Прибалтийский скандал

Прибалти́йский сканда́л — скандал с участием эстрадной певицы Аллы Пугачёвой, произошедший в ленинградской гостинице «Прибалтийская» 24 августа 1987 года. Информация об инциденте сразу же проникла в ленинградскую прессу, а затем была растиражирована во многих центральных и даже региональных республиканских и областных периодических изданиях. В результате скандала Пугачёва подверглась резкому остракизму со стороны общества, прессы и Гостелерадио СССР; её песни и выступления были изъяты из теле- и радиоэфиров на несколько месяцев. «Прибалтийский» инцидент стал одним из первых проявлений политики Гласности в применении к советской массовой культуре.

Предыстория

Прибалтийский скандал был не первым скандальным инцидентом с участием Аллы Пугачёвой. Так, в 1980 году она устроила скандал на съёмках кинофильма «Рецитал», в котором играла главную роль. В результате этого инцидента она была отстранена от съёмок режиссёром картины Александром Стефановичем и директором Мосфильма Николаем Сизовым. В 1981 году с участием Пугачёвой произошёл инцидент на съёмках телепередачи «Вокруг смеха», из-за чего её выступление было вырезано из монтажной версии передачи для телеэфира. Однако эти и другие скандалы, случавшиеся с певицей до 1987 года, оставались неизвестными широкой публике.

К 1987 году Пугачёва имела в СССР и за его пределами большую популярность и крепко закрепилась как звезда № 1 советской эстрады. Период творчества певицы, пришедшийся на 1986—1987 годы, ознаменовался сотрудничеством с советским рок-исполнителем Владимиром Кузьминым и западногерманским рок-исполнителем Удо Линденбергом. В этот период певица активно гастролировала в капиталистических странах, таких как Швеция, Финляндия, Норвегия, ФРГ, Бельгия, Италия, Австрия, Нидерланды, Япония, Швейцария. В текстах песен Пугачёвой стали превалировать рок-темы, аранжировки её песен стали выполняться в стиле рок, а сама себя она стала позиционировать в интервью и выступлениях как рок-исполнителя. Летом 1987 года Пугачёвой и Линденбергом была создана совместная концертная программа «Рок за безъядерный мир к 2000 году». Первые выступления с этой программой прошли 19—21 августа 1987 года в Зелёном театре ЦПКиО им. М. Горького в Москве. После концертов в Москве следующие совместные выступления Пугачёвой и Линденберга были назначены на 25—26 августа и должны были состояться в ленинградском СКК им. В. И. Ленина.

Ход событий

24 августа 1987 года Пугачёва на машине (из Москвы) прибыла в Ленинград. Сразу же певица отправилась заселяться в гостиницу «Прибалтийская». За день до этого администратор Пугачёвой Олег Непомнящий забронировал для неё номер класса люкс «10000» в гостинице «Прибалтийская», а также, на всякий случай номер, — в гостинице «Астория». Номер «10000» в гостинице «Прибалтийская» был любимым номером Пугачёвой, в нём она всегда останавливалась в прежние годы, когда приезжала на гастроли в Ленинград.

Войдя в гостиницу и обратившись к администратору с просьбой поселить Пугачёву в забронированном номере «10000», Непомнящий получил отказ, объясняемый тем, что этот номер занят. Ему было предложено поселить Пугачёву в аналогичном номере класса люкс «12000». Несмотря на заявления Непомнящего о том, что он бронировал именно «10000», а не «12000», его доводы оказались безрезультатными. Администратор гостиницы объяснил отказ тем, что в бланке заказа стоит именно «12000».

Далее в разговор вмешалась сама Пугачёва, которая спокойным тоном потребовала предоставить ей номер «10000», поскольку ей должны были туда позвонить. После этого администратор вызвала главного администратора гостиницы Нину Байкову. Байкова стала пренебрежительно высказываться о Пугачёвой и говорить ей, что номер «10000» она не получит. Разговор перешёл на повышенные тона — Пугачёва возмущённо требовала номер «10000», а Байкова назвала эти требования «капризом певички» и пригрозила Пугачёвой, что найдёт на неё управу. После этого Байкова удалилась в свой кабинет, а Пугачёва была вынуждена поселиться в номере «12000». Вечером того же дня в номер Пугачёвой явился сотрудник 64-го отделения Кировского РУВД в Ленинграде с просьбой дать показания об инциденте.

