса Фендербаума)
Джордж Кеннеди — «Болеро» (за роль Коттона)
Рон Либман — «Горный хрусталь» (за роль Фредди Юго)
<center>Худшая женская роль второго плана Линн-Холли Джонсон — «Солнце, море и парни» (за роль Лори Джеймсон)
Сьюзан Энтон — «Гонки «Пушечное ядро» 2» (за роль Джилл)
Оливия д’Або   — «Болеро» (за роль Паломы),
«Конан-разрушитель» (за роль принцессы Дженны)
Мэрилу Хеннер — «Гонки «Пушечное ядро» 2» (за роль Бетти)
Дайан Лейн  —  Клуб «Коттон» (за роль Веры Сисеро),
«Улицы в огне» (за роль Эллен Эйм)
<center>Худший режиссёр Джон Дерек за фильм «Болеро»
Боб Кларк — «Горный хрусталь»
Брайан Де Пальма — «Двойник тела»
Джон Гиллермин — «Шина — королева джунглей»
Хэл Нидэм — «Гонки «Пушечное ядро» 2»
<center>Худший сценарий Джон Дерек — «Болеро»
• Харви Миллер, Хэл Нидэм и Альберт С. Радди — «Гонки «Пушечное ядро» 2»
Фил Олден Робинсон и Сильвестр Сталлоне — «Горный хрусталь»
• Дэвид Ньюман, Лоренцо Семпл мл. и Лесли Стивенс — «Шина — королева джунглей»
• Стью Кригер и Джефф Буркхарт — «Солнце, море и парни»
<center>Худшая новая звезда Оливия д’Або  — «Болеро» (за роль Паломы),
«Конан-разрушитель» (за роль принцессы Дженны)
Мишель Джонсон — «Во всём виноват Рио» (за роль Дженнифер Лайонс)
Аполлония Котеро — «Пурпурный дождь» (за роль Аполлонии)
Андреа Оккипинти — «Болеро» (за роль Анхела)
Расселл Тодд — «Солнце, море и парни» (за роль Скотта Нэша)
<center>Худший саундтрек Питер Бернстайн и Элмер Бернстайн — «Болеро»
Джорджо Мородер — «Метрополис» (версия 1984 года) и «Похититель сердец»
Долли Партон и Майк Пост — «Горный хрусталь»
• Ричард Хартли — «Шина — королева джунглей»
Сильвестр Левай — «Солнце, море и парни»
<center>Худшая песня к фильму Drinkenstein — «Горный хрусталь»слова и музыка: Долли Партон
Love Kills — «Метрополис» (версия 1984 года) — музыка и слова: Фредди Меркьюри и Джорджо Мородер
Sex Shooter — «Пурпурный дождь» — музыка и слова: Принс
Smooth Talker — «Рок тела» — Дэвид Сембелло, Майкл Сембелло и Марк Хадсон
Sweet Lovin' Friends — «Горный хрусталь» — музыка и слова: Долли Партон
<center>Премия за худшие достижения в карьере Линда Блэр — Razzie scream queen

См. также

  • «Оскар» 1985 (главная ежегодная национальная кинопремия США)
  • «Золотой глобус» 1985 (премия Голливудской ассоциации иностранной прессы)
  •  BAFTA 1985 (премия Британской академии кино и телевизионных искусств)
  • «Сатурн» 1985 (премия Академии научной фантастики, фэнтези и фильмов ужасов)

Напишите отзыв о статье "Золотая малина (премия, 1985)"

Ссылки

  • [razzies.com/asp/content/XcNewsPlus.asp?cmd=view&articleid=24 Лауреаты и номинанты на официальном сайте премии «Золотая малина»] (англ.)
  • [www.imdb.com/event/ev0000558/1985 Лауреаты и номинанты премии «Золотая малина» на сайте IMDb] (англ.)


Отрывок, характеризующий Золотая малина (премия, 1985)

– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.