Паб-рок
| Pub rock | |
| Направление: | |
|---|---|
| Истоки: | |
| Место и время возникновения: |
Начало 70-х, Англия |
| Годы расцвета: | |
| Родственные: | |
| Производные: | |
Паб-рок (англ. Pub rock) — музыкальное направление, возникшее в первой половине 1970-х годов как протестная реакция представителей «корневого» британского рока на чрезмерную отполированность звука в прог-роке, и американском AOR, андрогинность звёзд глэм-рока. Паб-рок практически сошёл на нет с приходом панк-рока, прямым предшественником которого он и считается[1].
Возникновение паб-рока совпало с кризисом британской концертной сцены: сеть небольших музыкальных клубов, нередко функционировавших на лицензионной основе, к концу 60-х годов практически исчезла, превратившись во множество кинотеатров. Новые группы, не имевшие поддержки записывающих компаний, практически не имели возможности с нуля создать себе аудиторию, используя в качестве временных пристанищ пабы и бары[1].
При том, что паб-рок — феномен чисто британский, своим становлением он во многом обязан американской кантри-рок-группе Eggs Over Easy, которая в конце 1971 года сыграла в пабе «Tally Ho» (Кентиш-Таун, север Лондона), положив конец царившей здесь джазовой монополии. Вскоре завсегдатаями здесь стали Bees Make Honey (также американские кантри-рокеры), австрало-английская группа Max Merritt & The Meteors и Brinsley Schwarz. За «Tally Ho» последовали: «The Cock», «The Brecknock», «The Lord Nelson», «The Hope and Anchor», «The Greyhound», «The Red Lion», «The Rochester Castle».[1]
Призывая себя и коллег «вернуться к основам», паб-рокеры играли простой и грубый, как правило жизнерадостный рок-н-ролл (ритм-энд-блюз, хард-рок), являвший собой полную противоположность мейнстримовским течениям, представители которых с каждым годом все более теряли прямой контакт с аудиторией. Многие паб-рокеры (такие, как The Stranglers, Элвис Костелло, Иэн Дьюри, Ник Лоу, Eddie and the Hot Rods) известность приобрели с приходом панк-рока. Джо Страммер (прежде чем образовать The Clash) играл в паб-группе The 101ers.
Британский паб-рок возник в Лондоне и затем постепенно распространился по ближайшим графствам. Позже выяснилось, что он был, скорее, географическим, нежели общенациональным культурным феноменом; север Лондона и Южный Эссекс так и остались его центрами.[1] Важнейшими паб-рок-клубами в Лондоне были «Hope and Anchor» (Аппер-стрит, Излингтон), «Pegasus Music Hall» (Грин-лейнз), «Dublin Castle» (Кэмден-таун), «Bull and Gate» (Кентиш-таун) и «George Robey» (Финсбери-парк).
Главным производителем паб-рока можно считать инди-лейбл Stiff Records Джейка Ривьеры и Тома Робинсона.
Напишите отзыв о статье "Паб-рок"
Примечания
|
Это заготовка статьи о музыкальном жанре. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Паб-рок
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