Реакция общественности

Уже 26 августа об инциденте впервые сообщила ленинградская пресса. В газете «Ленинградская правда» была опубликована статья Нины Байковой «Столкнулись со „звездой“». В последующие дни об инциденте написали ленинградские газеты «Вечерний Ленинград», «Смена» и другие. В публикации «Вечернего Ленинграда» Пугачёвой также ставилось в упрёк то, что она проигнорировала запланированную пресс-конференцию перед заключительным концертом в Ленинграде того же дня.

Также, 26 августа об инциденте впервые сообщила центральная пресса. В газете «Известия» была опубликована статья Владимира Надеина «Поставим „звезду“ на место?». Вслед за «Известиями» в течение следующих дней об инциденте написали «Комсомольская правда», «Правда», «Советская Россия», «Московский комсомолец», «Советская культура», «Труд», «Вечерняя Москва», «Московские новости», «Неделя» и многие другие центральные периодические издания. Во многих из этих публикаций приводились цитаты из писем с отзывами читателей и предлагаемыми мерами по отношению к Пугачёвой. Среди таких мер предлагались: лишение её звания «Народный артист РСФСР», 5-летний запрет на выступления в СССР, запрет выезда за границу. В некоторых письмах читателей содержались весьма маргинальные предложения «оторвать язык», «залить рот смолой» и тому подобные.

28 августа об инциденте было сообщено по двум программам Всесоюзного радио.

Также в Госконцерт стали массово приходить телеграммы граждан СССР, особенно ленинградцев.

Отзовите из нашего города Пугачёву. Возмущены её хулиганским поведением и безобразием. Прочитали статью в «Ленинградской правде». Сдаём билеты, не хотим идти на её концерт.

— Группа ленинградцев

В сентябре 1987 года, после вмешательства идеолога Перестройки Александра Яковлева, появились первые оправдательные публикации в поддержку Пугачёвой.

Я тогда разозлился здорово. Пугачёву мне стало просто по-человечески жалко. Я звонил в Ленинград, стыдил людей. Я объяснял им, что мне всё равно — ругалась она там или, может, дралась — но так травить нельзя. По моей инициативе тогда стали появляться ответы в газетах..

— Александр Яковлев, член Политбюро ЦК КПСС

Первая публикация в поддержку Пугачёвой появилась в сентябре 1987 года в газете «Московская правда». Это была статья Шода Муладжанова «„Околозвёздная“ болезнь». В этой статье было опубликовано первое интервью Пугачёвой о произошедшем скандале и восприятии реакции на него прессы. Затем последовали смягчительные публикации в газетах «Советская культура», «Аргументы и факты» и других.

Несмотря на бурную реакцию в обществе относительно прибалтийского скандала и длительное отсутствие записей и выступлений Пугачёвой в эфирах Всесоюзного радио и ЦТ в течение второй половины 1987 года, в январе 1988 года она была названа «Лучшей певицей 1987 года» по версии главного хит-парада СССР «Звуковая дорожка» газеты «Московский комсомолец».

Список публикаций об инциденте

Автор публикации	Название публикации	Название издания	Дата публикации	Место издания	Ссылки
Нина Байкова	Столкнулись со «звездой»	Ленинградская правда	26 августа 1987	Ленинград
Владимир Надеин	Поставим «звезду» на место?	Известия	26 августа 1987	Москва
Лев Сидоровский	«Концерт» в холле отеля	Комсомольская правда	28 августа 1987	Москва
Нина Байкова	Звезда распоясалась	Советская Россия	29 августа 1987	Москва
без автора	Звездопад	Ленинградская правда	29 августа 1987	Ленинград
без автора	Короткой строкой: О передаче материалов в народный суд	Ленинградская правда	3 сентября 1987	Ленинград
Шод Муладжанов	Околозвёздная болезнь	Московская правда	сентябрь 1987	Москва
Михаил Садчиков	«Москоу-рок» в миноре	Смена	сентябрь 1987	Ленинград
без автора	Alla Pugatschowa, 38, singender…	Der Spiegel	7 сентября 1987	Гамбург
Мариам Игнатьева	Восхождение… к скандалу?	Советская культура	12 сентября 1987	Москва
без автора	В суд не явилась	Ленинградская правда	25 октября 1987	Ленинград
Мариам Игнатьева	От имени и по поручению	Советская культура	5 декабря 1987	Москва
?	Шипы и розы: Размышления о судьбе таланта	Аргументы и факты	декабрь 1987	Москва

Реакция Пугачёвой

2 сентября 1987 года Пугачёва с Удо Линденбергом и Владимиром Кузьминым отправилась на гастроли по городам Швейцарии и ФРГ. Ей предстояло дать несколько совместных концертов с Кузьминым и Линденбергом, а также участвовать в ряде сборных фестивальных концертов и сняться на телевидении ФРГ. В интервью 1990-х годов она вспоминала, что во время тех гастролей у неё возникали мысли эмигрировать из СССР. 18 сентября Пугачёва вернулась в Москву. По возвращении из этой гастрольной поездки Пугачёва включила в свой репертуар песни «Уважаемый автор» и «Всё хорошо, ничего не случилось» на стихи Ильи Резника. Текст песни «Уважаемый автор» был написан за несколько лет до этого и «лежал в столе». Песня была неким обращением к журналистам, написавшим разгромные статьи о прибалтийском скандале. Песня «Всё хорошо, ничего не случилось» была обращением к зрителям и поклонникам.

26—28 сентября, 3—5 октября 1987 года Пугачёва дала сольные концерты в Сочи. Это были первые выступления певицы в СССР после инцидента. На этих концертах Пугачёва представила зрителям 2 новых песни. Исполнение песни «Уважаемый автор» Пугачёва обыгрывала тем, что рвала газеты и разбрасывала обрывки по сцене. Несмотря на продолжавшиеся публикации в центральной прессе о произошедшем скандале, гастроли Пугачёвой в Сочи прошли с успехом и все билеты были проданы.

8 октября 1987 года Пугачёва снялась в клипе на песню «Уважаемый автор» для телепередачи «Взгляд». Однако своевременно этот клип так и не был показан.

27 октября 1987 года певица дала большое интервью Урмасу Отту для телепередачи Эстонского телевидения «Teletutvus» («Телевизионное знакомство»). Большая часть интервью была уделена прибалтийскому скандалу. Премьера выпуска телепередачи состоялась 21 ноября 1987 года по Эстонскому ТВ, где интервью было показано в полном объёме хронометражем 1,5 часа. Трансляция по ЦТ состоялась лишь в 2 апреля 1988 года, а монтажная версия, показанная по ЦТ, содержала значительные купюры, сделанные самим Оттом и Пугачёвой и имела хронометраж 30 минут.

6—8 ноября 1987 года Пугачёва приняла участие в сборных концерта в Москве в СК «Олимпийский». Это были первые выступления певицы в Москве после инцидента.

В 1988 году в одном из интервью Пугачёва назвала прибалтийский скандал перегибом гласности.

Ссылки

• [ru.delfi.lt/archive/print.php?id=69445448 Пугачева откровенно рассказала о скандале в гостинице] // Dni.ru, 31 октября 2015

Литература

• Беляков А. Алка, Аллочка, Алла Борисовна. — М.: «Вагриус», 1997. — 349 с. — ISBN 5-7027-0481-9.
• Резник И. Алла Пугачёва и другие. — М.: «Олма-Пресс», 2001. — 384 с. — ISBN 5-310-00015-1.
• Раззаков Ф. [dshinin.ru/Upload_Books2/Books/2009-01-21/200901211246031.pdf Алла Пугачёва: По ступеням славы]. — М.: «Яуза», «Эксмо», 2003. — 928 с. — ISBN 5-8153-0059-4.
• Раззаков Ф. Скандалы советской эпохи. — М.: «Эксмо», 2008. — 704 с. — ISBN 978-5-699-27199-3.

Отрывок, характеризующий Прибалтийский скандал

– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.